Новик оскалился в улыбке:
— Сперва врежем, потом разберемся. — И, привстав в стременах, повернулся к своим, закричал: — Шашки наголо! Пики к бою! За мной в атаку! Марш-марш!
И, как всегда, поскакал первым, а его дивизия-сотня рассыпалась на просторе лавой.
Противник их наконец заметил, занервничал, кто-то там, кажется, пытался отступить, кто-то спешиться и залечь, чтобы встретить огнем. И все-таки те решили принять бой и тоже рассыпались лавой и понеслись навстречу.
Иван обернулся к своим и крикнул весело:
— Руби до седла, остальное само развалится!
Вечерний густой воздух ответил эхом, и с той стороны донеслось:
— Руби до седла, остальное само развалится!
Лавы катились навстречу друг другу — лоб в лоб. Иван выбрал скачущего у противника первым и, направив на него коня, перекинул трофейную ханскую саблю из правой руки в левую.
Лавы смешались, зазвенела сталь о сталь, Новик привстал в стременах и вдруг услышал испуганное и радостное:
— Иван!
И по всей линии боя звон металла стал стихать, а вместо него послышались удивленные восклицания:
— Федька, ты, что ль? Тю!
— Николай! Чертяка!
— Дедушка! — Это кричал Государев-внук.
Перед Новиком сидел в седле Колобок и улыбался.
И Иван плюнул от досады — он уже настроил себя на бой.
Вокруг огромного костра, на котором зажаривалась целая лесная свинья, лежали кольцом кавалеристы, гомонили, смеялись. То и дело хлопал по плечу смущенного внука Государев-дед.
Командиры лежали чуть в отдаленье и даже на отдыхе выглядели озабоченными.
— Применяем партизанскую тактику... — рассказывал Новик.
— И мы применяем... — кивнул Колобок.
— Поэтому у нас теперь не дивизия, не эскадрон, а партизанский отряд...
— И у нас партизанский...
Иван взглянул на Колобка исподлобья и продолжал со значением:
— У нас... отряд... имени... Афанасия... Никитина...
— И у нас то же самое! — воскликнул Колобок.
Новик смотрел на бывшего соратника изучающе-внимательно. Тот улыбнулся.
— Честное партийное, Иван!
Иван усмехнулся, мотнул головой, поднял кружку.
— Раз так — давай выпьем для продолжения разговора.
Они чокнулись, выпили, поморщились.
— Оно даже лучше, — подытожил Иван. — Спору будет меньше при объединении.
— При каком объединении? — осторожно спросил Колобок.
— Как при каком? — удивился Новик. — Неужто мы встретились — и разъедемся?.. У нас вместе, считай, эскадрон будет...
— А командовать им кто станет? — испытующе глядя, спросил Колобок.
— Да уж выбрали б командира... — ушел от ответа Новик.
— Уж не тебя ли?
— А хоть бы и меня... — ответил Иван, глядя в сторону.
— Во-он оно что... — протянул Колобок. — Между прочим, когда я дивизией командовал, тебя с эскадрона гнали как сраного кота! Ишь чего захотел — объединяться!
Иван напрягся, но сумел подавить в себе приступ ярости.
— Колобок, — заговорил он тихо, — мне тут индусы жаловались — банда какая-то непонятная появилась в округе, грабит кого ни попадя... Уж не ты ли это партизанишь?
Колобок не решался взглянуть в глаза Новика, но все же защитился:
— А ты небось божьим духом питаешься? Я такой же красный партизан, как и ты!
— Если ты красный партизан, то покажи мне свое красное знамя! — зло и требовательно заговорил Новик, поднимаясь, и вместе с ним стал подниматься Колобок. Они вставали, опираясь грудью о грудь.
Разговоры за столом стихли, круг распался, колобковцы стягивались за спину Колобкова, новиковцы подбирались к Ивану.
— А твое?.. — нашелся Колобков.
— Я-то покажу, а вот ты сперва покажи...
— Ну вот и покажи!..
— Так я же первый сказал.
— Ну раз сказал, вот и покажи! — брал верх Колобков.
— Колобок, — процедил сквозь зубы Новик, — если у тебя знамени нет, я...
— Ну покажи, покажи, — словно подначивал Колобков.
— Козленков! — заорал Новик.
Вмиг рядом оказался красноармеец, вмиг он скинул гимнастерку. Знамя было намотано на тело, и его размотали, развернули. Это было знамя корпуса, то самое, которое вышивала Наталья.
Молча и неподвижно смотрели на него красноармейцы.
— Теперь ты свое показывай, — тихо попросил Новик.
Колобок глянул в ответ коротко и воровато и отвел глаза. И тут же страшной силы удар Иванова кулака кинул Колобка прочь. Он полетел в костер, обрушив в огонь свинью, вскочил и кинулся к своей лошади.
— Наших бьют! — крикнул кто-то и бандитски засвистел.
И зазвенели клинки, закружились в поединках кавалеристы. И полетела на землю голова Государева-внука, срубленная Государевым-дедом. И падали с лошадей колобковцы и, не выдержав, подставили спины, и, преследуя, новиковцы стреляли им вслед.
Глава третья
В ТОЙ, ВТОРОЙ БИТВЕ БЛИЗ КУРУКШЕТРА, КОТОРАЯ В ОТЛИЧИЕ ОТ ПЕРВОЙ ОСТАЛАСЬ ВНЕ ПОЛЯ ЗРЕНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ И ПОТОМКОВ, НОВИКОВ НАГОЛОВУ РАЗБИЛ КОЛОБКОВА. НО ГЛАВНЫМ ИТОГОМ ВТОРОЙ БИТВЫ БЛИЗ КУРУКШЕТРА СТАЛО ТО, ЧТО ПОСЛЕ НЕЕ ПЕРВЫЙ ОСОБЫЙ КАК БОЕВОЕ СОЕДИНЕНИЕ ПЕРЕСТАЛ СУЩЕСТВОВАТЬ. ПРИДЕТ ВРЕМЯ, И СПЕЦИАЛИСТЫ ОТВЕТЯТ НА ВОПРОС, КАК ТРИДЦАТИТЫСЯЧНЫЙ, ХОРОШО ВООРУЖЕННЫЙ КОРПУС, ВЕДОМЫЙ ВЕЛИКОЙ ИДЕЕЙ ОСВОБОЖДЕНИЯ НАРОДА ОТ МНОГОВЕКОВОГО РАБСТВА, МОГ ПРАКТИЧЕСКИ НЕЗАМЕТНО И БЕЗ ПОСЛЕДСТВИЙ РАССОСАТЬСЯ НА СРАВНИТЕЛЬНО НЕБОЛЬШОМ ПРОСТРАНСТВЕ ПОЛУОСТРОВА ИНДОСТАН, ПРИДЕТ ВРЕМЯ... А МЫ ПРОДОЛЖИМ НАШ РАССКАЗ.
Индия. Город Аллахабад.
6 мая 1931 года.
Аллахабадский базар гудел и шевелился. Медленно и бесцельно брел Иван вдоль длинного ряда, где сидели на земле торговцы драгоценными камнями и украшениями. Он совсем не был похож на бывшего комэска Ивана Новикова, это был индиец, обычный нищий индиец, непонятно, правда, к какой касте принадлежащий.
— А вот золото, настоящее русское золото! — прокричал ему на урду продавец, протягивая большой медный крест.
Иван усмехнулся на ходу, не глянув на продавца, но то, что он услышал за своей спиной, заставило его остановиться.
— Чурка индусская, — сказано было в его адрес на чистом русском языке.
“Колобок?” — удивленно спросил себя Иван.
Они сидели в теплой пыли рядом с шумным загоном, где торговали овцами, поэтому приходилось говорить громко, почти кричать.
— Выпить бы за встречу, — поделился Колобков идеей. — Если у тебя деньги есть, так я мигом рисовой водки приволоку!
Иван махнул рукой, и жест этот означал, что пить ему совсем не хочется, да и денег, кстати, ни шиша.
— Ты как живешь, расскажи, — заглядывая Колобку в глаза, попросил Иван.
— Да начинаю жить, Иван Васильич, торговлишка вот... Деньжат подкоплю, поеду в Вадодару, жену куплю, там жены дешевые.
Иван смотрел на бывшего соратника удивленно и непонимающе. Колобок усмехнулся.
— Да я ж в мусульманы записался, Иван... Раньше надо было, сейчас бы уж...
— Так ты чего, в Аллаха поверил?
— Поверил не поверил, а жить надо. В Индии, Иван, без веры не жизнь. Мои татары да башкиры давно освоились, так теперь и живут. Одни мы, дураки...
Иван ничего не сказал.
— А чего? — продолжал настаивать на своем Колобок. — Делов-то... Чикнули там ножиком, жалко, что ль? Небось в гражданскую с меня побольше мяса посрезали. Ну что ты головой крутишь? Давай к нам, Иван, я посодействую...
— Нет, — Иван помотал головой, улыбаясь. — Я свининки жареной страсть как люблю пожрать.
— Свинину нельзя, это верно, — со вздохом согласился Колобок. — А чего тогда делать собираешься?
Иван внимательно посмотрел на бывшего сослуживца, помолчал, как бы размышляя, говорить или не говорить, и признался:
— Возвращаться.
— Возвращаться? — Колобок засмеялся. — Это мы пробовали.
— Когда?! — Иван жадно подался к Колобку.
— Когда-когда... — Колобок отвернулся и продолжил, глядя в сторону: — Сразу после того как мы с тобой под Курукшетром схлестнулись... Тридцать душ нас тогда осталось. Сели думать да гадать, как дальше жить. Государев-дед говорит: в Турцию пойду к некрасовцам, староверы это ихние, как уж они там оказались, не знаю. Ну хрен с тобой, иди. Жорка Нашев, болгар, помнишь? С Киселем, дружком своим, до Америки решил добираться. Только я слыхал потом, Кисель Жорку кокнул из-за чего-то еще здесь, в Индии, а теперь в ашраме, ёхом заделался...
— Ты мне про... — торопил Иван.
— Ну вот... Десятеро нас, я одиннадцатый, почапали... Дошли вдевятером, двое в дороге окочурились. Ну, дошли. Подошли к заставе нашей. Я говорю: “Давайте одного пошлем, а остальные поглядим, что будет”. Они говорят: “Мы пойдем, а ты смотри, а если что, расскажешь всем нашим что и как”. Я согласился. Залег, гляжу, что будет... Подходят наши к нашим. Челнок говорит: “Из Индии мы, вертаемся”. Они хвать их всех и бить... Боем смертным били всю ночь, а наутро расстреляли, сам видал.
Иван сидел не двигаясь, молчал.
— Нет, Иван, назад нам ходу нет. Верно, чего-то такое мы знаем, чего знать нам не положено. Да разве б мы стали болтать, подписку все-таки давали...
Колобок хотел продолжить, но осекся, почувствовав, а потом увидев неожиданно злой взгляд Новика.
— Ты чего? — спросил он испуганно.
— В бинокль глядел али так, с-под руки, когда ребят расстреливали?
Иван стал медленно и угрожающе подниматься, и Колобок стал подниматься тоже, но явно труся.
— А я чего, я говорил, давай одного пошлем, а сами поглядим, а они все поперлись...
— Пошлем... — цедил сквозь зубы Иван. — Сам бы пошел, комдив... А то они там лежат, а ты здесь ворованной казной торгуешь!
— Только вдарь попробуй, — предупредил Колобок, пятясь, чувствуя, что это вот-вот случится. — За меня наши мусульманы знаешь что тебе сделают? Секир-башка!
Но Иван не хотел бить и не стал бить, а просто плюнул сильно и смачно в рожу бывшего комдива Колобкова, повернулся и пошел прочь.
Город Бенарес (Варанаси).
1 мая 1933 года.
Ночью в один из больших белых шатров, где спали паломники-сикхи, прорвав когтями и непомерно большим, усеянным мелкими зубками ртом противомоскитную сетку, влетела большая летучая мышь, нетопырь. Сделав несколько бесшумных кругов под куполом шатра, выбирая среди лежащих вповалку одинаковых людей в одинаковых белых одеждах единственного, нетопырь резко снизился, опустился спящему на плечо и принялся его изучать. Это был Новик, только узнать его было трудно: длинная борода, длинные, завязанные в пучок на макушке волосы, серьга в одном ухе и железный брасл