и вовсе достиг запредельных высот – членства в Президиуме (Политбюро) ЦК КПСС. Только после его смерти Айно разрешили вернуться в Финляндию, где и были написаны ее мемуары.
Седьмой съезд Коминтерна. Москва, 1935 год
Коминтерновцы играли важную роль не только в разведке, в пропаганде – тоже. История советского иновещания начинается с 29 октября 1929 года, когда на немецком языке вышла в эфир первая передача «Радио Коминтерна». Спустя несколько лет из Москвы вещали уже на восьми языках. У микрофона выступали лидеры Коминтерна, умевшие находить общий язык со своей аудиторией. Именно против этого радио впервые в Европе были запущены «глушилки» (Германия, 1930). Москва начала глушить Запад куда позже.
«Революция отвергает своих детей»
«В здании Коминтерна …распространялся в ту пору панический ужас, истерический страх по поводу неосязаемой и абсолютно неизбежной опасности. Если какой-нибудь сотрудник не появлялся утром в своем бюро, то коллеги делали вывод, что ночью он был арестован “органами НКВД”. И тут же перед каждым вставало множество вопросов. “Как НКВД расценит отношения арестованного со мной?” – молча спрашивал всякий сам себя». Так пишет немецкий политэмигрант Герберт Венер, один из помощников Тельмана, в изданной в 1982 году автобиографической книге «Свидетельство».
Сам Тельман с 1933 года сидел в одиночке. Жена вождя немецких коммунистов Роза Тельман обивала пороги в советском полпредстве в Берлине, ее гоняли от одного чиновника к другому, отказывая в материальной помощи. В конце концов, правда, Молотов смилостивился и бросил ей подачку. Даже в период дружбы с нацистской Германией для спасения Тельмана ничего не было сделано.
В 1934 году на Первом съезде советских писателей выступил немецкий прозаик Вилли Бредель, прибывший в СССР после одиннадцати месяцев одиночного заключения, во время которого он «черпал мужество в мыслях о …чудесном социалистическом отечестве – Советском Союзе. Мы не перестанем говорить, кричать, драться до тех пор… пока тысячи и тысячи антифашистов, во главе с вождем германского пролетариата – т. Тельманом, не будут вырваны из рук фашистских убийц».
Все случилось с точностью до наоборот – Сталин бросил, как писал Оруэлл в документальной повести «Памяти Каталонии» (1938), иностранных «коммунистов на растерзание ежовским волкам». Покуда Тельман сидел, нелегальной борьбой партии в Германии руководили Йон Шер, Герман Шуберт, Фриц Шульте и Вальтер Ульбрихт. Первый из них был расстрелян в гестапо, второй и третий – органами НКВД, выжил только четвертый, он-то и возглавил после войны ГДР.
В гимне Коминтерна был припев со словами: «Наш лозунг – Всемирный Советский Союз». «Кто они, эти люди из Коминтерна? – заявил Сталин на одном из заседаний Политбюро. – Ничего больше, как наймиты, живущие за наш счет. И через 90 лет они не смогут сделать нигде ни одной революции». Вождь не любил Коминтерн еще и потому, что тот был создан Троцким, Зиновьевым, Бухариным и напоминал вождю о его личных врагах.
Разгром Коминтерна начался еще до заключения договора о ненападении между Германией и СССР в 1939 году. Известный советский журналист-международник Эрнст Генри считал, что Сталин подорвал перед войной международное коммунистическое движение: «Сегодня ясно, что история была бы иной, если бы рабочий класс с середины 20-х годов объединился – в первую очередь в Германии – и преградил путь фашизму во многих европейских странах, фашизм рос как на дрожжах, а в пролетарских кварталах, на заводах рабочие – единственная сила, способная преградить путь грозной опасности, вели между собой яростную полемику: кто является главным врагом – “левые” социал-фашисты или сторонники “красной диктатуры” – коммунисты».
Репрессировали самых верных сталинистов-коминтерновцев. Погиб в СССР Гейнц Нойман из КПГ, который особенно настойчиво осуществлял на практике сталинский тезис о «социал-фашизме». Быть может, он просто раздражал как живое напоминание об ошибочности многих сталинских оценок положения в немецком и мировом рабочем движении?.. Вождь не щадил тех, чьи идеи заимствовал. «Если он реализует какую-нибудь идею, – писал Андре Жид в своей книге, – то сначала убирает того, кто ее предложил, чтобы лучше подчеркнуть, что эта идея его собственная».
…Сразу после ареста кого-либо его семью выселяли из «Люкса» и не пускали ни туда, ни в здание Коминтерна. На заднем дворе гостиницы под жилище оставшихся родственников арестованных была оборудована старая развалюха. «Всеобщим правилом стало то, что с так называемыми врагами народа нельзя разговаривать, что их жены после ареста мужей лишаются жилья и работы, а также исключаются из партии, если, конечно, в ней состояли» (Герберт Венер).
К концу 30-х годов были подготовлены «розыскные списки» гестапо на лиц, находящихся в СССР, куда были включены тысячи немецких политэмигрантов и членов их семей. После заключения пакта с Германией Москва выдала гестапо около 900 немецких и австрийских антифашистов и при этом не потребовала выдачи советских граждан, которые могли находиться в германских тюрьмах. Тогда же возник крамольный анекдот об изменениях в проекте Дворца Советов – на его вершине вместо гигантской скульптуры Ленина решили поставить Сталина и Гитлера, пожимающих друг другу руки.
«Нацисты своей демагогией хотят убедить народ, что по существу нет никакой разницы между СССР и Германией, – писал в Москву Владимир Павлов, первый секретарь в полпредстве в Берлине (в будущем – переводчик Сталина), – правда, они оговаривают, что Германия установила у себя, в отличие от СССР, «национал-социалистический порядок». Шефом Германского трудового фронта Робертом Леем был взят на вооружение лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Германская пропаганда уверяла, что «английская плутократия объявила войну против рабочего класса». Нацисты, видно, были вождю ближе и, во всяком случае, куда понятнее, нежели западные демократии.
Похоже, до самого нападения Германии на СССР Сталин надеялся на то, что оно не состоится или будет еще не скоро. В апреле 1941 года, во время проводов на вокзале в Москве министра иностранных дел Японии Мацуоки, корреспондент немецкой газеты оказался свидетелем разговора Сталина с германским военным атташе. Сталин спросил его: «Вы немец?» Атташе ответил: «Да». Тогда Сталин ему заявил: «Мы будем дружить».
Еще до того была распущена польская секция Коминтерна, был арестован целый ряд руководителей Польской компартии. С Польшей у Сталина были особые счеты. Во время провальной для Советской России польской войны 1920 года он был членом Реввоенсовета Юго-Западного фронта. «Панскую Польшу» винили во всем, в чем только можно.
Один старый берлинский коммунист в сентябре 1939 года возмущался тем, что секретарь парторганизации на его заводе в Москве поздравил его с успешным продвижением вермахта в Польше. «Это не повод для поздравлений!» – «Почему же? Разве вы, немец, не желаете немцам победы над поляками?» – «Я желаю, чтобы победила революция, а не Гитлер!» – «Ну, это все слова. Важно, что Гитлер поможет нам своей победой над польскими панами!»
«Западные державы хотели использовать Советский Союз, чтобы он воевал в интересах западных империалистов, – объяснял суть пакта директор московской школы, где учился сын немецкой коммунистки, упоминавшийся уже мною Вольфганг Леонгард. – Великий Сталин разгадал, однако, эту игру. Благодаря немедленному заключению пакта с Германией созданы условия, при которых Советский Союз может и дальше жить в мире». В своей книге «Революция отвергает своих детей», опубликованной в Кельне в 1955 году, Леонгард рассказывает, как при вступлении в пионеры ему объясняли, что три конца красного галстука это – партия, комсомол, пионеры, а на зажиме с изображением костра пять поленьев означали пять частей света, а три языка пламени – III Интернационал.
«Уже через короткое время, – пишет он, – нам вошло в плоть и кровь, что повышение цен на продукты в капиталистических странах является “новым признаком усиления эксплуатации рабочих”, а повышение цен на продукты в СССР, наоборот, является “важным вкладом народного хозяйства в дело строительства социализма”. Ветхие дома на Западе были для нас доказательством “низкого уровня жизни трудящихся”, а ветхие дома в Москве – “пережитками прошлого”. Любые явления осуждались или приветствовались нами в зависимости от того, где они происходили».
Из-за сложностей с жильем мать устроила Вольфганга в московский детский дом, а сама была арестована НКВД по обвинению в контрреволюционной троцкистской деятельности. Сын долгое время, почти год, не знал об аресте матери. В конце концов у Вольфганга все сложилось неплохо благодаря содействию Вальтера Ульбрихта – его удалось вытащить из Карагандинской области, куда тот был депортирован, после войны он жил в Восточной Германии, откуда в 1949 году бежал в Югославию через Чехословакию.
Перед войной из трех тысяч проживавших в СССР болгарских коммунистов – был репрессирован каждый третий, в том числе 600 погибли в сталинских застенках. После судебного процесса в Берлине над мнимыми поджигателями Рейхстага все трое оправданных – Димитров, Танев и Попов – в 1934 году были привезены в СССР. Спустя некоторое время, после отдыха на южных курортах, всех троих назначили на высокие посты в Коминтерне, но тремя годами позже Танев и Попов оказались в застенках Лубянки, и даже Димитров, глава Коминтерна и депутат Верховного Совета СССР, не смог им помочь.
Как шпион, в 1938 году был репрессирован Фриц Платтен, швейцарский друг В. И. Ленина, в свое время организовавший его переезд в Россию через Германию в запломбированном вагоне. Он жил в СССР с 1923 года, когда вместе с семьей и группой швейцарских добровольцев (многие из них также оказались впоследствии репрессированными) организовал в заброшенном имении Сызранского уезда образцовую коммуну «по всем правилам агрономической культуры и научного опыта». 70 эмигрантов создали образцовое хозяйство, распахали заброшенные земли, запустили мельницу и лесопилку, животноводческую ферму, оборудовали столярную и слесарную мастерские, открыли столовую и избу-читальню. Со временем Платтен перебрался в Москву, в Коминтерн, а в село наезжал лишь на революционные праздники.