— А, это хорошо, это очень хорошо, — сказал Шульц, — я не слышал об этом.
Татьяна попыталась разбить тарелку об его голову, но он был проворен и успел отбить удар. Тарелка пролетела через комнату, грохнулась о деревянную стену и разбилась. Татьяна обругала его по-русски и на ломаном немецком. Высказав все и кое-что повторив, она прокричала:
— Раз никому до меня дела нет, идите вы все к чертовой матери!
Выскочив из дома, она хлопнула дверью. Соседи могли бы подумать, что в дом попал артиллерийский снаряд.
И тут Георг Шульц удивил Бэгнолла — он рассмеялся. А затем эта деревенщина — подумать только! — процитировала Гете:
— Die ewige Weibliche — вечная женственность… — Он покачал головой. — Не понимаю, как я попался…
— Должно быть, любовь, — невинно предположил Кен Эмбри.
— Боже упаси! — Шульц обвел взглядом осколки разбитой посуды. Его взгляд остановился на Джероме Джоунзе. — Черт бы побрал вас, англичан.
— В ваших устах это просто комплимент, — ответил Джоунз.
Бэгнолл подошел поближе к оператору радара. Если Шульц что-то затеет, пусть знает, что Джерома одного не оставят.
Но немец только покачал головой, словно медведь, отгоняющий пчел, и вышел из дома. Он хлопнул дверью не так сильно, как Татьяна, но все же осколки посуды подпрыгнули на полу. Бэгнолл глубоко вздохнул. Происшедшее было все же лучше, чем драка, но и забавного в нем не было. Он хлопнул Джерома Джоунза по спине.
— Какого дьявола вы спутались с этим ураганом, который ходит в облике человека?
— Прекрасная Татьяна? — теперь Джоунз покачал головой, причем печально. — У нее не просто облик человека. У нее облик женщины — и в этом вся проблема.
— И она не хочет бросить вас, несмотря на то, что у нее есть этот лихой нацист? — спросил Бэгнолл.
«Лихой» — в отношении Георга Шульца не совсем подходящее определение. Больше сгодилось бы «способный», хотя и «опасный» тоже было бы правильно.
— Это именно так, — проговорил Джоунз.
— Почаще посылайте ее подальше, старик, и до нее в конце концов дойдет, — посоветовал Бэгнолл. — Вы ведь хотите избавиться от нее, не так ли?
— Большую часть времени — да, конечно, — ответил Джоунз. — Но временами, когда я… вы понимаете… — Он обвел взглядом усыпанный осколками пол и замолчал.
Бэгнолл закончил вместо него:
— Вы имеете в виду, когда вы возбуждены.
Джоунз печально кивнул. Бэгнолл посмотрел на Кена Эмбри, тот посмотрел на него. Они дружно застонали.
Нашествие ящеров превратило в руины сотни городов, но некоторым пошло на пользу. Например, Ламару, штат Колорадо. Городок в прерии, центр незначительного графства — таким он был до нашествия чужаков, теперь он превратился в центр обороны. Люди и грузы поступали в него, а не из него, как обычно.
Капитан Ранс Ауэрбах размышлял над этим, наблюдая за кусками баранины, шипящими на гриле в местном кафе. Топливом служил сухой конский навоз: вокруг Ламара было немного лесов, мало угля, а природный газ отсутствовал вовсе. Однако лошадей было множество — а сам Ауэрбах носил нашивки капитана кавалерии.
Официантка с мясистыми, как у борца-рекордсмена, руками поставила три кружки домашнего пива и большое блюдо вареной свеклы. Она мельком взглянула на баранину.
— Ух-ух, — сказала она не только себе, но и Ауэрбаху. — Рассчитали почти точно — будет готово через пару минут.
Ауэрбах подвинул одну кружку вдоль по стойке к Рэйчел Хайнс, которая сидела слева от него, другую — Пенни Саммерс, сидевшей справа, и поднял свою.
— За гибель ящеров! — сказал он.
— К черту их! — согласилась Пенни и выпила.
Она говорила с сильным среднезападным акцентом и вполне могла сойти за уроженку Ламара; техасский же протяжный выговор Ауэрбаха незамедлительно выдавал в нем пришельца. Но и Пенни, и Рэйчел родились не в Ламаре. Ауэрбах и его люди спасли их обеих из Лакина, штат Канзас, когда его отряд атаковал базу ящеров.
После секундного колебания Пенни Саммерс повторила, как эхо:
— За гибель ящеров! — и тоже отпила пива.
Теперь она все делала тихо и медленно. При побеге из Лакина ее отца изрубили в куски у нее на глазах. С тех пор она никак не могла опомниться.
Официантка обошла стойку и стала длинной вилкой накладывать куски баранины на тарелки.
— Ешьте, люди, — сказала она. — Ешьте как следует — неизвестно, когда вам снова выпадет такой шанс.
— Что правда, то правда, — сказала Рэйчел Хайнс и набросилась на баранину с ножом и вилкой.
Ее голубые глаза загорелись, когда она проглотила большой кусок. Она тоже изменилась после побега, но не ушла в себя, как Пенни. Теперь она носила ту же форму цвета хаки, что и Ауэрбах, только вместо капитанского значка на ней был один шеврон. Она стала неплохим солдатом, научилась ездить верхом, стрелять, не слишком много болтала, и остальные кавалеристы отдавали ей должное тем — и это было истинным комплиментом, — что по большей части относились к ней, как к мальчику.
Она вонзила зубы в мясо, нахмурилась и переложила вилку в левую руку, чтобы воспользоваться ножом.
— Как поживает палец? — спросил Ауэрбах.
Рэйчел посмотрела на свою руку.
— По-прежнему отсутствует, — доложила она и протянула руку так, что он мог рассмотреть промежуток между средним пальцем и мизинцем. — Этот сукин сын сделал мне так больно, что я обезумела. Но думаю, что могло быть и похуже, по-настоящему я не пострадала.
Немногие люди, которых знал Ауэрбах, могли бы говорить о ранении так безразлично. Если бы Рэйчел родилась парнем, то была бы лучше большинства из них.
Ауэрбах сказал:
— Предположительно этот Ларссен перебегал к ящерам с материалом, о котором они вроде бы не знают. К тому же он убил двух человек. Когда мы его схватили, то, что он нес, оказалось при нем. Жаль только, что и мы понесли потери, когда охотились за ним.
— Интересно, что такое он знал? — задумалась Рэйчел Хайнс.
Ауэрбах пожал плечами. Его солдаты неоднократно задавали тот же вопрос, когда получили приказ из Денвера поймать Ларссена. Он не знал ответа и мог делать только очень приблизительные предположения, которыми не делился с подчиненными. Некоторое время назад он возглавлял кавалерийский эскорт, который доставил в Денвер Лесли Гровса, и Гровс перевозил груз — он не говорил, что именно, — с которым обращался бережней, чем со святым Граалем. Если это не имело отношения к атомным бомбам, которые пару раз сбросили на ящеров, Ауэрбах был бы очень удивлен.
Пенни Саммерс сказала:
— Я потратила много времени в молитвах, чтобы все вернулись с задания целыми. Я делаю это каждый раз.
— Это не самое худшее из дел, — сказал Ауэрбах, — но выходить наружу, чтобы готовить еду, ухаживать за ранеными или делать еще что-то по вашему желанию, тоже не вредно.
С тех пор, как Пенни попала в Ламар, она проводила большую часть времени в маленькой меблированной комнатке перенаселенного жилого дома, размышляя и перечитывая Библию. Вытащить ее на ужин с бараниной было своего рода достижением.
По крайней мере, так он думал, пока она не отодвинула тарелку и не сказала:
— Я не люблю баранину. У нее странный вкус, и она очень жирная. В Лакине мы ее почти не ели.
— Вам надо поесть, — сказал ей Ауэрбах, зная, что это прозвучало по-матерински. — Просто необходимо.
И правда: Пенни была тонкой, как прутик.
— Эй, это все-таки еда, — сказала Рэйчел Хайнс. — Я теперь не возражаю даже против свеклы. Я просто ем все подряд, я перестала беспокоиться о диете после того, как надела форму.
Форма сидела на ней так, что армейские бюрократы, которые ее разработали, могли бы только удивляться. И она вовсе не была полной. Если бы она не относилась ко всем окружающим совершенно одинаково, то половина людей в отряде передралась бы за нее. Были моменты, когда сам Ауэрбах боролся с соблазном. Но даже если бы она и проявила к нему интерес, это создало бы массу проблем.
Он снова взглянул на Пенни. За нее он тоже считал себя ответственным. А переживал за нее даже больше. С Рэйчел — что вы видите, то и есть, он не мог себе представить, чтобы она что-то скрывала. Что касается Пенни, у него возникло ощущение, что под ее теперешним несчастьем скрыто нечто иное. Он пожал плечами. Возможно, опять разыгралось воображение. И не в первый раз.
К его удивлению, она снова взяла тарелку и начала есть, без особой охоты, но с такой настойчивостью, будто заправляла автомобиль. Он промолчал, чтобы ничего не испортить.
Рэйчел Хайнс встряхнула головой. Она уложила волосы в короткий пучок, чтобы он лучше помещался под каской.
— Сбежать, чтобы передать наши секреты ящерам! Я не могу представить этого, но это факт. И множество людей в Лакине неплохо относились к ящерам, как будто они были новыми членами совета графства или что-то в этом роде.
— Это правда!
Лицо Пенни Саммерс перекосило выражение свирепости и жестокости, Ауэрбах не видел такого со времени прибытия в Ламар.
— Джо Бентли из универсального магазина, так вот он подлизывался к ним из-за своих товаров, и когда Эдна Уилер как-то обозвала их тварями с вытаращенными глазами, которых только на ярмарке уродов показывать, разве он не побежал к ним — так быстро, как только несли ноги? А на следующий день их с мужем и двумя детьми вышвырнули из дома.
— Это так, — кивнула Рэйчел. — В самом деле так. А Мел Сикскиллер, я полагаю, не выдержал, что люди все время обзывают его полукровкой, и стал рассказывать ящерам всякие сказки, и они поверили ему. А у многих потом были неприятности. Да, некоторые обращались с ним плохо, но вы бы не стали подлизываться к ящерам из-за личной обиды.
— А мисс Проктор, учительница домашней экономики в школе? — сказала Пенни. — Как она называла ящеров? «Волна будущего», вот так, словно мы ничего не должны делать против них — не важно, каким образом. И потом она ходила и проверяла, чтобы мы чего-нибудь не натворили.
— Да, она проверяла, — сказала Рэйчел. — И…