Забрезжил рассвет; сквозь решетку на окне падишах наблюдал, как светлеет восток. Возможно, он впал в легкий сон. Почувствовав на плече руку, Хумаюн мгновенно вскочил и инстинктивно схватился за кинжал, но увидел, что уже совсем рассвело и что его разбудила Гульбадан. У нее была такая улыбка, какой он давно не видел.
– Хумаюн, у тебя сын, крепенький и здоровенький, и уже вертит головой. Через несколько минут повитуха омоет его и принесет тебе.
– А Хамида?
– Роды были очень тяжелые, повитухе пришлось сильно постараться. Но с нею все хорошо, она спит.
На минуту Хумаюн опустил голову, радость и облегчение охватили его с равной силой. Потом он достал из кармана пузырек с драгоценным мускусом, который хранил для такого момента, и протянул его Гульбадан.
– Отнеси это туда, где произошли роды, открой его в ознаменование радости, и пусть аромат этот наполнит комнату. Хочу, чтобы запах сей стал первым, что ощутит мой сын на земле. Скажи Хамиде, что, хотя это все, что я могу ей дать теперь, он содержит не только мою любовь; это запах грядущего величия нашей семьи.
Глава 14Акбар
– Я нарекаю тебя Акбар. Это означает «Великий», и ты будешь великим.
Произнося это, Хумаюн поднял блюдо из светло-кремового нефрита – подарок раны Умаркорта – и осторожно высыпал на голову Акбара его содержимое – мелкие золотые монеты, символизирующие его будущее процветание. Акбар, лежа на бархатной подушке в руках Касима, от удивления задергал ножками и ручками, но не заплакал. Осторожно взяв его с подушки, Хумаюн поднял его высоко, чтобы все собравшиеся могли видеть, и воскликнул:
– Я представляю вам моего сына, седьмого потомка Тимура. Храните ему верность так же, как хранили ее мне.
Ударив мечами в щиты, люди падишаха стали кричать традиционные приветствия новому принцу из рода Тимура: «Мирза Акбар! Мирза Акбар!» – пока повелитель не поднял руки, чтобы угомонить их.
Теперь в церемонии настала очередь Хамиды. Сидя на диване, она все еще казалась изнуренной, с лицом бледным, словно из слоновой кости, с тенями вокруг сияющих глаз. Несмотря на то, что Хумаюн советовал обождать, пока она не окрепнет, госпожа настояла на церемонии. «Твои люди прошли такие испытания ради тебя, – говорила она. – Ты их должник и обязан показать им своего наследника как можно скорее. Это привяжет их к тебе еще крепче».
Подойдя к Хамиде, Хумаюн передал ей Акбара. Изображая, что она приложила его к своей груди, Хамида произнесла слова, которые моголы сохранили с древних времен задолго до Тимура, с тех пор, когда правил сам Великий Правитель Чингисхан:
– Пей, мой сын. Приложи свои сладостные уста к моей благословенной груди и насладись животворным напитком.
Обнаружив, что кормить его никто на самом деле не собирается, Акбар заплакал. Пока Хамида пыталась утихомирить дитя, Хумаюн снова обратился к своим людям:
– С помощью моего астролога Шарафа я составил гороскоп сына. Он родился четвертого раджаба девятьсот сорок девятого года хиджры[7], когда Луна была в созвездии Льва, и это в высшей степени благоприятно, ибо рожденный в это время будет удачлив и проживет долгую жизнь. Мы пережили трудности и выдержали испытания. Возможно, впереди новые тяжелые времена – перед тем, как мы вернем то, что принадлежит нам, – но Акбару и нам суждено великое будущее. Сегодня ночью мы будем пировать и праздновать все грядущие победы.
Его люди снова ударили мечами по щитам, теперь выкрикивая: «Мирза Хумаюн!» Падишах отвернулся, от волнения не в силах произнести ни слова.
Позднее, когда они снова были наедине, Хумаюн смотрел, как Хамида кормит грудью Акбара, нежно глядя на его головку в шелковистых темных кудряшках, пока тот жадно сосал. Сознание того, что у него есть сын, переполнило его неописуемой гордостью. До Хамиды ни одна из его женщин, насколько он знал, не родила ему ребенка. Теперь, в свои тридцать четыре года, он понял, как много значил сын для его стремления к жизни, сколь важно это для его глубинных устремлений.
– Хамида… – Хумаюн помолчал, подыскивая слова для выражения своих чувств. – Впервые я понял глубину отцовской любви… насколько больше она любви ребенка к своему родителю. Я пытался оправдать любовь отца, доверившего мне наследование после него, но теперь, когда я сам стал отцом, обещаю, что верну и преумножу свою империю, чтобы оставить сыну достойные владения.
Хамида кивнула, но ничего не сказала. Однако ему хотелось поговорить с ней о чем-то важном для будущего Акбара. Он должен был сказать ей, что скоро сына будет кормить другая женщина. Надо найти кормилицу. Это самая важная должность, которую могла получить женщина при дворе Великих Моголов. Она становилась его «молочной матерью», чем устанавливалась связь, сохранявшаяся всю их жизнь. Каждый ее собственный сын становился кукальдашем, молочным братом маленького господина, обязанным защищать его и в ответ получать награду. Ее муж тоже приобретал высокий статус. Верховные придворные и военачальники всеми силами стремились, чтобы их жены получили такую привилегию, словно это была их собственная награда. Если действовать опрометчиво, то выбор может вызвать ревность и зависть.
– Хамида, нам надо кое-что решить. За последние трудные времена я мало чем мог наградить своих подданных. Но есть что-то, что я могу для них сделать. По обычаю Тимуридов, я должен выбрать кормилицу для Акбара, женщину достойную, которой мы можем доверять; но также и женщину, чей муж заслуживает моей награды и посчитает себя польщенным нашим выбором.
Хамида подняла голову и посмотрела на него. Конечно, она выросла не в царской семье и могла не знать всех старинных дворцовых обычаев. Хотя знатные женщины часто брали кормилиц для своих детей, они оставались не более чем служанками, которых можно было менять, и не играли в жизни ребенка никакой роли. Хумаюн же говорил о чем-то совсем ином, предлагал ей поделиться ребенком с другой женщиной…
Какое-то время она молчала, потом заговорила:
– Не гляди на меня так испуганно. Я знаю об этой традиции уже давно. Ханзада рассказала. Думаю, она пыталась подготовить меня к роли не просто матери, но матери будущего падишаха. Поначалу я расстроилась. Но после смерти Ханзады задумалась над ее словами. Правильно подобрав ребенку кормилицу, я не просто отдам его, но помогу его защитить. Хотя это меня все еще печалит, я вижу, что она была права… Будем же благоразумны. Кого мы выберем?
– Жена Заид-бека слишком стара для кормилицы, а то бы я выбрал ее в знак признания его преданности и отваги. Но есть другой военачальник, которого я хотел бы отметить. Надим Хваджа, полководец из Кандагара, и его жена. Сразу после нашего ухода из Марвара она родила ему сына.
– Я ее знаю, конечно. Высокая красивая женщина по имени Махам Анга. Ее сына зовут Адам-хан.
– Ты примешь Махам Ангу? Может быть, предпочтешь кого-то другого…
– Я решила. Махам Анга здоровая и крепкая, а еще честная и благоразумная. У нее здоровый крепкий сынок. Я бы выбрала именно ее.
Осторожно отняв Акбара от груди, Хамида переложила его к другой груди. Как прекрасна была она, несмотря на житейские трудности и роды! И несмотря на молодость – почти на двадцать лет его моложе, – какая она сильная! Должно быть, ей трудно представить Акбара в руках другой женщины, но она скрыла свою боль так же мужественно, как воин скрывает свой страх. Хумаюн выбрал ее по любви, но даже здесь, в этом уединенном оазисе, вдали от дома и безопасности, она держится как истинная жена падишаха. Подойдя к тахте, он склонился и поцеловал Хамиду в губы, а потом сына в макушку.
– Как прошла встреча с раной? Думаешь, мы здесь в безопасности? – спросила Хамида.
– Думаю, да. Хотя сам рана – раджпут, похоже, что между ним и Малдео нет особенно нежных отношений. В прошлом году люди раджи ограбили караваны из Умаркота, когда те шли через пустыню. Поскольку формально купцы были под покровительством раны, он воспринял эти нападения как большое оскорбление. Конечно, Малдео для раны слишком могущественен, чтобы мстить ему, но он не хочет иметь с ним никаких дел. Уверен, он не предаст нас Малдео, хотя оставаться здесь долго мы не можем. Как бы недосягаем ни был Умаркот, нас будут здесь искать. Как только сможем, как только ты окрепнешь, мы уйдем.
– Но куда?
– Единственно разумным было бы оправиться на северо-запад, в Кабул. Пока я его не займу и не накажу Камрана и Аскари за предательство, у меня нет шансов изгнать Шер-шаха из Индостана… – Хумаюн замялся. – Путешествие будет трудным и опасным. Стоит ли мне найти надежное место, где можно было бы оставить тебя и Акбара, покуда вы не сможете безопасно переправиться ко мне?
– Нет. Я уже знаю, что выдержу суровые условия, пока мы вместе. Я говорила, что много узнала от Ханзады. Она никогда не согласилась бы остаться, и я не соглашусь…
Спустя неделю Хумаюн снова ушел в пустыню, и пыльные стены Умаркота растаяли в бледно-розовой дымке. Целью моголов была крепость Баккар, укрепление, принадлежащее его родичу Мирзе Хусейну, правителю Синда, в двухстах милях у северной границы Синда на берегах Инда. Поскольку они расстались вполне дружелюбно, Хумаюн рассчитывал найти там временное убежище. В Баккаре, хотя крепость и находилась далеко, Хумаюн мог бы узнать, что происходит в мире.
Падишах сильно спешил, зная, что каждая миля удаляет их от опасности быть захваченными. Каждое утро караван отправлялся в путь с первыми лучами солнца, и если не считать короткие привалы, чтобы дать передохнуть животным и вкусить простого хлеба, сушеного мяса и изюма, они не останавливались до самой ночи. Всего через две недели моголы вошли в оазис с деревьями и полями, настолько неожиданно зелеными и свежими после их долгого путешествия по пустыне, что стало ясно: Инд совсем недалеко. Вскоре перед ними поднялись крепкие стены Баккара из песчаника, а вдали, к западу за Индом, Хумаюн увидел розовые тени гор Белуджистана. Они были так похожи на горы Кабула, что сердце Хумаюна сжалось.