сь не нужно. Ну что ж, не нужно так не нужно, но тогда «Аврора» — моя, а она не имеет права претендовать ни на власть, ни на авторитет, ни на любовь… Любовь. Почему в Ордене её так полюбили? Ведь ненавидели же, презирали, в тюрьму засадили!.. А теперь готовы за неё в огонь и воду. Она им: «Ребята, давайте жить дружно!» И они сразу приползли: «Прости нас, Леопольд!» Почему меня так не обожают — до самозабвения, до самопожертвования? А ведь я всегда делала больше… да что там, именно я делала ВСЁ, для того чтобы для «Авроры» настал рай на земле, а она?.. Просто помахала мечом, надев форму «волков», и сразу же — Вождь!.. Мирового пролетариата, блин… А кто зарабатывал деньги, кто строил, кто забывал есть и спать — всё только ради того, чтобы члены «Авроры» обрели «светлое будущее»?!
Я. Я! Я!!!
Всё это сделала я, но помнить в веках будут её, а не меня. Почему?! Почему глупый народ не может разобраться, кто их истинный кормилец, слуга и… мать? Тупость, беспросветная тупость! Что она такого сделала, чтобы быть готовым идти за ней хоть в рай, хоть ад? Вместо того чтобы пахать на благо «Авроры», как я, она взялась поднимать Орден. Что, неужели скажете, вот за ЭТО?! Не понимаю.
И, между прочим, в «Авроре» ещё не все смирились с тем, что она уже не наша, что она теперь вся насквозь орденская. Поглядывают искоса… Но слово сказать боятся! Ещё бы. Я им поговорю!..
И мы должны достать этих жуков. Во что бы то ни стало. И у нас тоже будут супер-бойцы, как у Ордена. Вот тогда посмотрим, кто будет смеяться последним!
— Сундук с жуками будет перевозиться в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое сентября, по маршруту Бельгия — Польша — Россия, — докладывал начальник особого отдела Мигель Альварес. — Отряд сопровождения будет насчитывать до двадцати бойцов.
— Зачем они решили его перевозить? — перебила я. — Чтобы перепрятать в более надёжное место, что ли?
— Не могу знать, госпожа президент, — ответил тот. — Но нам удалось узнать время и маршрут их передвижения.
— И что вы предлагаете?
— Я предлагаю, госпожа президент, проследить за грузом до места назначения, а потом выкрасть.
— Хорошее предложение. Я одобряю. Действуйте.
— Будет исполнено.
Это была неслыханная удача: нам удалось разведать информацию об этих жуках, которые делали из обыкновенных хищников супер-воинов, способных остановить пулю на лету и вышибить массивную железную дверь, даже не прикасаясь к ней. Орден, как видно, использовал ещё не всех жуков — меньше половины, а оставшаяся их часть, если повезёт, достанется нам! Тогда у нас будет что противопоставить им…
Всех очень воодушевила эта перспектива, только Каспар сидел задумчивый. Побритый наголо, он стал чем-то похож на этого предателя Алекса, который не только сам переметнулся в Орден, но ещё и всех «волков» за собой увёл.
— Ну, что ты как в воду опущенный? — спросила я его, не скрывая раздражения. — Что за кислая мина? Что тебе опять не нравится?
Вид у него был какой-то сонный, вялый; он сидел, подпирая рукой щёку и уставившись в одну точку. На мой вопрос он ответил не сразу, пару секунд хмурился и щурился — будто ему хотелось чихнуть, а не получалось.
— Ну, что? — поторопила я его.
Наконец он соизволил выйти из транса.
— Странно всё это, — изрёк он глубокомысленно и опять замолчал.
— Что странного-то? — спросила я. — Что-то сегодня из тебя слова клещами приходится вытягивать.
Он потёр подбородок, собрался что-то сказать… и опять завис.
— Ну, не умирай! — Я ткнула его кулаком в плечо. — Давай, рожай, что там у тебя за соображения?
Каспар вдруг улыбнулся и сказал:
— Кстати, о родах… Регина беременна.
— И из-за этого ты такой смурной сегодня? — поразилась я. — Это всё?!
— Это немало, — ответил он.
— Нашли время плодиться, — фыркнула я.
Его брови вздрогнули и нахмурились, будто я ему наступила на любимую мозоль. Но, слава богам, это вывело его из транса окончательно.
— И в войну люди рождаются, — сказал он. — И хищники тоже. А странно то, что нам так легко досталась эта информация, да и затея эта с перевозкой жуков… странновата.
— Тебе всюду мерещатся подвохи и ловушки, — хмыкнула я. — Ты только представь, что мы сможем сделать с помощью таких бойцов! — Я встала, прошлась по опустевшему конференц-залу. — Нет, нельзя упускать такую возможность!
— На вашем месте я бы ещё подумал над всем этим, госпожа президент, — сказал Каспар.
— Ты не на моём месте, — отрезала я.
Спустя полчаса — я обедала в пункте питания — зазвонил телефон. Номер был незнакомый, но мне не нужен был определитель, чтобы почувствовать затхлое дыхание прошлого.
Однако, голос, принесший это дыхание, был незнакомый, молодой и приятный.
— Здравствуйте, Юлия… Простите, пожалуйста, за беспокойство… — зачастил он. — Меня зовут Марина, я соседка вашей мамы. Точнее, квартирантка. Она сдавала мне комнату. Я вот по какому поводу звоню… Ваша мама умерла. — Вздох. — Да… Мои примите мои соболезнования. Понимаете, в чём проблема… Кроме вас, у неё нет никого, кто мог бы заняться похоронами. Не могли бы вы…
Она ещё что-то говорила, но её голос слышался сквозь толщу времени, которое прошло с того проклятого дождливого октябрьского дня. Дня, когда кончилось моё детство.
Его тяжёлое дыхание, волосатая грудь, навалившаяся на меня, потные вонючие подмышки… Никогда не пользовался дезодорантом. Вечно сальный нос с расширенными порами. Он делал это… А потом покупал мне сладости.
А ОНА закрывала глаза на это. Не верила мне.
— …взяла бы на себя хлопоты с похоронами, но, как бы это сказать… я несколько стеснена в средствах, — прорезался голос Марины сквозь мерзостный пласт памяти. — Алло! Юлия, вы меня слышите?
— Слышу, — сказала я. — Хорошо, назовите адрес. У меня где-то записано, но долго искать.
Она назвала.
Маленький сибирский городок встретил меня слякотной тоской разбитых улиц. Кривые полузасохшие клёны давно было пора спилить, но они стояли, придавая двору заброшенный и неопрятный вид. Телохранителей я оставила на улице. Перед крыльцом подъезда разлилась огромная лужа; в неё были набросаны какие-то кирпичи, дощечки, прочий хлам, по которому народ перебирался через неё, совершая чудеса эквилибристики. М-да… В нашей глубинке всё по-старому.
Я уже собиралась одним махом перескочить через лужу и оказаться на крыльце, не замочив ног, но рядом оказался нежелательный свидетель — бабуля с кошёлками, которая стояла перед лужей в нерешительности и шамкала:
— Вот кажну ошень тут море штоит… И как перебиратьша-то? Кабы я кожочка была молодая, перепрыгнула бы по кирпичикам-то… Да штарая штала, прыткошть уже не та, как бы в лужу не швалитьша… Бежображие, и никто ничего ш ней не жделает… Доченька… А доченька?
Это она ко мне.
— Что вам, бабуля?
— Да вот как бы мне череж лужу-то… Не поможешь?
Я кивнула телохранителям. Один из них, Люк, подхватив старушку вместе с её кошёлками на руки, перемахнул через лужу. Обалдевшая бабуля только охнула.
— Ой, милок, как ты это… шкакнул-то шибко… шпортшмен, што ли, ты?
— Спортсмен, спортсмен, — пробасил Люк.
— Шпашибо, шынок, храни тебя Гошподь, — рассыпалась бабка в благодарностях.
Она вползла в подъезд, и я перескочила на крыльцо. Раздолбанная дверь, загаженная лестница, вонь… Алкаши и коты справляли здесь малую нужду, да и большую, похоже, тоже нередко. И в этой забытой Богом дыре закончила свои дни моя бесценная маменька.
Обогнав по-черепашьи карабкавшуюся по ступенькам бабку, я поднялась на третий этаж и нажала на кнопку звонка.
Марина оказалась ядрёной девицей лет двадцати восьми, с пышными, чуть расплывшимися формами, круглыми щёчками-помидорчиками, шикарной золотистой шевелюрой, забранной в хвост, и густо накрашенными ресницами. Сочный алый рот просто утопал в щеках. Она словно сошла с картины Кустодиева «Русская Венера».
— Ой, здравствуйте! — густым, грудным голосом приветствовала она меня. — Вы Юлия, я сразу догадалась… Проходите, пожалуйста… Как вы быстро приехали!
Да, она жила и умерла здесь. Затхлое дыхание прошлого не могли освежить никакие аэрозоли, а от убогости этого жилища не могла отвлечь даже идеальная чистота, царившая в нём.
— …так уж получилось. Вы не подумайте, что я какая-то аферистка, которая присвоила себе её квартиру. Она в последнее время сильно болела, и я ей была вместо сиделки. Вот она в благодарность и отписала мне эту квартиру. У неё, кроме жилплощади, ничего и не было, никаких богатств…
Последние её дни были унылы и мучительны. Тюремный срок, хоть и небольшой, пустил её жизнь под откос. От былого благосостояния не осталось и следа.
Конечно, она не сама додумалась сделать это с отчимом, это Аврора устроила. Он остался жив, и он по-прежнему в Питере. А она умерла вдали от него.
— …проходите, пожалуйста, я чай поставила. Уж чем богаты, конечно…
Щекастая «Венера» выставила на маленький кухонный стол какие-то варенья-соленья, чашки-блюдца, печенье-конфеты. Её сдобные телеса колыхались, когда она челноком сновала от стола к шкафчику, пересекая тесное пространство кухоньки за три шага. Эти округлые, полные руки выносили из-под неё судно, стирали загаженные гноем пролежней простыни, мыли её в таких местах, о которых и подумать гадко. И получили неплохое вознаграждение — эту хоть и убогую, но всё-таки жилплощадь.
— Спасибо, ничего не нужно, — сказала я. — Мариночка, у меня сейчас совершенно нет времени заниматься похоронами, а поэтому я буду вам признательна, если вы возьмёте это на себя. Денег я вам дам.
Она остановилась посреди кухни и удивлённо захлопала ресницами — как они у неё вообще поднимались с килограммом туши на них?
— Но я думала, раз вы приехали, то сами будете… Она вам всё-таки мама…
— Не приехать я не могла, но у меня действительно нет времени, Марина, — сказала я с нажимом. — Какая сумма нужна?
Видимо, слово «сумма» подействовало на неё магически. Она ещё немного похлопала глазами, а потом сбегала в комнату и принесла какую-то мятую бумажонку.