Заметил я и другое. Было очевидно, что дети решили устроить диссиденту — моему Александру — что-то вроде бойкота. И это резануло меня, как ножом по сердцу. Александр сидел как в воду опущенный, не поднимая глаз. Мне было за него так обидно, что даже горло перехватило. Но Майя и Альга тактично принялись демонстрировать ему свою солидарность, и он, кажется, немного воспрял духом. А вместе с ним и я. Уж как я был благодарен девушкам — и не передать.
Настроение было непоправимо испорчено, и после обеда большинство засобиралось домой. Первым, и совершенно неожиданно, укатил в Москву сам Папа. Никого, разумеется, не предуведомив. Уехал, несмотря на то, что сам звал меня к себе для какого-то разговора. А я-то заготовил целую речь, до мелочей продумал стратегию и тактику беседы, поскольку все-таки решил поделиться с ним соображениями насчет услышанного от горбатого доктора и от дяди Володи. Затем намеревался поставить ребром такой насущный для меня вопрос о местечке в Москве. Следом за Папой отбыл и о. Алексей, забрав чад и попадью. Это и понятно: Папа уехал, а служить в домовом храме батюшка должен был самолично. В общем, к вечеру компания сократилась до самого узкого семейного круга. Кроме наших старичков, для которых не было большего удовольствия, чем просидеть вечерок у камина за карточным столом, остались Мама, я с Наташей и Александром, Майя с Альгой, дядя Володя, маленькая Зизи и Косточка. Я подумал, что это к лучшему: тихим семейным вечером, по-домашнему, по-доброму, можно спокойно поговорить с мальчиками, разобраться — что это у них за такие дикие и несуразные развлечения завелись? Я видел, что Александр, дороживший вниманием и дружбой Косточки, жестоко страдает, и мне, конечно, хотелось поскорее помирить наших ребят.
Праздничный ужин был очень хорош. Эдакая фантазия на сладкую тему. На столе на многоярусных блюдах красовались торты из мороженого всевозможных сортов. В воздухе доминировали ароматы ванилина и свежей малины. К фигурному мороженому были приставлены миниатюрные графинчики с разноцветными ликерами и наливками, а также отдельно сервированы ассорти из цукатов и вымоченные в густом коньячном сиропе фрукты. Нарезанные затейливыми дольками золотистые ананасы и сахарный арбуз словно просились, чтобы их окунули в легкое шипучее вино. Мы даже на какое-то время позабыли о недавних проблемах и, радостно переглянувшись, принялись за лакомства.
— Как жаль, что гости разъехались, — вздохнула Мама.
— И Папа наш очень любит сладенькое, — добавила Майя.
— Сладенькое все любят, — задумчиво согласилась Альга, аппетитно облизывая губы алым языком.
Я удивленно взглянул на девушек. Неужели это они нарочно? Впрочем, Мама и бровью не повела. Только Косточка заметил:
— Ничего, нам больше достанется.
— Как тебе не стыдно! — попеняла ему бабушка Маша.
— Дед, — обратился Косточка к дедушке Филиппу, — объясни бабуле, что такое стыдно.
— Стыдно — у кого видно, — механически отвечал бывший пасечник.
— Очень умно, — поморщилась бабушка.
— Зато правда, — сказал Косточка.
— Смотри, выгоню из-за стола, останешься без сладкого! — пригрозила Косточке Мама.
— А я тогда дом подожгу, — усмехнулся мальчик.
Это было их обычное пикирование. Ничего серьезного.
— А где ж ты жить будешь, если дом спалишь? — вмешался я.
— В Москве, конечно, — не моргнув глазом, ответил Косточка. — Ты бы, наверное, тоже не отказался, а, Серж?
— Еще бы! — кивнул я.
— Могу тебе это устроить, — щедро предложил Косточка.
— Неужели?
— А что, арендую тебе мастерскую. Папа, конечно, большой человек, но это еще вопрос у кого капиталы больше!
Говорил он вполне серьезно. Мне было известно, что у него действительно имелись определенные капиталы, был именной счет в банке, который ему недавно завели родители, а также номерные счета, которые он сумел завести сам, практикуясь в бизнесе. Но, сравнивая себя с Папой, мальчик, конечно, явно преувеличивал и фантазировал.
— Ну спасибо… — пробормотал я.
— Дед! — Мальчик снова подтолкнул старого пасечника.
— Сухое спасибо горло дерет, — простодушно отозвался старик.
— А конкретно? — заинтересовался я. — Чем могу служить?
— Всему свое время, Серж, — сдержанно ответил Косточка. — Еще послужишь.
— Хватит! — распорядилась Мама. — Косточка! Серж! Поговорите о чем-нибудь более умном.
— О чем с вами говорить? — снова усмехнулся мальчик. — У вас ведь одни глупости на уме.
— То есть? — удивился я.
— Знаем, знаем все ваши глупости, — снисходительно сказал Косточка.
— Главное, что ты у нас очень умный, — заметила Мама.
— Да, я умный, — невозмутимо кивнул Косточка.
— Тогда объясни, — напрямик предложил я, — зачем надо было уничтожать такие прекрасные вещи?
— Ты о чем, Серж? — невинно уточнил Косточка.
— Не понимаешь? — возмутился я. — Об игрушках, мой милый, о ваших новогодних подарках!
— А а… — протянул мальчик. — А мне послышалось, ты говорил о каких-то прекрасных вещах.
— Вот именно. О подарках.
— Что же в них прекрасного?
— А кукла-невеста? А Верный Робот? Они были замечательные, такие симпатичные.
— Неужели?.. А по-моему, просто забава для дефективных.
— А оружие! Оно было как настоящее.
— Вот-вот! Значит, все-таки не настоящее. Значит, дрянь, ненужный хлам.
— Ну а Русалочка? А Розовый слон? Они были как живые.
— Если ты, Серж, видел живых русалок и розовых слонов, то я тебе от всей души сочувствую, — усмехнулся Косточка.
— Погоди, я не в том смысле… — смешался я. — Я хотел сказать, что это были замечательные игрушки. Нам в свое время такие даже не снились. Вы могли бы играть…
— Это нам, взрослым, кажется, что дети играют, Серж, — вдруг вмешался в разговор дядя Володя. — А они совсем даже не играют. Поэтому им не нужны подделки и суррогаты. Они хотят, чтобы все было настоящее. В этом все дело. Скорее уж это мы, взрослые, играем в свои взрослые игрушки.
Я уже не первый раз замечал, что дядя Володя выступает в роли защитника.
— Смотри-ка, Володенька, — молвил Косточка, — как ударился головой, так сразу поумнел.
— Ты прав, — ничуть не обидевшись, признал дядя Володя. — На меня как бы просветление нашло.
— Наш Косточка хочет быть взрослым, и потому все время хамит, — улыбнулась Майя. — Вот и весь секрет.
— С каких это пор, — поинтересовался Косточка, — говорить правду значит хамить? А кроме того, я вовсе не хочу быть взрослым.
— Он не хочет быть таким, как мы, — снова вмешался со своим пояснением дядя Володя.
— Он и не будет таким, — неожиданно высказалась Альга. — Если так пойдет, он будет гораздо хуже.
— Ты слишком много себе позволяешь, дорогая! — обидевшись за сына, возмутилась Мама. — Не тебе об этом судить!
— Да, наверное, — не стала спорить Альга. — Прошу прощения.
— Это другое дело, — сказала Мама.
— Какой есть, таким и останусь. И такой буду хорош, — усмехнулся Косточка.
— Подрастет — и дурь сойдет, — подал голос дедушка Филипп. — А кто подрос, тот уж в дурь врос.
— Как гласит народная мудрость, — прибавил Косточка.
— Косточка хочет быть самостоятельным, как его родители, — примирительно и дипломатично сказала Наташа. — Я была бы рада, если бы наш неженка Александр брал в этом смысле с него пример. То есть, конечно, не в смысле баловства, а в смысле самостоятельности.
— Куда ему, вашему неженке! — презрительно сказал Косточка, даже не глядя в сторону Александра, который, кажется, готов был вот-вот заплакать.
— Если вы поссорились, то лучше всего побыстрее помириться, — предложила мальчикам Наташа. — Косточка! Александр! Пожмите друг другу руки и опять будете вместе играть.
— В самом деле! — с энтузиазмом подхватил я. — Ей-Богу, помиритесь, ребятки!
— Давайте, сейчас же помиритесь, — сказала Мама.
— А мы вообще то не ссорились, — дернул плечом Косточка.
— Ты старше, — сказал я, — и должен быть снисходителен. Он еще маленький и, конечно, расстроился, когда ты решил распотрошить его Братца Кролика…
— Я не маленький, папочка! — в тоске воскликнул Александр.
— Конечно, конечно, — испуганно поправился я, — ты не маленький! Я совсем не это имел в виду…
Косточка засмеялся.
— Во-первых, — сказал он, обращаясь ко мне, словно не замечая горестного возгласа и страданий Александра, — я не обязан с ним, плаксой, нянчиться. И не буду… — При этих словах Александр опустил голову, и слезы действительно закапали ему на колени. — А во-вторых, не я решал, что делать с его Кроликом.
— А кто же решал? — удивился я.
— Он сам и решил. А теперь слюни распускает.
— Ничего я у вас не понимаю, — пробормотал я и посмотрел на сына. Тот сжался еще больше.
— А что тут понимать, — охотно объяснил Косточка. — Каждого спрашивали, и каждый отвечал. Еще вчера все решили. А наш первосвященник, патриарх наш, Ваня то есть, это дело даже благословил, освятил…
— Надо же, — заинтересовался я, — значит, у вас в компании даже общественные институты заведены. Это что же, так сказать, параллельные структуры? Духовенство? Гражданские власти? Бюрократия? Репрессивные органы?
— А как же иначе? — пожал плечами Косточка.
— Все правильно, — кивнул я. — Что же дальше? Что вы решали насчет игрушек?
— У нас по этому вопросу было специальное совещание. Совет экспертов. Каждый случай рассматривался индивидуально. Было вынесено общее заключение и даны соответствующие рекомендации.
Так вот что означала странная ночная молитва Александра! Он молился за «приговоренных».
Я быстро переглянулся с дядей Володей и спросил у Косточки:
— Это насчет уничтожения игрушек рекомендации?
— Нет. Это насчет мер против оболванивания людей, — поправил меня Косточка.
— Какого еще оболванивания? Каких людей?
— Хотя бы вашего дорогого Александра. Тех, кого хотят держать на положении умственно неполноценных, дебилов, и обрабатывают соответственно.