— А как прикажешь с ними поступить? — изумилась Пандора. — В ножки им поклониться? Может, ещё выйти им навстречу и сказать: «Вот они мы, вызывайте ваших ликвидаторов»?!
Аврора снова покачала головой. Слушая её речь, я тихо охреневал. Если не ошибаюсь, она и была самая главная хищница — та самая Аврора, собственной персоной… И чего это она тут разводила душеспасительные разговоры? Типа, подставить левую щёку и всё такое? Но больше всего я хотел её спросить: что она сделала со мной?
— Ну-ка, предатель, дай-ка глянуть… — Она подошла ко мне и взялась за воротник моей водолазки.
Я дёрнулся, и она надавила ладонью мне на плечо. Под тяжестью её руки у меня чуть ноги не подкосились: будто на плечо мне опустилась не рука, а шестидесятитонный вагон.
— Тихо, тихо, — сказала она.
Стянув вниз горловину, она открыла для всеобщего обозрения мой ошейник.
— Вот, полюбуйтесь, чем его держат.
— Это что за хреновина? — озадачилась Пандора.
— Полагаю, эта хреновина может взорваться и оставить нашего предателя без головы, — сказала Аврора. — Пульт, видимо, у девушки. Дэн, — вдруг обратилась она ко мне (я даже вздрогнул), — у тебя ко мне какие-то вопросы?
Я провалился в глубину её глаз — даже земля из-под ног поплыла. Она держала меня за воротник, а казалось — за сердце.
— Только один, — сипло пробормотал я. — Что ты тогда со мной сделала? Там, в доме? Это ты… сделала меня таким?
— Нет, Дэн, — ответила она. — Тебе в рану попала кровь хищника, а я только залечила тебе перерезанное горло. Уже после того, как случилось заражение.
— Залечила? Как?
— Долго объяснять. — Она улыбнулась. — Этой истории много тысяч лет. Боюсь, в двух словах не рассказать.
Её дышащий северным ветром голос и голубая прохлада глаз уносили меня куда-то в неведомые головокружительные дали, куда-то поверх туч, за небо, сквозь время. Она положила руку на мой раненный загривок, и из её ладони заструилось блаженное облегчение — как холодная вода на ожог.
— Вот так я это сделала.
Я схватился рукой за загривок. Забрался под водолазку, щупал, щупал… Раны не было, хоть кровь и осталась. Всё цело и невредимо, и никакой боли. Видимо, мои глаза выражали крайнюю степень обалдения, потому что Аврора негромко засмеялась — будто перекатывались кусочки льда в чистой родниковой воде.
— Так, ты здоров, — сказала она. — Теперь займёмся девушкой.
Она склонилась над лейтенантом, которая полулежала в машине, безжизненно запрокинув голову на спинку сиденья.
— Изменения уже начались… Медленно, но неуклонно, — вздохнула она и окинула хищниц таким взглядом, что они все потупили глаза в землю. Взяв лейтенанта за запястье, Аврора осмотрела браслет. — А вот и пульт.
Стремительно вернувшись ко мне, она с силой вцепилась в ошейник, будто хотела его сломать.
— Э-э! — закричал я испуганно. — Рванёт ведь!
— Не бойся, не рванёт, — ответила она спокойно.
Пискнуло. Я зажмурился… Всё…
Не всё? Я открыл сначала один глаз, потом второй. Вроде жив ещё, и голова на плечах. Под нажимом пальцев Авроры в ошейнике что-то щёлкнуло.
— Всё, он выведен из строя.
— Точно? — спросил я хрипло.
Аврора улыбнулась и взялась за пульт на руке лейтенанта. Хоть я и был мало чувствителен к холоду, меня мигом обдало ледяной волной. Кнопка… Палец Авроры нажимал её, но ошейник не реагировал.
— Ээ… ни у кого валидола не найдётся?.. — пробормотал я, держась за сердце.
Аврора похлопала меня по плечу.
— Всё нормально, Дэн.
Ночь, лес, палатка на снегу. В багажнике у нас было всё для ночёвки под открытым небом, в том числе и спальные мешки с подогревом. Аврора чудесным образом укротила напавших на нас хищниц и заставила их отогнать нашу пострадавшую машину в автосервис для ремонта дверец.
Моей кураторше приходилось очень туго: она лежала в спальном мешке бледная, как покойник, с блестящим от пота лбом и ввалившимися глазами, окружёнными голубыми тенями. Хоть все её раны Аврора залечила, в её организме происходили изменения, которые остановить было уже нельзя. Изредка она открывала глаза и стонала, и Аврора успокаивала её:
— Потерпи, Злата. Это не будет длиться бесконечно. Это скоро завершится.
Лейтенант как будто заснула, и Аврора жестом пригласила меня выйти из палатки.
Над верхушками сосен мерцали звёзды, зимнее лесное царство было погружено в ночной покой. Я полез за сигаретами, но пачка оказалась пустой. Вспомнив, что в мотеле я выкурил последнюю, я поморщился. Аврора протянула мне свои:
— Угощайся.
Мы закурили. Я нарушил морозную тишину первым:
— И как нам быть дальше?
— Предлагаю вам продолжать выполнение вашего задания, — сказала Аврора. — Но оповещать об обнаружении хищников не только ваше начальство, но и нас — точнее, сначала нас, потом их, с достаточным промежутком времени, чтобы нам успеть что-то предпринять. А мы уж как-нибудь разберёмся. К самим хищникам соваться и предупреждать их, чтобы уходили, не нужно: за вами могут следить. Точнее, будут следить — сейчас, после вашего длительного отсутствия на связи. В общем, вы работаете, как обычно, но… с небольшим нюансом.
— Вербуешь нас в двойные агенты? — усмехнулся я.
— Что-то вроде того. О том, что Злата обратилась в хищника, докладывать командованию пока не нужно.
— Хм… А как быть с кровью? Она ведь понадобится нам уже в двойном объёме. Они могут что-то заподозрить.
— Мы поможем.
— А когда нас раскусят? Рано или поздно это случится.
— Мы обеспечим вам отход на нашу сторону. У нас вас примут, обещаю.
— Несмотря на то, что я «предатель»?
Её рука снова легла мне на плечо, глаза в темноте мерцали ясными голубыми звёздочками.
— Ты в тисках обстоятельств, Дэн. Понять тебя можно. А если вы будете сотрудничать с нами, вам это зачтётся. Даю слово.
Едва она сказала «даю слово», я уже верил. Я сам не мог себя понять. Я уже был готов присягнуть ей на верность и знал, что она тоже не подведёт. Откуда я это знал? А вот поди разбери…
— И сколько мы будем так… работать? — спросил я.
— Сколько поработается, столько и будете. Точная информация от вас будет нам очень полезной. У нас есть, конечно, свои способы, но уточнение никогда не бывает лишним. Но конец один — вы уходите к нам. С людьми вам больше делать нечего. Ну, как?
Для приличия я потянул молчание, сдерживая готовое вырваться «да». Смешно, конечно, что я так ломался… Как девчонка на первом свидании.
— Я-то, может, и согласен… А как будет с лейтенантом, не знаю. За неё не могу отвечать.
Аврора вздохнула.
— А ей никуда не деться… Грустно это всё, конечно. Но действительно — никуда. Не думаю, что она побежит к своим. Вы теперь как нитка и иголка.
Видимо, я был иголкой, а моя нитка в палатке опять начала стонать и ворочаться, обливаясь потом: её бросило в жар. Выглядела она, скажем прямо, неважно. Осунулась, побледнела, вокруг глаз залегла голубизна. Бедняга… Свои мучения я хорошо помнил, а потому представлял, каково ей сейчас было. Я присел возле неё и наблюдал, как скатывались капельки пота по её бумажно-белому лбу. Где-то были салфетки… Порывшись в сумке, я их нашёл и, достав одну, промокнул ей лицо. Она открыла глаза — мутные, невменяемые.
— Ничего, ничего, — сказал я. — Прорвёмся, золотце.
— Я для тебя — товарищ лейтенант, — шевельнулись её бескровные губы.
Я усмехнулся.
— Всё, товарищ лейтенант, со званиями покончено. Для нас обоих.
Они всюду, со всех сторон. Хлопанье их крыльев, адские пасти и глаза. Их когти рвут жёлтые стены и жёлтое небо… почему так тесно? Почему мир ограничен жёлтыми стенами, сходящимися вверху острым углом? Почему мои ноги не могут выпутаться из тесноты этого мира?
Стекло, разбитое их кулаками, врезается в лопатки, скребёт в горле. Сердце замерло в сжатом положении и не может вытолкнуть густую, как повидло, кровь… в пакетах в сумке, полить ею макароны, мерзкий кетчуп. Заслуженная еда.
Куда деться от их крыльев, от скалящихся пастей, от царапающих когтей и терзающих клыков? Холодный ствол, снять с предохранителя. Расстегнуться на свободу, выползти из кокона, из плена жёлтых стен на белый холодный снег… слепящий, яркий, невыносимый, с расплывающимся на нём чёрным силуэтом с рыжей головой.
Коричневые стволы. Зелёные иголки. В ушах — звук крыльев.
— Ну, и куда ты выползла?
Чёрные высокие ботинки перед моим лицом. Ноги в чёрных брюках с серебристыми молниями. Руки в карманах.
— А стрелять в кого собралась? Нет тут никого.
Пальцы ложатся на ствол, надавливают и опускают его вниз.
— Не надо в меня целиться. Хотя… Сколько пальцев видишь?
Веер из пальцев расплывается перед глазами.
— Шесть… Во… восемь.
— У, нет… Не попадёшь, — усмехается он. — Ты сейчас свою задницу обеими руками нащупать не сможешь, не то что в кого-то попасть. Ну-ка…
Снова жёлтые стены, сходящиеся вверху. Только что был снег — и опять кокон. Не хочу… Не хочу кокон! Ноги и мысли в нём путаются, и руки скованы. Но тепло. В этом узком мире — только я и он, в чёрном, с рыжей головой и бледным лицом. Ресницы светлые, как инеем покрытые.
Жёлтые стены — это палатка, а кокон — спальный мешок. Мы в лесу, и мне очень плохо. Как будто я отравилась. Шарю в поисках пистолета… Его нет. Наверно, этот рыжий хищник стащил. Всё, с меня хватит! Нажимаю кнопку. Фу… Где бы он сейчас ни был, его башка взлетела на воздух. И пошло оно всё… Достало.
Шаги по снегу… Это он? Как он может ходить без головы?!
Нет… Вот она, его голова — просунулась в палатку. Причёска называется «ударило током».
— Ты же должен быть… уже дохлым. — Что это с моим голосом? Его еле слышно.
Хищник усмехается, сев на расстеленный рядом пустой мешок. Высокий и гибкий, как лиана, а руки длинные, как у орангутана.