Потом десерт, охлажденные соки, а после обеда мы перешли на верхнюю палубу, где нас уже ждали легкие удобные кресла. Яхта не шла, а летела над волнами, едва-едва касаясь гребешков, встречный ветер, однако, не силен, как раз в меру, чтобы уравновешивать зной средиземноморского солнца.
Мы некоторое время сидели молча, глядя на проносящиеся волны, на чаек и альбатросов. Челлестоун сказал грохочущим, как камнепад, голосом:
– Владимир, вы можете кому угодно рассказывать, что последние два года только по бабам, но мы… не кто угодно. Надеюсь, вы нас понимаете?
– Нет, – ответил я. – За последние два года, как вы говорите, я опубликовал шесть работ. Из них – два толстых полноценных романа.
– Видеоромана, – уточнил Соммерг. Голос его и лицо были такими, словно вместо апельсинового сока хлебнул уксуса. – Эти поделки штампуют по штуке в два месяца!
Лакло сказал живо:
– Вы недооцениваете мистера Владимира!.. Он такой роман способен написать за две недели. И, есть данные, что последние два так и были… гм… написаны.
– Тем более, – рыкнул Челлестоун. Он подумал, почесал в затылке, словно в его мохнатой душе проснулся далекий русский предок. – Тем более. По бабам тоже не охотник. Пользуете то, что само приплывет в руки. По старому русскому принципу: всякую дрянь бери и пяль, Бог увидит – лучше подаст. А раз так, то вы не расходуете на них ни времени, ни денег, ни эмоций. В казино вас тоже не видели… В извращениях не замечены, порочащих и непорочащих связей тоже нет. Спортом не увлекаетесь… Словом, времени у вас вагон и маленькая тележка.
– У вас тоже, – ответил я.
Челлестоун хохотнул, Соммерг иронически улыбнулся, а заговорил живо Лакло, уже румяный и доброжелательный:
– Володя, мы просто знаем ваш потенциал. Там, где любой из нас в состоянии сделать одну работу, вы сделаете десять!.. То, над чем я буду ломать голову пару месяцев, вы с легкостью сформулируете за вечер. Мы знаем не только вашу чудовищную работоспособность, но и поразительную одаренность. Наши спецы проанализировали все ваши работы. Там такие золотые россыпи, что разрабатывать бы целому институту!.. Кстати, Челлестоун уже позаботился, такой институт создали. Так что когда говорите, что, кроме этих работ, ничего-ничего, простите, никто из нас не поверит…
Он закончил почти шепотом, как бы извиняясь за излишне горячую речь, даже щеки запунцовели, торопливо сел, в руках появился большой клетчатый платок. Я смотрел, как он вытирает лоб, щеки, шею, в черепе метались суматошные мысли, а потом быстро устали и едва двигались.
Соммерг сказал желчно:
– Владимир, что молчите? Похоже, эти жуки вас прижали!
– Вы тоже… жук, – ответил я.
Он кивнул с самым хмурым видом.
– Еще какой, увы.
– У меня, – сказал я медленно, – понятно, есть наработки… начатые работы… есть множество фрагментов… Вы считаете, что у вас есть на них право?
Челлестоун рыкнул нетерпеливо, без сомнений и колебаний.
– Есть!
– По какому… Ах да, рухнет последняя Империя Зла, рассыплется в песок Юса… Но разве ей уготован был большой срок?.. Двести с небольшим лет такому образованию – по меркам человеческой жизни немало, но для истории это миг. Это было… да, употребляю прошедшее время не случайно, это было не государство, не страна, не нация, а именно образование… как, скажем, могущественная империя гуннов или Чингисханов. Те тоже потрясали мир. Так что я не вижу причин для такого волнения. Вот Древний Рим рухнул – это было потрясение! Но и тогда на развалинах возник мир намного лучше. Наш мир.
Челлестоун смолчал, вместо него Лордер сказал сухим металлическим голосом:
– Есть разница, я уже говорил. Многие страны и народы Европы и Азии не слышали о каком-то Риме, а сейчас даже далекая Россия пользуется нашими американскими долларами. И повязана поставками, договорами! Можно сказать, что у нас единая кровеносная система. Понятно, даже в человеческом теле в одних частях тела крови больше, в других – меньше, но обрезать такие вены… бр-р-р!.. чревато. Ввиду такой серьезной угрозы мы и берем на себя ответственность… за все. Вы, Владимир, откроете нам все свои разработки. А мы – посмотрим. Молитесь, чтобы там оказались серьезные вещи. Иногда мне кажется, что мы вас сильно переоценили. Бывают, знаете ли, вундеркинды, что в детстве соображают на уровне взрослых. Но когда сами становятся взрослыми, то уже не выделяются из общего стада… Какой пароль на вход в ваш комп?
Я даже вздрогнул, переход был очень резким и неожиданным.
– Вы даже не хотите предположить, – пробормотал я, – что я печатаю на пишущей машинке?
– Мы говорим серьезно, – сказал он резче.
– А если я работаю на съемном харде?
Он даже не заколебался, глаза стали раздраженными.
– Это не в вашем характере. Просчитано, что вы первые пару недель работали на съемном, но, так как никуда не ездите, то вам нет необходимости брать его с собой. Через месяц вы его перестали вынимать… верно?
Я пожал плечами.
– Наверное, за мной следили с пеленок?
– Простейший расчет, – ответил Лордер еще нетерпеливее. – Гений вы или нет, но характер у вас, как говорится, уверенный, нордический и, увы, стандартный. Словом, здоровый характер. А здоровые поверили, что с переходом на новый код взломы стали невозможными. Это, по сути, верно. Один-два случая в год – либо случайность, либо небрежность вводящего. Так что у вас все в компе. А комп можно запустить из любой точки земного шара. И заглянуть в него, верно?.. Если так у любого пользователя, почему у вас должно быть хуже?.. Итак, каков код?
Он умолк, тишина стала зловещей. Взгляды шести пар глаз уперлись в меня с такой пронизывающей мощью, что я ощутил физическую боль. А затем эти шпаги проткнули мою кожу, пропороли плоть и вошли в сердце. Какой же я осел, мелькнула мысль. Ну почему я перестал вынимать съемный хард?
Я задохнулся, сказал хрипло:
– Ладно… Я открою код. Но только я вам солгал…
Соммерг хмыкнул, Лордер проговорил нетерпеливо:
– Мы все постоянно врем. Не только другим, но и друг другу. Это и есть принцип демократии. Но это не мешает нам мирно сосуществовать, даже сотрудничать. Итак?
– Наработки есть, – прошептал я, мои пальцы машинально массировали левую сторону груди, – но у меня там и моя работа… Главная… Нет, не просто главная, а даже основная.
Они оживились, переглянулись. Лакло сказал довольно:
– Помните, я говорил, что Владимир наверняка заканчивает нечто эпохальное. Он давно созрел для великих дел, для рывка на новую ступень…
Соммерг сказал брюзгливо:
– Какую новую?.. Мы стоим на самой вершине мира. Выше только Бог.
– Что за основную? – переспросил Лордер. – Меня интересуют, понятно, в первую очередь идеи, что могут предотвратить кризис США.
Я пожал плечами.
– Вы же сказали, что все взаимосвязано в этом мире. Это не касается кризиса напрямую, но…
Лакло возопил нетерпеливо:
– О чем мы говорим? О чем спорим? Давайте поскорее в Инет! Надо посмотреть, что Владимир там накропал!.. А потом уже решим: за борт ли с гирей на ногах или же венчаем короной спасителя. Можно даже с прописной, ибо впервые будет не спаситель очередного туземного отечества, а Спаситель человечества, цивилизации!.. Владимир, не обижайтесь на грубые шутки, у меня это нервное… Честно-честно, я нервничаю так, что во мне все-все трясется.
– Спасаете старый прогнивший мир? – спросил я горько. – Эх, Лакло, Лакло…
Лордер сказал раздраженно:
– Не тяните. Код! Говорите код!!!
Я ответил угрюмо:
– Вы можете меня убить, но я в самом деле не покажу вам эту работу, если не поклянетесь… не поклянетесь самыми страшными клятвами, что ознакомитесь только сами, вы шестеро. Никому не пошлете, шефам не сообщите. По крайней мере, не сообщите, о чем речь.
Они переглянулись, я видел в их глазах растущее изумление. Лордер наконец спросил без усмешки:
– Владимир, вы… здоровы?
– После такого? – огрызнулся я. – Считайте, как хотите. Но дело в том… я говорю с вами совершенно откровенно, можете проверить меня на всех детекторах лжи!.. что работа моя не окончена. Да, уже написана, но там серьезные баги, прорехи. В таком виде в свет не выпускают. Я уже видел, что получилось у предшественников. Вам, ладно уж… показать – одно, вы – профи, но в свет – другое. В свет нельзя! Ни в коем случае нельзя. Только вам для прочтения.
Они еще раз переглянулись. Первым с бездумной легкостью сказал Живков:
– Хорошо, я клянусь… чем вы хотели бы, чтобы я поклялся?
Я взялся руками за виски, чуть простонал.
– В черепе трещит, будто… не знаю что. Поклясться?.. Да хотя бы своей бессмертной душой…
Живков сказал с той же легкостью:
– Хорошо. Клянусь своей бессмертной душой, что никому не дам ознакомиться с текстом вашего труда. Достаточно?
Я кивнул, поднял глаза на Лакло. Надеюсь, глаза у меня достаточно воспаленные, измученные, а вид сломленный.
– Что? – спросил он с интересом. – А чем мне поклясться?
– Да чем хотите, – ответил я вяло, – хотя бы честью…
Он едва не заржал, у меня явно мозги потекли, сказал преувеличенно торжественно:
– Клянусь своей честью… и, если хотите, даже честью своих родителей, что никому не дам ознакомиться с вашей работой.
Я повернул голову к Челлестоуну. Тот откровенно улыбался, но, попав под мой взгляд, преувеличенно торжественно вытянулся, сказал громко:
– Клянусь… чем?
– Ваше дело, – ответил я со стоном и взялся за голову. – Ох… можете… достоинством…
Он не мог удержать расплывающиеся в стороны губы, остальные переглядывались и едва не ржали как кони.
– Клянусь, – сказал Челлестоун, – достоинством и всеми остальными мужскими качествами, что прочту сам, только сам, и никому не позволю заглянуть даже глазом.
– И никому не расскажете, – добавил я. – По крайней мере, до выхода вычищенной версии.
Соммерг, Лордер и Ноздрикл поклялись быстро, но без глумливости, сумели сдержаться. Впрочем, у Лакло и прочих это не глумливость, а нервное напряжение людей, перед которыми после многомесячного ожидания вдруг блеснул лучик надежды.