ыл абсолютно замкнутый круг. Впрочем, она и не ставила перед собой такой задачи. А если бы ставила, то все ее попытки окончились бы плачевно, если не трагично. Однако судьба словно вела ее за руку и привела на тот самый пятачок перекресток вблизи правительственной трассы, где тоскующий Папа, который проносился мимо в лимузине, случалось, подбирал девчонок. Конечно, на первый взгляд это был образец вульгарности и падения… Но, во первых, Альга, сама по себе, была совершенно особенной девушкой, к которой не могло прилипнуть ничего грязного, вульгарного или унизительного. А во вторых, несмотря на банальность ситуации, в этом повороте судьбы прослеживались некая мистическая закономерность и своеобразный обычай, укоренившийся испокон веков: какой-нибудь могущественный древний вождь встречал бедную девушку у степного колодца, проезжая мимо; фараон замечал в поле девушку, собирающую колосья, или царь находил возлюбленную среди виноградных лоз… Словом, она сама не успела сообразить, как оказалась наедине с самим Папой, намерения которого поначалу были отнюдь не столь поэтичны, чтобы сложить еще одну «Песнь Песней». Тут же в лимузине он облапил ее, пьяный, возбужденный красотой ночной незнакомки, но внезапно отпрянул. Что то поразило его в девушке. Может быть, именно сверкающие изумрудные глаза. Она лишь коротко покачала головой — нет! Только и всего. Если бы в тот момент он все таки настоял на своем, т. е. если бы она отдалась ему, то она, со всей своей чистотой, красотой и очарованием, оказалась бы еще одной глупой девчонкой в сонме его любовниц. Поначалу он, вероятно, намеревался растянуть удовольствие, просмаковать момент. Они завели беседу. Затем ему, мужчине в полной силе, пришла в голову мысль, а не обзавестись ли, наконец, постоянной блестящей любовницей. Не мальчишка уж он и еще не сластолюбивый старикан, чтобы до такой степени зациклиться на «сексе», — а по сути на набившей оскомину чернухе. Может быть, у него были и другие причины притормозить, о которых она еще не подозревала. Папа ни минуты не сомневался, что она то готова отдаться по первому требованию.
Время шло, и Папа уже обращался с ней, как с равной, ввел в свой круг, а она с каждой встречей становилась все недоступнее. Он интуитивно чувствовал ее тайную страсть к Москве и преклонение перед тем, кто ее, так сказать, сотворил. Ему не нужно было притворяться. Он и так ощущал себя творцом и полновластным хозяином Москвы. Никаких комплексов и сомнений. Ему, наверное, и в голову не могло прийти, что у нее на этот счет может быть иной взгляд. Между тем она уже была в курсе — немножко знала обо мне, видела меня сначала издалека, а затем получила возможность познакомиться поближе.
Она обратила внимание на странное поведение Папы, который как будто колебался и не мог окончательно решить для себя, как ее, Альгу, использовать. Особенно удивляло, как быстро Папа ввел ее в свое ближайшее окружение, устроил так, чтобы она как бы случайно познакомилась с Майей, и вскоре стал обращаться с ней, как с членом семьи…
Итак, у нее было нормальное прошлое, обычные родители. Теперь я знал это. Ничего сверхъестественного и таинственного. Кстати, ни минуты не сомневался, что и Толя Головин прекрасно об этом осведомлен. Все были осведомлены. Не говоря уж о Папе с Мамой. А может быть, тут была какая то своя игра…
Мы с ней действительно беседовали будто старые, настоящие друзья. Без малейшей скованности или неловкости, не выбирая слов и выражений — как Бог на душу положит.
Глядя прямо в ее изумрудные глаза, я рассказывал о том, что иногда пытался представить себе, как должна выглядеть любовь человека, вроде нашего Папы, как на Новый год меня поразила мысль, что он ее любит и что, может быть, и она тоже… не равнодушна к нему. В общем, что у них страстные, но этакие своеобразные и сложные отношения. По крайней мере, она определенно имела на Папу влияние.
Я заговорил об этом неспроста. Если бы я увидел в ее глазах хотя бы намек на то, в моих словах была правда, — если бы она хотя бы в шутку подтвердила мое предположение, я, возможно, удержался бы от искушения продолжать нашу беседу. Но Альга решительно возразила. Что касается чувств самого Папы, то не ей об этом судить. Иногда ей кажется, что он должен ее ненавидеть. Ведь с самого первого его «подхода» она заявила ему напрямик, что не собирается с ним спать. Конечно, мужчины (а тем более Папа!) обычно не воспринимают всерьез подобных заявлений и не оставляют своих домогательств. Раз от раза Папа убеждался, что она куда более недоступна, чем могло показаться вначале. Никаким растягиванием удовольствия или желанием прочувствовать момент тут и не пахло. Но он держал себя в руках, хотя раз от раза свирепое бешенство все явственнее просвечивало в его нарочито джентльменском тоне. Она, как могла, чистосердечно старалась ему помочь. Что — то дать взамен. А что могла предложить девушка, мужчине, которого не любила и с которым не собиралась ложиться в постель? Только помощь, понимание и дружбу. Но Папа и сам всячески демонстрировал, что они успели сделаться друзьями. Иногда ей становилось ужасно жаль его. Он уверял, что всецело ей доверяет и, похоже, уже и сам не различал, когда действительно был с ней искренен, а когда играл в искренность. Возможно, он немножко запутался. Да, однажды он признался ей в любви, а она сказала, что не любит его. И она не может без дрожи и без отвращения вспоминать этот случай. В следующую же ночь после покушения, когда девушка неотлучно находилось при нем (он смиренно умолял ее об этом), Папа все — таки взбесился. Перед этим он тихо и печально лежал у себя в офисе на кожаном диване, пил коньяк и со всей серьезностью объяснял ей, кого в его лице хотели уничтожить враги. Они хотели убить Мессию. Они хотели убить того, кто был призван и способен спасти Родину на краю бездны. То есть его, Папу, да. Он грозился вывести всех на чистую воду. К слову сказать, он и Толя Головин уже разработали целую систему соответствующих мероприятий. В частности, они устроят так, что каждый из приближенных к нему тем или иным образом получит предложение устранить, убить его, Папу, а они проследят за первой реакцией испытуемых. Вот тогда все и выясниться…
— Ничего удивительного, что у него такое количество врагов, — пожал я плечами. — Теперь он ищет их вокруг себя. Еще покойный доктор намекал, что есть люди, которые опасаются за его психическое состояние и, в связи с этим, за свое собственное будущее.
— Я тоже успела наслушаться всякого, — кивнула Альга. — Причем никогда не знаешь, сплетничает человек по своей собственной инициативе или по поручению самого Папы. Сплошной туман. Все преподносится как бы в шутку, как бы между прочим…
Она рассказала, что вот и Петрушка уже закидывал удочку на этот счет. Дескать, у Петрушки недавно состоялись строго конфиденциальные переговоры с одной достойной и уважаемой, очень богатой персоной о возможных путях решения проблемы с Папой. Разговор шел также о конкретных исполнителях этого щекотливого поручения. Дескать, в частности, персона интересовалась у него, у Петрушки, может ли Альга разузнать у меня, что за человек этот новый приближенный Папы, этот бывший официант. Любопытно, было бы, дескать, узнать, за какую сумму этот Веня взялся бы ликвидировать своего босса.
— Знаешь, Серж, — сказала Альга, — Петрушка ведь и насчет тебя тоже интересовался.
— То есть сколько мне нужно заплатить, чтобы я поспособствовал в этом деле? — усмехнулся я.
— Речь была не только о деньгах. А вообще — при каких обстоятельствах ты решился бы на подобное. Он считает, что тут возможны варианты…
— Боже, какие же подонки теперь вьются вокруг Папы! — вздохнул я. — Это неспроста.
— Я до сих пор не знаю, следует ли рассказать обо всем об этом самому Папе, — покачала головой девушка. — Противно носить это в себе, но еще противнее участвовать в этих играх.
— Плюнь на это, — успокоил я ее. — Я сам попадал в подобные ситуации. И давно плюнул. Папа сам во всем разберется. Это ж его родная стихия. Может быть, он действительно сходит с ума, а может быть, выстраивает очередную комбинацию.
— Но его действительно могут убить, — снова покачала головой Альга.
Что я мог на это сказать?
— Ты не договорила, — прервал я ее. — Ты хотела рассказать о том, что у тебя произошло с Папой, — напомнил я, возвращая Альгу к прерванному рассказу. — В ту ночь после покушения. Когда Папа вообразил себя мессией и спасителем России…
— Он действительно так думает, — серьезно сказала она.
Сколько всякого разного довелось испытать девушке из за ее изумрудных глаз!
Потом Папа взял Альгу за руку и стал рассказывать про свое детство. Иногда у него увлажнялись глаза. Ничего удивительного, что и у нее наворачивались слезы. Он поведал о том, что заливные луга, полные цветов, золотистый мед, необычайной вкусноты, — увы, не единственные впечатления его раннего детства. Все было не так сусально и приторно. И даже совершенно наоборот: ужасно и горько. Его папаша, ныне такой добродушный весельчак дедушка Филипп — пчеловод и пасечник — допился до того, что волшебная пасека стала гнить и истребляться, а сам папаша зверел и жестоко избивал жену, которая в конце концов заболела раком и умерла, а маленького Папу определили в интернат. Его забрала оттуда одна из сердобольных тетушек. Как бы там ни было, но Папа считал, что именно интернат закалил его, воспитал в нем лучшие качества. Вероятно, по этой причине он с самого начала поощрял идею создания Пансиона в Деревне. Словом, еще одно несчастливое детство. Где то я уже слышал нечто подобное… Что же дальше?
Закончив рассказ, Папа без всякого перехода завалил девушку на пресловутый диван. Собственно говоря, это смахивало на торопливое изнасилование. Но она оказалась девушкой умной и сильной. Он, конечно, ожидал, что она будет яростно сопротивляться. Было видно, что он готов ударить ту, которой еще минуту назад исповедовался. Тут не было никаких сомнений. Однако на этот раз она не сопротивлялась. Он даже не встретил ее холодного изумрудного взгляда. Она отвела глаза в сторону, поскольку ей было стыдно за него и за себя. Он тряс ее, словно куклу или манекен, но ничего не чувствовал. Он действительно потерял голову. Видимо, все таки сказалась недавняя контузия. Он сорвал с нее платье, а она даже не пикнула. Затем стащил с себя брюки, сбросил рубашку, и она вдруг увидела, что все его тело опутано проводами и заклеено миниатюрными датчиками: его организм находился под постоянным медицинским контролем. Все правильно. Это было сверхсекретное мероприятие. Дистанционный мониторинг всего организма при помощи новейших компьютерных и медицинских технологий. Сердце, легкие, печень, мозг, почки… Через спутниковую антенну вся закодированная информация передавалась непосредственно в специализированный аналитический центр для своевременного обнаружения возможных функциональных отклонений, — если Папа, к примеру, подвергнется скрытому воздействию изощренных ядов, излучений, вирусов и тому подобного. С тем чтобы можно было принять экстренные меры. Спаситель России и Мессия чрезвычайно опасался за свое здоровье. Кстати, о том, что он постоянно носит на себе такую уйму оборудования, не знала даже Мама. Но ей, Альге, он, стало быть, мог доверить