— Черта с два! — усмехнулся я.
— Попробуй, папочка.
Я не поленился, прочитал условия игры и тут же принялся заполнять регистрационную форму. Я был очень осторожен, но уже на четвертом или пятом вопросе на экране появилось мое символическое изображение: уродец, которого сбрасывают в яму, а яму эффектно закатывает асфальтом паровой каток.
— Что это? — удивился я. — Я уже выбыл из игры?
— Я же говорил, — кивнул сын.
— А я попробую еще раз, — упрямо заявил я.
Увы, все следующие попытки пресекались в самом начале.
— Не могу понять ее логики, — признался я.
— Вот видишь, бесполезно, — заверил меня Александр. — Теперь, как бы ты ни называл себя, игре известен твой почерк, и тебя каждый раз будут выключать.
— Что же ты раньше не сказал насчет почерка! — азартно воскликнул я.
— Ты бы все равно не поверил, — вздохнул сын.
— Может быть, есть какие-то коды?
— Дядя Паша Прохоров пытался их подобрать, но даже у него ничего не вышло.
— Интересно, — пробормотал я. — А что если я возьму и воспользуюсь твоим именем? Буду играть от твоего лица?
— То же самое. Тебя, папочка, тут же вычислят, а мне потом придется проходить предварительные уровни. Да еще получу предупреждение, что пустил тебя в игру.
— Тогда давай будем играть в паре! Что скажешь, сынок? Ты и я вместе! Вместе мы уж как-нибудь ее обманем, эту игру!
— Ты не внимательно прочел вводные правила, папочка, — снова вздохнул сын. — А там сказано, что если игрока поймают на предательстве, его больше в игру вообще не примут…
— Что ж, в общем это справедливо… Хорошо, — сдался я, — тогда, если не возражаешь, я посижу понаблюдаю. Это вашими правилами не воспрещается?
— Вроде бы нет, папочка, — засмеялся Александр. — Только тебе неинтересно будет.
— Почему неинтересно? — с энтузиазмом воскликнул я. — Очень даже интересно! — И стал смотреть. Должен же я быть в курсе того, чем увлекается мой сын.
Впрочем, интересного действительно было мало.
Плебеи, то есть мы, взрослые, выходили из повиновения, подкапывались под форпост, который охранял и строил Александр, и не оставляли попыток просочиться через границу. Но Александру удавалось без особого труда пресекать все эти поползновения. Плебеи откатывались назад, перегруппировывались. Они были ужасно противные, лживые и коварные: они пытались заговаривать зубы, отвлекали всяческими обещаниями и предложениями мирного сотрудничества, но при первой возможности норовили подстроить какую-нибудь гадость.
Время от времени транслировались сообщения о том, что разоблачен и уничтожен очередной агент плебеев. Иногда Александра вызывали на подмогу на соседние форпосты, где плебеям удавалось — таки просочиться через границу. Нужно было вытеснять их обратно, наводить порядок, поскольку помещения и окружающий ландшафт были варварски изуродованы. Изгнанные плебеи злобно шипели, бранились, исходили пеной, кривлялись. Они восполняли силы неумеренным потреблением спиртного, при этом ссорились друг с другом, ругались из-за денег, а затем, отоспавшись в своих берлогах, конечно, принимались за старое.
В конце концов Александр выполнил возложенную на него сегодня миссию. Ему удалось удержать плебеев в повиновении, поучаствовать в совместных операциях и укрепить свой форпост, за что ему было присвоено сразу три золотые звезды.
— По-моему, какая-то дурацкая игра, — вырвалось у меня, когда Александр выключил компьютер.
— Я же говорил, папочка, тебе будет неинтересно.
— А тебе самому что — очень нравится?
— Не знаю, — пожал плечами мальчик. — Так себе. Но ведь у нас в школе все играют.
— Ну и что что все! А ты придумай что-нибудь более интересное.
Александр нахмурился.
— Все ребята играют, — повторил он. — И потом — мне поручили выполнить мою миссию!
Я сразу понял, о чем он в этот момент подумал. Однажды он попробовал отстоять собственное мнение — это было на Новый год — а в результате лишился товарища. Может быть, он уже жалел об этом… Неужели в самом деле жалел?
— Все правильно, — кивнул я. — Ты выполнил свою миссию. Игра есть игра.
А может быть, это было даже к лучшему. По крайней мере Александр не слишком расстраивался из-за потери макета. А глупая игра, что ж ведь когда-нибудь она надоест.
Я погладил Александра по голове и поднялся.
— Папочка, ты завтра что, едешь в Деревню? — вдруг спросил сын.
— Еду…
— А меня возьмешь с собой?
— Но… — запнулся я, — я еду туда не надолго, по делу.
— Знаю. На похороны, — спокойно сказал Александр. — Так ты возьмешь меня?
— Детям там нечего делать.
— Почему? — покраснел Александр.
— Ты что, похорон не видел? — ляпнул я.
— Конечно. Не видел.
— Ну да, правда, ты их еще, кажется, не видел… Там не будет ничего интересного, — твердо сказал я. — Кроме того, тебе завтра в школу.
— А похороны — уважительная причина.
— Нет-нет, это исключено.
— Но почему, папочка?
А действительно, почему?.. Я смущенно молчал. Александр рвался со мной в Деревню, надеясь увидеться с Косточкой. Это ясно. Значит, он и правда жалел о том, что не захотел пожертвовать Братцем Кроликом. Может быть, ему даже было стыдно, что он — такой большой, а как маленький вцепился в какую-то плюшевую игрушку.
— Ты хочешь помириться с Косточкой? — напрямик спросил я.
— Если он захочет.
— А если нет?
— Его дело.
— Вот молодец! — обрадовался я, но тут же спохватился: — Зачем же ты хочешь ехать?
Я пытливо посмотрел ему в глаза. Александр отвел взгляд и ужасно покраснел. Если не ради Косточки, то… Не иначе, как ему хотелось повидаться с той, которую однажды в санях «выбрал» и провозгласил «своей» и которую потом пригласил танцевать у новогодней елки, — с ней, с Майей! Ну конечно, так оно и было!
— Пожалуйста, папочка, возьми меня с собой, — дрожащим голосом проговорил Александр.
Странная мысль пришла мне в голову. Интересно, кто кому стремился подражать: дети нам или, может быть, все-таки мы нашим детям? Теперь наше с Александром «увлечение» одной и той же девушкой показалось мне даже забавным, но, кто знает, если бы сын был постарше на каких-нибудь лет пять, это было бы совсем не смешно. Слава Богу, пока что ни о каком соперничестве не могло быть и речи. Что же мне было делать? Не брать его с собой только из-за того, что сын, пожалуй, будет мне обузой и, чего доброго, станет путаться под ногами, мешать моему общению с Майей?..
— Хорошо, поедем — сдался я, — если мама разрешит.
— Мамочка разрешит, — обрадовался Александр. — Она как раз говорила, что пора бы мне уже помириться с Косточкой.
— Она так говорила? — слегка удивился я.
— Да. Потому что нехорошо ссориться с крестным братиком. Она говорит, что и Мама тоже хочет, чтобы мы помирились.
— А ты сам — хочешь? Может, вам и правда пора помириться?
— Тогда бы мне пришлось распотрошить Братца Кролика, — серьезно сказал Александр. — Ну уж нет!
— Глупости, это все в прошлом.
— Нет, иначе он не захочет. Я знаю.
— Что же, так и будете друг на друга дуться?
— Не знаю, — вздохнул Александр.
— Ну ничего, как-нибудь устроится.
— Только не надо, папочка, опять вмешиваться и нас мирить!
— Я и не думал вмешиваться, — замахал я руками.
— И мамочку попроси, чтобы не вмешивалась. Хорошо?
— Хорошо, — кивнул я.
Поздно вечером, когда жена пила на кухне чай и сосредоточенно жевала бутерброд, я спросил:
— Так завтра едем на похороны?
— Ты поезжай. Я приеду попозже. К вечеру. С Мамой.
— Я думал, мы поедем вместе.
— Это же твой приятель — доктор. Не мой.
Это была ее обычная манера разговаривать, когда ей что-нибудь не нравилось или она не хотела что-то обсуждать.
В отличии от Александра, мысли которого, как мне казалось, были для меня словно открытая книга, в которой я легко мог все читать, моя собственная жена была для меня загадкой. То, что она меня по-своему любила, в этом я, пожалуй, не сомневался, но какого она обо мне мнения как о мужчине, и вообще как о человеке, этого я не знал. И потому, наверное, предполагал худшее. Я никогда не мог быть до конца уверен, что понимаю ее, а сама она, даже разнежившись, не имела склонности к откровенности. Хотя с подругами, а особенно с Мамой, она была весьма откровенна. Когда-то меня это обижало, но, в конце концов, ко всему привыкаешь.
В данном случае у меня имелись кое-какие версии. Во-первых, Наташа вообще не любила кладбищ и всего, что с этим связано. Сходить на поминки — другое дело. Во-вторых, она всегда недолюбливала нашего горбатого доктора. Не за его увлечение «медсестрами», конечно, она не была ханжей, а за его язвительную проницательность. Впрочем, из-за этого она не стала бы уклоняться от похорон. Скорее всего, решила солидаризироваться с Мамой, у которой, очевидно, была своя причина игнорировать похороны. Я уже говорил, что обычно она, Мама, была распорядительницей на подобных семейных мероприятиях. Но на этот раз Папа повел себя крайне бестактно, ни с того, ни с сего возложив хлопоты на изумрудноглазую шатенку. К тому же сама Альга проявила в этом деле чересчур заметную активность, когда сразу после произошедшего бросилась к сынишке доктора и даже самолично отвезла его в Деревню, чтобы поместить в Пансион. Конечно, такое горячее участие в судьбе мальчика свидетельствовало лишь о ее доброй и отзывчивой душе. Вполне естественно, что ей пришло в голову отвезти его в Деревню, где хозяйничала ее лучшая подруга, которая, в свою очередь, с не меньшим энтузиазмом принялась устраивать сироту в его новом доме… Тем не менее факт остается фактом: в данной ситуации Папа повел себя бестактно. Не удивительно, что Мама потеряла терпение и, решив проигнорировать похороны, так сказать, устроила Альге «обструкцию». Само собой, теперь обе женщины будут хитрить, сказываться больными и так далее, но никогда не признаются напрямую.
— Может, взять с с