Но бесподобный Лакло умело провел операцию инфистской бомбардировки по всему западному полушарию, и вот уже вектор повернут, повернут! Сейчас вслед за Юсой, где культурой и не пахнет, все попугаи мира наперебой повторяют: «весь цивилизованный мир…», «цивилизованый мир нанесет ответный удар…»…
Бесчестнейший, зато какой ловкий ход! Заранее оправдывающий любые действия Юсы как «культурной и цивилизованной державы» супротив дикарей. Принять, что Юса – культурная, это закрыть глаза на будущие явные преступления, ибо преступления бывают лишь против культурных, а разбомбить дикарей – какое преступление? Да и не может, дескать, цивилизованный мир творить преступления, он же цивилизованный! А то, что вы считаете преступлением… ну, это вы не так поняли. Запомните, мы – цивилизованные. Значит, нам можно все. И ничего из того, что мы делаем, не преступление!
– Хорошо сказано, – одобрил я. – Особенно о праве культурных наций решать судьбу менее культурных. Даже жаль, что не вы автор этого тезиса.
Лакло воскликнул возмущенно:
– Как это не я?.. Да я ночами не спал! В таких творческих муках рожал…
– Я это читал слово в слово, – сказал я. – Можете проверить в библиотеке.
– Кто? Кто это сказал раньше?
– Адольф Гитлер, – ответил я любезно.
Они переглядывались, на лице Соммерга проступило смущение. Он кивнул Лордеру, тот скривился, наклонил голову. Ноздрикл подошел и пошептал Лакло на ухо. Шептал долго, лицо Лакло вытянулось, а Ноздрикл перечислял и перечислял работы Гитлера, где фюрер обосновывал право культурного и цивилизованного мира, то есть Германии, нести на остриях штыков культуру и цивилизацию всяким недочеловекам: французикам, англичашкам, славянам, а уж Америке так и сам Got mit Uns велел…
Молчание затягивалось, все застыли в неподвижности, как вбитые в колоду топоры. Челлестоун задвигался первым, посмотрел по сторонам.
– Господа, мистер Владимир все-таки устал…
– Да, – сказал Соммерг, – ему надо отдохнуть и подумать.
Лакло поднялся первым, взглянул на меня без прежней веселости, но голос прозвучал призывно:
– В этом есть и добрая сторона, Владимир!.. Вы можете оказаться спасителем всего человечества. Это же мечта каждого.
– По крайнем мере, – добавил Живков с горькой насмешкой, – каждого мужчины.
Лакло все же не удержался, подмигнул:
– Гении, конечно, бессмертны. Зато дураки живут дольше.
Я промолчал. Они поднимались, расходились, а когда комната опустела, в дверном проеме показалась очаровательный капитан. Она мне напомнила красоток из «Плейбоя», однажды самых ярких обвешали оружием и сняли с их участием боевик. Там по ходу действия эти три или четыре главные героини, команда суперспецназа, не меньше семи раз переодевались, демонстрируя пышные формы, а в остальное время то под струи фонтана, то выходят из воды, чтоб тончайшая одежда прилипла к телу и ничего не скрывала.
Эта тоже может сниматься на главных ролях, но вижу ее умные глаза, гордую осанку, элегантную властность манер – да, такая в самом деле может быть капитаном экстра-класса, в самом деле может знать корабль лучше мужчин и уметь им управлять.
Хотя, что удивительного, на планете семь миллиардов человек, четыре – женщины, один – нужного возраста, триста миллионов – красивые, миллион – ослепительно красивые и с идеальными фигурами. Напрасно считают, что все красивые – дуры. Есть исключения, вот эти исключения можно выловить и, сманив колоссальным жалованиьм, участием в суперпроектах, побудить верно работать на свою команду.
Так что передо мной женщина, что намного красивее всяких мисс Вселенная, во сто крат умнее, и смотрит на меня, как на повелителя этого мира. Знает или догадывается о моей роли – неважно. Главное – видит, что было сделано для моего похищения.
Ни один мужчина не может переиметь всех женщин, но инфисты моего класса по крайней мере могут проделать это с самыми красивыми женщинами планеты.
– Конвой? – спросил я.
Она улыбнулась, ослепительно красивая, прекрасно понимающая, что она – самая-самая.
Да, подумал я, совсем недавно талантливый человек мог всю жизнь прожить где-то в глухой деревне, никто о нем не узнал бы. Теперь же с этим Инетом, вэбкамерами и тотальным наблюдением ни один красивый, талантливый или просто сильный не бывает упущен. Это раньше требовалось волшебное зеркальце, чтобы спросить: а кто, дескать, на свете всех милее, а сейчас эта красотка и так знает, а если зеркальце начнет болтать, скажет ему: заткнись, я просто причесаться подошла…
И все-таки, сказало во мне что-то, ты не самая-самая. Та змея, что предала меня, даст тебе немало очков вперед. Не сто, конечно, но в ней есть то, чего в тебе, чудо-капитан, нет…
Мы вернулись в ту комнату, где я очнулся. Джессика, если я не перепутал ее имя, сказала негромко:
– Если вы пленник, то… не знаю. По-моему, пленных королей сопровождали с меньшим почетом.
Я отмахнулся.
– Какая разница Наполеону, на каком корабле везли на Эльбу?
– Император вернулся, – ответила она. Ее красивые глаза, такие обычно бывают без тени мысли, смотрели с глубоким участием и симпатией. – Прошел победным маршем, занял Францию и разбил врагов. И, как я помню из истории, только предательство и грубейшая ошибка одного из его недалеких маршалов позволила коалиции держав победить его под Ватерлоо… Просто постарайтесь не делать ошибок.
– Спасибо, – ответил я. – Постараюсь.
– Если что потребуется, – сказала она, – у вас на столе телефон.
– А что мне может потребоваться… вернее, что позволено?
Полные сочные губы слегка раздвинулись.
– Все… кроме побега. Этого я не допущу.
– Спасибо, – поблагодарил я снова. – Тогда пока ничего не требуется.
Она пошла к дверям, на пороге обернулась и сказала негромко:
– От вас зависит, куда повернет корабль. На остров Эльба или в прекрасную Францию к славе и венцу императора!
Я остался сам с собой, единственным и неповторимым. Который, оказывается, похож еще и на императора в изгнании. И, ессно, с императором пойдут не только его маршалы, но все эти красотки, умные и просто красивые… Хотя, наверное, на этом корабле все умные. Мощи и денег инфистов вполне, вполне, чтобы выловить потенциально умную красотку даже в каком-нибудь Мухосранске, привезти, помыть, одеть, дать образование…
Кристина чем-то похожа на этого элегантного капитана. Уверен, что когда Джессика разденется… а к этому идет, у нее форма груди окажется абсолютно такой же, с точно таким же диаметром розового соска. То ли в этом году мода именно на такие, то ли абсолютно верно просчитаны мои вкусы…
Довольно, напомнил я себе рассерженно, Кристину пора забыть. Постараться забыть. Мало ли, что половина…
Интересно, все ли снимки у них есть, мелькнула мысль. Наверное, абсолютно все. Хотя, когда ходили в Соколиный бор на пляж, я выбрал низкое место, чуть ли не яму, никаким длиннофокусным объективом не достать издали. А со спутника фотографии все еще грешат качеством.
Телефон затрещал. Я инстинктивно поднялся, потом раздумал и снова брякнулся на диван. Какого черта, это же внутренняя связь. А здесь все – одна команда, мне объяснили ясно. Чтобы не рыпался, не надеялся расколоть, посеять недоверие. Это вначале разыгрывали почти вражду, известный прием.
В дверь постучали. Я громко сказал:
– Открыто!
Вошла Джессика, смотреть на нее наслаждение, у нее не только ноги от челюсти, но и пышные груди прямо от подбородка. Никакой йог не удержит взгляд, то и дело сползающий с ее лица на эти формы.
– Гонг, – сказала она. Улыбнулась, объяснила: – Гонг к переодеванию, а сам обед через пятнадцать минут. Вы чего в темноте?
– Это не темнота, а полумрак, – обронил я. – Мне переодевание не грозит… так чем же занять эти четверть часа?
Она прямо посмотрела мне в глаза и ответила тихо:
– Чем только возжелаете.
Ее руки поднялись, пальцы коснулись кнопок на блузке. Одно движение, и я увижу ее изумительную фигуру уже не просто в наготе, она и сейчас почти нагая, но, сняв одежку, она перешагнет некий порог.
– Хорошо быть инфистом, – сказал я бодро. – Как думаете?
Ее пальцы все еще держались за края блузки, готовые рвануть в стороны, но глаза заискрились смехом, она откинула голову, переводя мое внимание на пышный каскад ее пепельных волос.
– Инфистов много, – проговорила она задорно. – Но император – один!
– Император, – пробормотал я. – День назад мне предлагали титул Верховного Мага… Не знаете, что выше?
Она спросила живо:
– А сами вы что предпочитаете?
Пальцы поправили волосы, глаза и губы смеялись, смеялись. Я ответил в тон:
– Разве такие мелочи могут заинтересовать… меня?
Она поняла как комплимент, мол, я с нею чувствую себя выше всех императоров. Маленький прокол в образовании этих красоток, но, с другой стороны, никто не может предусмотреть появление чего-то уникального, а я и есть самое что ни есть уникальное на свете, потому по-хозяйски взял ее за руку и вышел с нею в яркий солнечный день.
Джессика щурилась, точеный греческий нос превратился в носик, огромные изумрудные глаза стали щелочками. С этой рожей она выглядела еще очаровательнее, а когда споткнулась, вроде бы ослепленная, я охотно поддержал ее, с удовольствием чувствуя на руке крупную горячую грудь.
Она прижалась на миг, женщины чувствуют, когда нравятся, но те, кто хочет быть к императору ближе, должны чувствовать, когда нужно отстраниться.
– Ой, – сказала она легко, – как в глаза прожектором!..
Отстранилась, причем дала виртуозно понять, что делает это с великой неохотой, а вообще-то ее сокровенная мечта – умереть в моих объятиях. Или хотя бы встать передо мной в позу завязывающего сандалии римского сенатора.
Глава 10
Обед проходил в молчании. По-прежнему королевский, даже императорский, но мы – Семеро Тайных, не «новые русские», дорвавшиеся наконец-то до жрачки вволю, ели спокойно, даже вяло, а к дорогим винам никто не притронулся вовсе.