В том, что в любом случае его новый пациент ненормален, Гарбек, как известно, не сомневался, но откровенничать с Гельбишем не рискнул.
– Затрудняюсь ответить однозначно, господин Министр. – Гарбек постарался придать своему лицу глубокомысленное выражение. – В подобных случаях маньяки, за исключением определенного пункта, связанного с их манией, ведут себя как люди… э… вполне нормальные.
– Проводите меня к нему, – сказал Гельбиш.
Гарбек распахнул двери кабинета и, пропустив Гельбиша вперед, повел его по коридору к палате X.
– Хотите взглянуть? – спросил Гарбек, приподняв щиток над смотровым глазком в двери.
Гальбиш нагнулся и заглянул в палату. Пациент делал утреннюю гимнастику. Ему не нужно было видеть его лица – он узнал Диктатора сразу. Когда же больной повернулся к нему лицом, последние сомнения исчезли. Перед ним был Лей Кандар.
Гельбиш выпрямился. С минуту постояв в глубоком раздумье, он обернулся к Гарбеку, и тому вдруг показалось, что в глазах Министра Порядка блеснули слезы.
– Откройте! – приказал Гельбиш.
Гарбек отодвинул массивную задвижку, и дверь в палату отворилась.
Кандар оглянулся и увидел своего верного друга и ученика. Тяжелая квадратная фигура Гельбиша неподвижно застыла на пороге. Диктатор и его Третье Плечо молча смотрели друг на друга.
– Оставьте нас одних, – велел Гельбиш Гарбеку и шагнул в палату.
Гарбек прикрыл за ним дверь. Войдя к себе в кабинет, он повернул ключ в замке и, поборов леденящий душу страх, подошел к селектору и нажал кнопку с литерой X.
– …И так внезапно покинули резиденцию, – с почтительной укоризной произнес голос Гельбиша.
– Я не мог поступить иначе, Фан.
Гарбек услышал легкое поскрипывание пружин – Кандар, по-видимому, присел на кровать.
– Ваше исчезновение, признаюсь, потрясло меня. – Это был опять голос Гельбиша. – Всей своей жизнью, верностью вашим идеям и вам лично я не заслужил такого недоверия.
– Да. Да… это так… Но я должен был явиться без охраны… Иначе я бы не увидел Марию… Таково было условие…
– Я так и предполагал. Вы видели ее? – спросил Фан.
– Нет… – чуть слышно отозвался Кандар.
– Мой вертолет в вашем распоряжении, Учитель, – сказал наконец Гельбиш после долгой паузы.
– Да, да… – рассеянно пробормотал Кандар. – Да, конечно… Кому-нибудь известно о том, что я… что меня нет в резиденции?
– Только мне и Гуне.
– Это хорошо… Да, да… очень хорошо, – все так же рассеянно, явно думая о чем-то другом, проговорил Кандар. Неожиданно раздался его смех. – Признайся, Фан, ты никак не ожидал, что я окажусь в сумасшедшем доме?!
– Ваш безрассудный поступок, Учитель, мог закончиться и более трагично, – ответил Гельбиш.
Гарбек незримо присутствовал при разговоре двух могущественнейших людей Лакуны, не подозревавших, что их подслушивают. От сознания преступности своего поведения на лбу у него выступил пот. Он не имел права включать подслушивающее устройство, предназначенное для чисто медицинских целей. Он протянул руку, чтобы выключить аппарат, но любопытство оказалось сильней страха.
Вновь послышался скрип пружин, а затем легкие шаги. Очевидно, Кандар встал с койки и некоторое время прохаживался по комнате.
– Скажи, Фан, – снова услышал Гарбек голос Кандара. – Как по-твоему, ради чего мы совершили Революцию?
– Вы спрашиваете об этом меня, Учитель? – с недоумением отвечал Гельбиш.
– Да. Я спрашиваю тебя. Ради чего мы совершили Революцию? – повторил свой вопрос Кандар.
Гарбеку показалось, что он видит, как Диктатор подходит к Министру Порядка вплотную и испытующе вглядывается в его лицо.
– Революция Девятнадцатого Января свершилась для того, чтобы жизнь граждан Лакуны стала достойной и гигиеничной и чтобы народ Лакуны пришел к счастью и благоденствию.
Гарбек невольно усмехнулся: всемогущий Министр Порядка отвечал теми же заученными словами, какими отвечают на этот вопрос дети из организации “Сана”.
– И чего же мы достигли за эти двадцать семь лет? – неожиданно резко спросил Кандар.
Снова наступило молчание. По-видимому, Гельбиш растерялся, потому что так и не ответил на вопрос Диктатора.
– Вертолет ждет нас, Учитель, – сказал он после паузы.
– Ты не ответил мне, Фан!
– Ваши идеи, воплощенные в жизнь, сделали Лакуну единственным островком подлинной чистоты и благополучия в океане насилия и разврата, охвативших весь мир.
– Насилия? – переспросил Кандар. – Я видел, как твои люди расправлялись с этими несчастными – там, в Вэлловом урочище!
– Вы… были… там?!
– Благополучие? – не слушая его, продолжал Кандар. – Я провел сутки в санитарно-исправительном лагере, Фан! Чем они отличаются от гитлеровских концлагерей?
Наступило долгое молчание. Гарбек слышал, как бьется его сердце. Наконец Гельбиш заговорил:
– Неужели, Учитель, вы полагаете, что великая идея может победить неверие и сопротивление сама собой? Для того чтобы идея стала реальностью, необходимо то, что вы называете насилием. – Голос Гельбиша звучал сухо и жестко. – Все эти годы я брал на себя всю черную, неблагодарную работу, без которой ваши идеи остались бы только прекрасными мечтами. Откажитесь от лагерей – и страну охватит анархия, грязные суеверия… все то, что вы так ненавидите!
– Да… Я думал об этом. Думал… Но почему, скажи мне, почему после почти трех десятилетий Нового Режима древние, дикие, давно угасшие суеверия, такие как вера в этого Вэлла, вернулись и расцвели пышным цветом? Ты не задумывался над этим?
Гельбиш молчал.
– Я скажу тебе почему, – подавленно произнес Кандар. – Это мы… Мы всей своей деятельностью возродили в людях это суеверие, оживили давно уже мертвого дьявола!
– Мы? – чуть ли не крикнул Гельбиш.
– Да, мы! Это протест, Фан. Протест против нашего Режима, против насильственного, принудительного регламентирования всей жизни, – с горечью сказал Кандар. – Я… мы потерпели поражение, Фан…
Гарбек слушал откровения Кандара со страхом и изумлением. Диктатор оказался совсем не таким сумасшедшим, как ему представлялось. Он подумал, что не следует слушать дальше. Он снова потянулся к кнопке и все же не нажал ее.
– Учитель, я хорошо понимаю ваше состояние, – отвечал Гельбиш. – Вы столько пережили за эти дни… Но то, что вы сейчас сказали, это… это… Я этого не слышал! Вы вернетесь в резиденцию, отдохнете и поймете, насколько вы неправы в своих… я бы сказал, опрометчивых суждениях. Тем более что спокойствию Лакуны угрожают ее давние враги. В страну вернулся Кун.
– Кун?! Никакого Куна нет! – засмеялся Кандар.
– У меня есть свидетели, видевшие его на пути в Гарзан! – воскликнул Гельбиш.
– Ерунда! Это я – Кун! Какой-то болван принял меня за моего братца! – Кандар снова рассмеялся.
Гельбиш молчал – очевидно, он по-настоящему растерялся.
Такое обилие государственных тайн и чересчур откровенных высказываний Диктатора показалось Гарбеку обременительным. Есть вещи, которых лучше не знать. И вдруг его охватил страх: а если Гельбиш знает, что все палаты прослушиваются?! Одного подозрения, что он мог слышать их разговор, достаточно, чтобы… Гарбек быстро выключил аппарат и отпер дверь. Некоторое время он стоял, прислонившись к притолоке, с трудом сдерживая дрожь. Послышались шаги. Гарбек бросился к окну, стараясь придать себе самый непринужденный вид. За окном, на песочной дорожке, стояла машина Гельбиша, и два дюжих саквалара прохаживались вокруг нее.
В кабинет вошел Гельбиш. Он тяжело опустился в кресло для пациентов и пристально поглядел на Гарбека.
– Я испытываю неловкость, Господин Министр, что обеспокоил вас, – нерешительно произнес Гарбек, но Гельбиш прервал его:
– Вы поступили правильно, доктор Гарбек. Человек этот, конечно, не Лей Кандар. Однако сходство столь велико, что при известных обстоятельствах может стать опасным. Особенно опасным, если он окажется… на свободе.
– Да… да… я в этом… не сомневался, – с трудом выдавил из себя Гарбек, с отвращением понимая, куда клонит Гельбиш.
– Пока он останется здесь, – сказал Гельбиш. – Завтра за ним приедут. А пока никто не должен вступать с ним в контакт. Вы меня поняли?
– Понял, господин Министр Порядка…
– Что касается вас… – Гельбиш сделал паузу, и у Гарбека упало сердце. – Вы награждаетесь орденом Сана высшей степени и Золотой медалью Кандара.
Сердце Гарбека вернулось на место. Золотая медаль с изображением профиля Диктатора в лавровом венке выдавалась за самые высокие заслуги.
Гельбиш встал и протянул руку, которую Гарбек пожал с подчеркнутой признательностью.
– Негодяй, – прошептал Гарбек, когда Министр Порядка сел в машину и выехал за ворота клиники.
И тут же оглянулся – не услышал ли кто-нибудь. Никто его не слышал.
Совет при Диктаторе является совещательным органом, не имеющим ни законодательной, ни исполнительной власти, и призван олицетворять собой живую связь Власти и Народа.
Совет при Диктаторе состоит из председателя и десяти членов. Председателем Совета является сам Диктатор. Никто из представителей администрации в число членов Совета не входит.
Все десять членов Совета – люди, широко известные и пользующиеся всенародным почетом.
Достаточно назвать Грона Барбука, Великого Мусорщика Лакуны, а также композитора Вуда Йораха, автора национального гимна и песни для детей, воспевающей Отца всех детей Лакуны, “Наш великий Лей Кандар”.
В число членов Совета входят и такие знаменитые люди, как величайший поэт Лакуны Уйва Чобаш, чьи гекзаметры, воспевающие подвиги Диктатора и его ближайших соратников, стали хрестоматийными и изучаются во всех школах.
Типичными представителями народа являются молотобоец Тург Муреш, руководитель Всеобщего союза тружеников Лакуны, доказавший на деле, что соблюдение Санитарно-Гигиенического Устава не только способствует здоровью, но и содействует производительности труда, а также крестьянин Гурк Охум, сделавший открытие, что ежедневное обтирание скота пятипроцентным раствором борной кислоты предохраняет их от всех болезней, а у коров повышает удойность в шесть раз.