Бараки, сплошные бараки. Архитектор Вальтер Швагеншайдт предлагал даже возводить города, целиком составленные из одноэтажных бараков. Он разработал проект «развивающегося барака», который на первой стадии представлял собой одну большую коллективную спальню с нарами, а затем, по мере появления строительных возможностей, достраивался до «культурного барака» с удобствами.
«Отдельные двухкомнатные квартиры, – продолжает Волтерс, – занимали только высшие чиновники и партийцы, так же как немногие женатые иностранные специалисты. Русские инженеры, если они были женаты, имели одну комнату, с очень большой семьей – две, и делили с соседями одну кухню. Я это видел сам и всегда поражался тому, с какой невероятной наглостью русская пропаганда работает за границей и как ей удается пару новых поселков в Москве и Ленинграде сравнить с берлинскими дачными колониями. В России пропаганда грохочет уже 15 лет так сильно и непрерывно, что товарищи действительно верят, будто по сравнению с немецкими рабочими они живут в раю».
В Новосибирске было остановлено строительство двух жилых поселков, которые он проектировал. По его мнению, темпы строительства пришлось притормозить из-за начавшегося голода: «Если строительство промышленности и дальше пойдет в том же темпе, то однажды промышленность будет построена, а население вымрет».
«Я получаю продуктовую книжку, по которой могу покупать в магазине, предназначенном для иностранцев, – пишет Рудольф Волтерс. – …Перед входом стоит часовой с винтовкой с примкнутым штыком. Над прилавком большой плакат с немецкой надписью: “Ленин живет в сердцах каждого честного рабочего”». Волтерс жалуется на скудость товаров в этой лавке, хотя признает – «по сравнению с русскими мы снабжались по-княжески». И, что поразительно, «наши русские коллеги не видели ничего обидного в том, что мы, иностранцы, снабжались лучше, чем они. Белый хлеб, молоко, яйца, масло русские инженеры не получали вообще, а цены на прочие продукты для них иногда в десять раз превышали те, по которым покупали мы, иностранцы».
На одной из крупнейших строек первой пятилетки – Березниковском химкомбинате – в 1931 году трудились 162 иностранца, специалисты немецких и американских фирм. Они были нужны для установки и обслуживания оборудования, которое поставляли их фирмы. Начальник строительства Михаил Грановский называл их «капиталистическим интернационалом». Их поселили в отдельном поселке, им выдавались специальные книжки «для забора продуктов» в магазине Инснаба. «Инснабовские» цены были значительно ниже, чем в обычных магазинах. Были случаи, когда иностранцы покупали продукты или товары по просьбам русских коллег, иногда они продавали их тем по более высокой цене, скажем, костюм, купленный за 60 рублей, за 160. Когда куриные яйца заканчивались в магазинах «Инснаба», немец или американец покупал их по цене в 5–10 раз выше на рынке.
Что было раньше, яйцо или курица? – спрашивалось в советском (антисоветском) анекдоте той поры. – Раньше все было – и яйца, и куры.
Кормили иноспециалистов в отдельной столовой, правда, еда там не сильно отличалась от той, что давали остальным. Зимой 1932 года группа немцев стала возмущаться тем, что их постоянно кормили одним только гуляшом, от которого спазмы желудка, колики. Немецкий инженер Венер предложил «организовать забастовку, тогда все узнают», на что получил ответ от коллег, что «здесь не Германия, такое дело в России не пройдет». Однажды все-таки прошло, хотя и не сразу. Михаил Грановский отказался принять явившуюся к нему по этому вопросу делегацию немцев, а одному из ее членов вообще приказал немедленно покинуть СССР. Тогда остальные из солидарности стали паковать чемоданы, что в свою очередь вызвало вмешательство ГПУ, сотрудники которого на лошадях оцепили гостиницу, и Грановский взял свой приказ обратно.
На самом верху иностранцев привечали, а на местах – далеко не всегда. Приведу несколько примеров, ставших мне известными из опубликованной «спецсправки» Секретно-политического отдела ОГПУ (1932). На Горьковском автозаводе лучшие квартиры в специально построенном для американцев поселке заняли комендант и уборщицы, а их с семьями поселили в маленьких комнатах. На Зугрстрое (Донецкая область) не приготовили квартиры для прибывших на строительство двух «инорабочих-чехословаков с семьями, в том числе с маленькими детьми». …В течение 8 часов они сидели на ст. Харцызск в ожидании транспорта для переезда на строительство, а потом еще несколько часов эти инорабочие с семьями мерзли на улице, так как в гостинице мест не оказалось. Завхоз Полтавцев в их присутствии заявил: «Черт им рад, этим иностранцам. Не давай им ничего, их скорее черти унесут отсюда».
Иностранных рабочих отличала привычка всегда, даже в мелочах, отстаивать свои права и достоинство, они не скрывали стремление заработать, жить в хороших условиях и красиво одеваться, из чего делался вывод, что пролетарии Запада «обуржуазились». А когда те не желали добровольно расставаться со своим месячным заработком, жертвуя его на государственные займы, говорили, что они утратили «революционную сознательность». Между тем они иной раз проявляли пролетарскую солидарность. Когда на Станкозаводе в Горьком «инорабочие» потребовали повысить им зарплату и получили обещание удовлетворить их требования, они поставили перед администрацией вопрос о том, что вместе с ними «должны повысить зарплату всем русским».
«Мы не знали, что в Советском Союзе классовое разделение на пролетариев и благородных, мы думали, что в инснабовском ларьке все равны, – жаловались немецкие рабочие в Сталинграде. – Если так будет продолжаться, то большинство из нас уедет в Германию». Даже для иностранцев Инснабом были введены дифференцированные нормы выдачи продуктов специалистам и рабочим.
Дифференциация в советском общепите существовала повсюду. На некоторых заводах были отдельные столовые для рядовых рабочих и служащих, для высшего звена администрации и для ударников. Иностранцы, сталкиваясь с этим, часто возмущались. «Пожалуй, нигде, кроме восточных стран, столь открыто не демонстрируют деление общества на классы, как в России», – замечал финский коммунист Арво Туоминен, работавший в Коминтерне в начале 1930-х годов.
Советское золото
Джон Литтлпейдж участвовал в развитии золотодобывающей промышленности СССР практически с нуля и во многом благодаря ему и таким, как он, страна дошла до второго места по добыче в мире (он сам получил за это орден Трудового Красного Знамени). В 1928 году он приехал в Советский Союз по приглашению Александра Серебровского, старого большевика, к тому времени уже отличившегося в деле восстановления нефтяной промышленности. Незадолго до этого Сталин назначил его председателем только что созданного «Союззолота» и поставил перед ним задачу догнать и перегнать Южную Африку, где добывали более 300 тонн чистого золота в год, тогда как в Советской России всего около 20 тонн.
Александр Серебровский
К тому моменту «царский» золотой запас (до войны – 1,8 млрд золотых рублей, эквивалент более 1400 т чистого золота) стремительно таял, золотовалютные резервы СССР не превышали 200 млн золотых рублей, эквивалент 150 т чистого золота. Как пишет историк Елена Осокина, из книги которой взяты эти цифры, золото пошло на оплату контрибуций по сепаратному Брестскому миру с Германией, на «подарки» по мирным договорам 1920-х соседям – прибалтийским государствам, Польше, Турции, на разжигание мировой революции и создание советской шпионской сети на Западе.
Золотой запас нужно было создавать заново. Серебровский поехал за океан перенимать американский опыт, изучать технологии и оборудование на приисках Аляски и Калифорнии и вербовать американских инженеров для работы в СССР. Одним из них стал Джон Литтлпейдж.
Джон Литтлпейдж
Он пробыл в СССР до 1938 года. К этому моменту СССР вышел на второе место в мире по золотодобыче, обогнав США и Канаду. О проведенном у нас десятилетии Литтлпейдж написал (при помощи журналистки Демари Бесс) книгу воспоминаний. Ему было о чем рассказать, ведь он застал разные периоды – и Великий перелом, и индустриализацию, и Большой террор. Жертвой последнего стал Серебровский, расстрелянный в феврале 1938 года.
В разгар Великой депрессии он сам по заданию Серебровского поехал в Нью-Йорк вербовать американских горных инженеров для России. «Я рассказывал, как легко в России прожить в рудничных городках на триста рублей в месяц; уверял их, что можно покупать хорошую еду в большом количестве за низкую цену; в магазинах тканей и одежды приличный ассортимент товаров. И что же – я вернулся в Россию, с теми людьми, которых убедил подписать контракт на два года, и все там изменилось настолько, что я почти ничего не узнавал. Коммунисты начали свою вторую революцию и ввергли страну в хаос…» Под «второй революцией» он имел в виду «кампанию, направленную на лишение собственности миллионов самых честолюбивых и успешных мелких фермеров – которым дали неприятную кличку “кулаки”. Русские крестьяне… к тому времени были бедны по американским стандартам; по-настоящему богатые фермеры были лишены собственности в 1917 году». Некоторые деревни сообщали, что у них нет кулаков. Власти отвечали: «Должны быть кулаки. В каждой деревне они есть». Так что деревенские официальные лица выбирали, какие семьи назвать кулацкими… Государство «собрало их земли в так называемые коллективные хозяйства под государственным контролем, не имея никаких данных, смогут ли эти хозяйства эффективно работать… В результате продукты питания, бывшие во множестве и дешевыми, стали скудны и дороги».
«Масло, которое стоило пятьдесят копеек, то есть полрубля, за килограмм, теперь продавали по восемь рублей (на сегодняшний день масло наихудшего качества уже продают за шестнадцать). Яйца, стоившие рубль за сотню, теперь были по рублю штука. До этого мы могли купить полную телегу картофеля за пятнадцать рублей, а теперь должны были платить двадцать рублей за ведро. Могу себе представить, что думали американские инженеры, приехавшие со мной в Россию. Я им рассказывал, что можно прожить на триста рублей в месяц, а было очевидно, что им и на тысячу не прожить. …Рассказывал, что в магазинах относительно большой выбор товаров – они обнаружили пустые прилавки». Время менялось с бешеной скоростью.