К выражению её молочно-шоколадного личика можно было добавлять подпись: «Обломайся, похотливый козёл!» Глядя на неё, внутренне я разразился дьявольским хохотом. Кажется, мне нравилось её злить. Счёт — 1:0 в мою пользу.
— Я тебя предупредила насчёт побега, — сказала она ледяным тоном. — Если не хочешь остаться без головы, будешь сидеть в комнате, как домашняя собачка.
Я хмыкнул. Что ж, 1:1. Довольно с меня этих ошейниковых сравнений. Нечестно бить в больное место.
— Как скажешь, золотце, — сказал я.
— Для тебя я товарищ лейтенант, — отрезала она.
— Есть, товарищ лейтенант, — я по-шутовски взял под воображаемый козырёк.
— Не паясничать над воинским приветствием, — нахмурилась она.
— Или что? — усмехнулся я. — Нажмёшь на кнопку?
— Так, всё. Хватит. Пошли в кафе, я зверски голодна, — заявила она и направилась в гостиничную забегаловку.
Я, конечно, последовал за ней, но по дороге заметил:
— Разрешите обратиться, товарищ лейтенант? Мне-то в кафе делать как бы нечего.
— Ничего и не будешь делать, — проворчала она в ответ. — Просто не отходи от меня ни на шаг. Держись в моём поле зрения.
В течение следующих пятнадцати минут я со скучающим видом сидел, изредка бросая взгляд на лейтенанта, которая уминала котлету с макаронами. В кафе, освещённом аппетитно-золотистым, как жареный лук, светом было по-домашнему уютно, и в целом я был не против провождения времени здесь, вот только в рот я ничего не мог взять: передо мной символически стоял стакан воды.
— А мне еда полагается? — спросил я. — Думаю, я заслужил.
Она поморщилась, на секунду перестав жевать.
— Блин, обязательно было именно сейчас об этом говорить?
Похоже, мысль о крови подпортила ей аппетит, хе-хе. Ну, раз взялась быть моим куратором — терпи мои особенности.
— Уж прости, таковы нюансы моего аппетита, — усмехнулся я. — Мне, может, тоже не очень приятно сидеть и нюхать запахи человеческой еды, в то время как в животе урчит от голода.
— Дам, дам я тебе твою еду, — проворчала она. — Потерпи.
— Хорошо, потерплю, только не слишком долго.
Она доела свою порцию уже без особой радости — просто потому, что за неё было всё-таки заплачено.
Ключ от моей жизни, как и от смерти, был тоже у неё, и им она открыла сумку-холодильник, содержимое которой и правда вряд ли бы вызвало у человека аппетит. Сумка была полна пакетов с кровью, один из которых моя кураторша достала и бросила мне. Даже не подала в руки, а бросила, как бросают псу кость. Ну вот, опять… Пёс — ошейник. Всё вертится вокруг этого чёртова ошейника, или у меня едет крыша?
Я поймал пакет и зажал между ладонями. Холодный. Подогреть бы… Но мои руки не достаточно тёплые, чтобы довести его до приятной для употребления температуры. Не просить же об этом лейтенанта!
— Всё, отбой, — сказала она. — Я буду в своей комнате, а ты оставайся в своей и без моего ведома никуда не отлучайся.
— Есть, — ответил я мрачно.
Сумку она забрала с собой и ушла. Оставшись один, я сел на кровать и обвёл взглядом комнату. Как бы объяснить, какая разница между холодной и тёплой кровью? Ну вот, скажем, вы любите остывший чай? Или холодную картошку? В общем, те блюда или напитки, которые обычно употребляют горячими? Вот. Где-то так. Конечно, голод не тётка, и я был не в том положении, чтобы воротить нос и привередничать, но всё-таки… Я подошёл к батарее и потрогал. Ничего, горяченькая. Может, на неё положить? Нет, слишком горячая, кровь может свернуться. И я поступил по-другому: стал прикладывать к батарее руки, а потом, растерев ладони друг о друга, греть ими пакет.
Так я провозился с полчаса, пока кровь не согрелась. Это было совсем другое дело.
Моя шоколадно-молочная кураторша заперла на ночь дверь своей комнаты. Хм, неужели боится меня? Забавно. Встречный вопрос, к самому себе: а что я, собственно, делаю возле её двери ночью? А потопаю-ка я обратно.
Наши комнаты располагались через стену, и я своим вампирским ухом слышал все её перевороты в постели. Похоже, у неё тоже были нелады со сном. Интересно, она понимает, что эти двери для меня — не препятствие? Или надеется на мою порядочность? Ха, ожидать порядочности от хищника в моём положении!
Идиоты её начальство. Или полные кретины, или им плевать на неё. Если я всерьёз захочу на неё напасть, она не успеет пустить в ход пульт. Её палец будет ещё занесён над кнопкой, а я уже буду держать её за горло. Человеку в быстроте с хищником не потягаться. Хоть я стал этой тварью недавно — даже крылья ещё не выросли, но кое-какие вещи уже освоил.
Из кармана выпала фотография и легла на пол чёрно-белым паспортным прямоугольником три на четыре. Алёнка. И боль сразу вонзилась когтями в сердце. Прямоугольник боли, всего двенадцать квадратных сантиметров, но сила — три тонны на каждый из них.
Им сказали, что меня убили. Может быть, им и правда лучше думать, что я мёртв, чем знать, кем я стал.
Морозный рассвет розовел на снегу, когда я вышел во двор покурить. Машина стояла там же, куда я её поставил, а подобные мне существа погибли на том заводе. Может, было бы лучше, если бы я погиб с ними. Почему во мне горько вибрирует каждая клетка, когда я думаю о них?
— Вот ты где! А я уже хотела нажимать на кнопку.
А вот и моя кураторша. Она не обнаружила меня в комнате: я не стал сидеть там, как привязанная собачонка.
— Ну, и нажала бы. Избавила бы общество от одного кровососа.
— Я всегда успею это сделать.
На её ладони лежала моя двенадцатисантиметровая боль.
— Твоя девушка? Что, малолеток совращаешь?
— Это моя сестра. Дай сюда! — рыкнул я.
Фотография легла на место — в карман, а лейтенант посмотрела на меня с любопытством. Никак, человека во мне разглядела? Вот спасибо. А то я сам уже перестал в это верить…
— Едем дальше. Продолжаем выполнять задание, — сказала она.
Ну, что я могу сказать о нашей работе? Мы ещё два раза доложили об обнаружении хищников, точнее, я их выследил, а лейтенант доложила. Колеся по дорогам и ночуя в мотелях, мы не подозревали, что за нами тоже следят.
Они налетели на нас прямо посреди дороги — крылатые демоницы с красными глазами. Капот машины потряс тяжёлый удар, и к лобовому стеклу прильнула клыкасто улыбающаяся физиономия с глазами-угольками. Крылатое существо, клещом прицепившись к машине, ехало на нашем капоте и ухмылялось зубастой пастью — весёлая картинка! Следом обрушился удар и на крышу, и на багажник, а ещё несколько кружились над нами — эта напасть была всюду. Лейтенант выхватила пистолет и принялась палить по ним, но они, на пару секунд взлетев, возвращались на место снова. Под ударами их кулаков разлетелись стёкла, и они нагло полезли в салон, не обращая внимания на наше сопротивление. Раньше я никогда не бил женщин, но тут пришлось поработать кулаками, и кое-кто из них недосчитался зубов, а кое-кто обзавёлся синяками. А мне ведь ещё и машину надо было вести — виляя в разные стороны, я старался сбросить других, которые цеплялись к нам вслед за теми, кто уже залез внутрь. Это было весьма рискованно на зимней дороге. В один из моментов, когда я отвлёкся на удержание руля, одна из этих тварей вцепилась пастью в молочно-белое горлышко лейтенанта. Я двинул хищнице по черепу так, что кость треснула, и зубы её разжались, но в следующий миг меня ослепила чёрная боль с красными сполохами…
Лезвие ножа выдернулось из моего загривка, окровавленное по самую рукоятку. Всадившая его тварь, ухмыляясь, сделала им надрез на шее лейтенанта.
— Ты что делаешь, сука?! — зарычал я.
Чья-то нога ударила по тормозу, и в весьма неподходящий момент, так что машина чуть не слетела с дороги. Порхавшие снаружи хищницы всей гурьбой навалились на нас, вырвали дверцы и поволокли нас из машины. Хоть я и раздавал удары всем желающим направо и налево, без стеснения и без скидки на женский пол нападавших, но чувствовал, что они одерживают верх: их неистовая и остервенелая сила влекла меня из машины наружу. Что там с лейтенантом по другую сторону машины, мне и взглянуть было страшно, да и обзор загораживали крылья этих дряней. Они, видно, намеревались растерзать нас заживо.
— Девочки, ну что это за суд Линча? — раздался чей-то могучий звучный голос. — Отпустите их!
Голос этот, как северный ветер, изрядно остудил распалившихся крылатых стерв и как будто вернул на место их снесённые пылом расправы башни. Меня перестали рвать на куски, хлопающий курятник крыльев угомонился, и…
И тут башню снесло мне.
Это была она — голубоглазая, с проседью. Та, что сказала мне: «Жить будешь», и с чьим прикосновением закончилась моя человеческая жизнь. В форме «чёрных волков», с двумя мечами за спиной, она звонко проскрипела ботинками по снегу и остановилась по другую от меня сторону машины.
— Девушку-то вы зачем так? — сказала она. И добавила, обращаясь к одной из хищниц: — Привет, Пандора.
Та — коротко стриженная, вся какая-то серая, будто отлитая из стали — ответила мальчишеским хриплым голосом, ещё подрагивавшим после потасовки:
— Здравствуй, Аврора. Ты знаешь, чем занимались эти двое? Выслеживали наших и науськивали на них ликвидаторов! А вот эта мразь недодавленная, — она ткнула в меня пальцем, — предатель! Он хищник, а работает на людей!
— Сейчас посмотрим, что он за предатель, — сказала Аврора.
Она на секунду исчезла за машиной и снова появилась — с лейтенантом на руках. От молочно-шоколадной красоты моей кураторши ничего не осталось — она была вся сплошная кровавая ссадина. Бережно усадив лейтенанта в машину, Аврора озабоченно осматривала её.
— Издеваться-то зачем? И заражать?
— А мы хотели её отпустить, — ответила стальная Пандора. — Метаморфозу на снегу, под открытым небом и в одиночестве она вряд ли переживёт. А если переживёт… Не завидую я ей. Свои же найдут и прихлопнут.
Аврора покачала головой.
— Садистки вы… Поймите вы раз и навсегда: чем больше мы отвечаем злом на зло, чем больше взвинчиваем жестокость — тем ближе наш конец. Я уже устала вбивать это всем в головы. Не понимаете…