Труднее всего было с Махам Ангой. Она попыталась наброситься на меня с кинжалом и стала кричать. Я легко обезоружил ее. Позднее она сказала, что кинжал был отравлен. Но труднее всего было унять ее крики. Пришлось зажать ей рот и снова и снова говорить, что я пришел от тебя и с твоего согласия, чтобы спасти их всех. Наконец она успокоилась, но это были тяжелые минуты. Хотя мы находились в дальнем краю крепости, я знал, что в любой момент нас могут обнаружить. К счастью, никто не появился, но время было упущено. Я знал, что через полчаса ворота крепости закроют на ночь. Надо было выбираться быстро и не привлекая внимания. Я заметил, что многие торговцы, что ежедневно приходили в крепость по делам для пополнения запасов после снятия осады, обычно к сумеркам возвращались в город. Поэтому я приказал своим людям захватить одежду и тюрбаны, чтобы все мы, включая Махам Ангу, могли бы притвориться купцами. Мы также припасли толстые овечьи шкуры, чтобы спрятать в них мальчиков, и смесь розовой воды с опиумом, чтобы те заснули и не плакали. Я приказал Махам Анге дать им немного зелья. Она заупрямилась; тогда я выпил немного сам, доказав, что это не яд.
Опиум подействовал быстро, и когда мы заворачивали детей в шкуры, они уже спали. Надежно заперев охранников на складе, чтобы скрывать исчезновение Акбара как можно дольше, и нарядившись купцами, мы поспешили к воротам, чтобы смешаться с толпой людей и животных. На нас никто не обратил внимания. Так мы дошли до города, где за воротами ждали остальные наши люди с моим конем и мулами. Мне подумалось, что на мулах мы больше будем похожи на торговцев, чем на воинов. Как только стемнело, мы направились сперва на север – для отвода глаз, на тот случай, если за нами следят или приметят, что мы выехали из города. Мы кружили в морозной ночи, потом направились на восток и, когда перед нами взошло солнце, начали поиски тебя.
Во время рассказа глаза Хиндала сверкали с почти мальчишеским задором и гордостью за то, что он преуспел в таком трудном и опасном деле. Когда брат закончил, Хумаюн почувствовал необычайное уважение к нему за его изобретательность и хладнокровие, за тщательную разработку плана. Кроме того, его впечатлило то, что Хиндал полностью понял Камрана и воспользовался его тщеславием, чтобы усыпить его бдительность. Разве Бабур не учил их с детства знать своих врагов? Хиндал просто слушал, но как хорошо он понял, что надо знать людей, и не только врагов, но и друзей, и даже родственников… А достаточно ли хорошо сам он, Хумаюн, пытался понять Хиндала и смотреть на вещи его глазами?
На миг они с братом снова стали близки. Может быть, так будет и дальше… Выпитое красное вино помогло ему произнести:
– Хиндал, ты только что говорил о нашем детстве в Кабуле. У нас с тобой столько общего, не только кровь и наследие, но еще многое из прошлого. Моя мать любила тебя как сына. Из всех братьев ты единственный, кто мне ближе всего, и я хотел бы дружить с тобой. Я необдуманно, даже эгоистично ранил тебя. Я искренне сожалею об этом и прошу тебя простить меня…
– Хумаюн…
Но, решив не дать Хиндалу говорить, пока он не закончит, старший брат продолжил:
– Давай забудем о прошлых обидах. Будь моим союзником снова и встань на мою сторону в захвате Кабула. Будущее сулит нам столь многое, если мы будем готовы его завоевать. Однажды Индостан снова станет империей Моголов, и я дам тебе положение и власть в нем. Клянусь. Хиндал… простишь ли ты меня? Разделишь ли ты со мной мою судьбу?
Но брат покачал головой.
– Во время нашей последней встречи я сказал, что мы никогда не примиримся, и это так. Я сделал то, что обещал, вот и всё. Твой лагерь мне не дом. Я задержался здесь лишь потому, что хотел убедиться, что за мной не следили, что я не привел к тебе Камрана – и, конечно, чтобы побыть со своей сестрой Гульбадан.
– Неужели должно быть именно так?
– Ты ничего не понял, да? Как и твоя мать, ты жаден до того, чего хочешь, не задумываясь о счастье других, – лишь о своем. Теперь ты хочешь, чтобы я забыл все, что было между нами, твою необдуманную надменность и себялюбие. Ты хочешь снова поиграть в доброго любящего брата. Я этого не хочу. Это было бы ложью, а я слишком уважаю себя.
– Хиндал…
– Нет, Хумаюн. У тебя есть жена и сын. Возможно, скоро у тебя будет и трон. Разве этого не достаточно? Завтра с первыми лучами солнца я уеду отсюда на поиск остальных своих людей, которым приказал уйти из Кабула до возвращения Камрана. Как только я их найду, мы уйдем в горы. Не знаю, когда и при каких обстоятельствах мы снова увидимся. Возможно, никогда…
Хиндал замолчал. Хумаюну показалось, что он хотел сказать еще что-то, но через несколько мгновений брат встал и, не оборачиваясь, вышел из шатра прямо в ночь.
Глава 20Кабул
– Повелитель, они отравили колодцы.
Это были слова одного из разведчиков Ахмед-хана. Когда он подъехал к Хумаюну, стоявшему на вершине хребта и глядевшему на Кабул, на морозе от его рыжего мерина валил пар. Несмотря на то, что снег еще не начал таять, снегопады уже закончились. Именно поэтому Хумаюн и его люди так быстро возвратились на запад. Кроме того, близкая цель прибавила им энергии и смысла. Падишах чувствовал это в своих людях и ощущал в себе самом.
– Говори еще, – велел он.
– Мы нашли дохлых и умирающих животных вокруг потоков и колодцев вблизи стен цитадели. Ворота крепости и города закрыты, а на их стенах полно защитников. Одного из наших, отважившихся подойти слишком близко, они подстрелили.
– Проверьте источники и колодцы вдали от крепости. Напоите водой тех блохастых собак, что вертятся вокруг нашего лагеря. Пока не найдем чистую воду, будем топить снег.
К восьми часам того же вечера под Кабулом снова раскинулся лагерь Хумаюна, и во тьме запылали костры, на которых готовился ужин. Люди Камрана поработали слабо – всего в миле от Кабула были найдены чистые источники воды. Стоя у командного шатра, Хумаюн видел на крепостных стенах точки огней. Не стоит ли теперь там Камран, так же, как и он сам, разглядывая их и размышляя? И если так, то что творится в его голове при виде армии Хумаюна, снова стоящей у ворот Кабула? Что чувствует Камран, обманутый точно так же, как обманывал он других? Потеряв своего узника, как надеялся он победить разгневанного Хумаюна? Винил ли он свою чрезмерную самоуверенность, легкомысленную веру в Хиндала и его лояльность, думая, что чувство превосходства дает ему право считать себя бесспорным лидером?
Хумаюн вдруг поморщился. А так ли сильно он сам отличался от Камрана, совсем недавно доверившись Хиндалу? Возможно, и не отличался. Он надеялся, что Камран дрожит от страха. Но не время было злорадствовать. Важно отыскать кратчайший путь к победе, а это будет нелегко. Крепость неприступна и хорошо оснащена. Камран станет отчаянно сопротивляться, зная, что не смеет рассчитывать на пощаду.
Тоскуя по спокойному сочувствию и рассудительности Хамиды, падишах желал, чтобы она была рядом, но понимал, что поступил правильно, распорядившись, чтобы вместе с Акбаром, Гульбадан и остальными женщинами она осталась в основном обозе под защитой небольшого вооруженного эскорта и держалась подальше от Кабула. Он не станет снова рисковать безопасностью жены и сына. Но как только город будет его, он может быстро воссоединиться с ними. И тогда наконец-то, после стольких трудностей и сердечных мук, Хамида познает жизнь жены падишаха. Хумаюн поклялся, что в самом скором времени будет так.
Вдруг его оглушил внезапный взрыв позади. Упав, сметенный взрывной волной, он сильно ударился головой о камень. С набитым грязью ртом Хумаюн с трудом открыл глаза и медленно сообразил, что лежит среди кучи бронзовых осколков, а вокруг по снегу разбросано нечто, похожее на куски свежего мяса. Рядом опустился коршун и стал клевать изогнутым клювом один из кусков. От тишины в ушах картина показалась еще более кошмарной. Хумаюн схватился руками за уши. Между пальцами правой руки у него потекла кровь.
В ушах вдруг затрещало, и слух стал возвращаться. Он смог расслышать нечто, похожее на бешеное ликование со стороны защитников на крепостных стенах и насмешливые выкрики. Все еще испытывая головокружение и пытаясь собраться с мыслями, Хумаюн поднялся на ноги и огляделся. Медленно до него дошло, что случилось. Взорвалась одна из его самых больших пушек. Она лежала на боку, придавив ноги одному из пушкарей, который извивался и кричал от боли. Повсюду валялись останки по крайней мере еще двоих пушкарей – оторванные руки, ноги, обезглавленный торс рядом с пушкой и всего в ярде от Хумаюна изуродованная голова с клочком волос, развевающихся на ветру. Должно быть, разорвало ствол пушки, подумал Хумаюн. Ее использовали каждый день с тех пор, как три недели тому назад возобновилась осада города и крепости. Как прежде, падишах сделал крепость главной мишенью, и его войска расставили пушки на прежние позиции под прикрытием скал, где дорога к крепости делала поворот.
– Повелитель, ты в порядке? – Появился Джаухар, покрытый пылью так, что казался скорее призраком, чем человеком.
– Всего лишь царапина на голове…
Как только Хумаюн заговорил, голова его закружилась, и Джаухар едва успел удержать своего господина от падения.
– Повелитель, надо отвести тебя к хакиму.
Слуга почти понес его на руках к привязанным лошадям. Направляясь в лагерь на коне, которого держал под уздцы Джаухар, сидя на другой лошади, Хумаюн никак не мог собрать смутные мысли. Было понятно, что осада идет безуспешно, хотя его пушкари нещадно потели на морозе под своими кожаными куртками, набивая бронзовые стволы порохом и ловко поджигая его. От каждого выстрела от стен крепости и ворот разлетались пыль, грязь и камни, но осаждающие так и не смогли проломить брешь в стенах. Хумаюн приказал двум расчетам пушек стрелять слева от ворот, чтобы проверить надежность стен с этой стороны, но трудность была в том, что неудачный угол обстрела вынуждал выкатить пушки из-за скал, где их обстреляли защитники крепости. Несколько человек были убиты, а людям с такой подготовкой трудно было найти замену. Кроме того, запасы пороха тоже были ограничены.