– Все люди, которые меня окружают, по-своему замечательны. Таково мое правило.
Максим согласно кивнул и стал разглядывать ногти на своих руках.
– Так с чего начнем? С капусты или с улиток? – спросил Пилат.
– С чего прикажешь, с того и начнем, – покорно ответил Максим.
Пилат хмыкнул, положил на маленькую фарфоровую тарелочку капустный лист, поверх него – несколько улиток, всё это полил винным соусом и принялся сворачивать лист.
– Я почти не сомневаюсь… – начал и тут же остановился Максим, продолжая разглядывать свои ногти.
– В чем не сомневаешься? – строго спросил Пилат.
– Я почти не сомневаюсь, что наш разговор обещает быть гастрономическим.
Пилат вздрогнул и уронил на тарелочку капустный лист с завернутыми в него улитками, которые уже собирался поднести ко рту.
– Поразительно! – в изумлении воскликнул он. – Твоя интуиция меня убивает!.. Даже в таких мелочах!..
Максим пододвинул к себе широкую чашу из непрозрачной мирры, взял серебряный черпак и из галльского горшка зачерпнул немного бульона.
– Я, пожалуй, с бульона начну. Из всех моих болячек в последнее время меня больше всего голова беспокоит.
– Гениальная голова!.. Страшный человек! – продолжал восклицать Пилат.
Максим взял ложку и стал аккуратными глотками пить из нее бульон, прикрыв глаза и сильно наморщив лоб.
– Ты, как всегда, преувеличиваешь мои способности… Ты слишком высокого обо мне мнения… Тем более, мне бы хотелось оправдать твое доверие… И одной интуиции здесь недостаточно. Нужны детали. Чем больше деталей, тем полнее будет наш с тобой совместный анализ.
– Да, я очень рассчитываю на твою помощь. Я потому и не стал тебе вчера ни о чем рассказывать, чтобы, так сказать, на свежую голову… Я видел, что ты недоволен…
– У тебя были плохие гаруспиции? – перебил Максим, отхлебывая из ложки.
– Ты и это знаешь?.. Да, накануне моего отъезда из Кесарии я велел принести жертву. Животное хорошо шло к алтарю. Его удачно зарезали. Но печень жрецу не понравилась. «Враждебная» ее часть была намного лучше развита, чем «дружественная»: сосуды в ней были богаче и щель намного изящнее. Головка печени была заметно раздвоена, что, как ты знаешь, означает внутренние раздоры. Неблагоприятным было и «подношение внутренностей».
– А каким образом неблагоприятным? – быстро спросил Максим.
– Я плохо разбираюсь в этих тонкостях. Но жрец объявил, что сожжение на алтаре тоже свидетельствовало о борьбе двух сил.
– А как тебе сообщили о встрече? – спросил Максим.
– Не спеши. Ты сам просил подробно и с деталями. Ну, так дай мне закончить с предзнаменованиями.
– Прости.
– Гаруспициями дело не окончилось. На следующее утро я проснулся от крика Клавдии. Она кричала во сне. Я разбудил жену, успокоил ее. И она мне сначала ни о чем не хотела рассказывать. А когда я уже уезжал и Клавдия вышла меня провожать, она вдруг сказала мне, что видела очень плохой сон. Там казнили какого-то человека, которого ни в коем случае нельзя было казнить. Так она мне объяснила.
– А что за человек? – спросил Максим.
– Она не сказала. И как и за что казнили, тоже не сообщила… Но ты знаешь, что я боюсь страшных снов жены. Они почти всегда сбываются. Она за несколько часов предсказала смерть моей матери. Увидела во сне, что умерла Ливия Августа. И даже то, что Тиберий не приедет на ее похороны…
– Замечательная женщина твоя супруга, – сказал Максим.
– Да, замечательная, – согласился Пилат и почему-то грустно вздохнул. – Это еще не всё. За несколько десятков стадий перед Антипатридой, сразу после того как мы переехали через реку, дорогу нам перебежало какое-то животное. Мне показалось – лиса. Но Лонгин утверждает, что это был волк или волчица. И другие солдаты, которые ехали впереди и лучше видели, его поддержали.
– Если это была волчица, то это – римский знак, – сказал Максим.
– А волки в Иудее редко встречаются.
– Но их довольно много в Самарии и в Галилее, – возразил Максим.
– В любом случае, когда какое-нибудь животное перебегает тебе дорогу, – это плохой знак.
– Да, знак не очень благоприятный, – согласился Максим и, быстро глянув на Пилата, спросил: – И давно ты стал таким?
– Ты хочешь сказать: суеверным?
– Я хотел сказать: таким внимательным к предзнаменованиям.
– Станешь тут… Слушай дальше… В Антипатриде мы наскоро перекусили и сели на лошадей, рассчитывая к вечеру быть в Иерусалиме. В субботу дороги пустые, скакать одно удовольствие… Но когда проезжали через Лидду, я увидел на заборе человека.
– Что значит «на заборе»?
– То и значит, что человек этот сидел на заборе, болтал ногами и ел гранат, откусывая прямо от плода, шумно пережевывая и выплевывая на дорогу кожуру и косточки.
– Гранат был условным знаком?
– Одним из знаков. При последней встрече мне сообщили три знака. Гранат был одним из них… Не заметить этого человека было невозможно. Никто из иудеев так не ведет себя в субботу и никто так не ест гранат.
– Я велел остановиться и подозвать ко мне этого человека, – продолжал Пилат. – Лонгин за шиворот стащил его с забора и толкнул к моему коню. «Зачем нарушаешь субботу?» – спросил я его. А он мне ответил: «Я финикиец, и мне, как и тебе, плевать на ихнюю субботу».
– «Плевать на субботу» – это тоже условный знак? – спросил Максим.
– «На ихнюю субботу», если быть точным, – ответил Пилат и продолжал: – Лонгин замахнулся, чтобы ударить его плетью. Но я соскочил с коня, отвел молодца в сторону, и он мне сообщил, что в Иоппии, когда окончится суббота, на городской площади меня будет ждать нищий, и этот нищий, как только увидит меня, начнет плакать и просить у меня золотой динарий… Я снова сел на коня, и мы поскакали в Иоппию.
– Нет, ты поступил намного более осторожно и предусмотрительно, – сказал Максим. – Вы проехали через Лидду и сперва повернули в сторону Эммауса. Отъехав от города несколько стадий, ты объявил, что голоден, и велел накрыть для себя и для охраны походный обед. А после обеда заявил, что тебя разморило и что ты не хочешь ехать в Иерусалим и, пожалуй, переночуешь в Иоппии.
– И это ты знаешь? – спросил Пилат.
– Вчера я расспросил Эпикура, где и как он тебя кормил. И среди ожидавших тебя иерусалимских иудеев ты вызвал небольшой переполох. Сперва прискакал гонец из Лидды и сообщил, что ты двинулся в сторону Иерусалима. Они стали ждать гонца из Эммауса. Но вместо него прискакал гонец из Иоппии…
– Ну, ладно, ладно, – нетерпеливо перебил Максима Пилат и продолжал: – Когда мы прибыли в Иоппию, суббота уже закончилась, и много праздного народа высыпало на площадь. И точно: из толпы нищих выскочил какой-то оборванец и побежал к нам, рыдая и крича, что у него только что украли золотой динарий. За ним устремился некий стражник, который в свою очередь кричал, что грязный мошенник лжет и несет околесицу, потому как никто и никогда не давал нищим золотой динарий. «Вот он у меня и украл динарий!» – закричал нищий, указывая пальцем на стражника. Я велел Лонгину заняться стражником, а сам подъехал к нищему, нагнулся к нему, и тот успел шепнуть мне на ухо: «Остановишься у такого-то. Когда отправишься спать, вели позвать слепого сказочника. И выстави у двери в спальню охрану, чтобы никто не смог подслушать вашего разговора…» Лонгин тем временем действительно обнаружил у стражника золотой динарий. И хотя стражник божился, что этот динарий принадлежит ему и что никогда в жизни он не грабил нищих, я велел вернуть монету нищему, а стражнику дать несколько оплеух, но не калечить, потому что рука у Лонгина, ты знаешь, тяжелая, а стражник этот – как знать, может, он тоже участвовал в комбинации… Может быть, я зря тебе всё так подробно рассказываю? – вдруг спросил Пилат и недобро глянул на Максима.
– Не зря. Тут каждая деталь важна, – твердо ответил начальник службы безопасности.
– Но если тебе всё и так известно, зачем тратить время? – капризно скривил рот префект Иудеи.
Максим сперва пристально и спокойно глянул в лицо Пилату, а затем отвел глаза в сторону и сказал:
– Прости, Пилат. Я больше не буду прерывать твой рассказ своими бестактными уточнениями.
Пилат наморщил лоб и надул губы.
– На самом деле мне очень мало известно, – устало произнес Максим. – Я даже не знаю имени твоего гостеприимца.
– Это был грек. Звали его Аполлодором. Я сам его ни разу в жизни не видел, – тут же сообщил Пилат и приветливо улыбнулся. – Меня там ждали. Для меня была приготовлена спальня на втором этаже, с единственной лестницей. А под лестницей – два топчана для охранников. Дверь в спальню плотно закрывалась. На ней изнутри были два засова.
Пилат вопросительно посмотрел на Максима, но тот хранил молчание.
– Остальных моих спутников разместили в двух соседних домах, потому что дом у Аполлодора маленький: прихожая, небольшой перистиль, кухня на первом этаже и единственная спальня наверху. Семьи у хозяина нет. Слуг двое. Но после ужина их куда-то отправили.
И снова Пилат вопросительно посмотрел на Максима, но тот лишь кивнул головой и всем своим видом показывал, что слушает, и слушает чрезвычайно внимательно.
– Понимаешь, – сказал Пилат, – с одной стороны, нас ждали и всё было тщательно приготовлено. Но с другой стороны, по лицу хозяина, по его поведению я сразу же почувствовал, что он понятия не имеет, зачем ему велели принять меня и что должно произойти в следующую минуту. Я даже не уверен, что он понял, кто я такой. Ты знаешь, во время моих передвижений по стране охране запрещено называть меня по имени и тем более по должности. Они обращаются ко мне «господин». И вообще, в отряде роль главного исполняет Лонгин… Кстати, в соседнем доме они отвели ему целых две спальни. Он спал в отдельной комнате, а в соседней разместилась его «охрана»!
Пилат рассмеялся, как ребенок, и весело продолжил:
– Отряд мой шумно гулял в соседних домах. Я так велел Лонгину, и они усердно шумели, славили цезаря и требовали вина, как и положено римлянам в представлении иудеев. А мы тихо поужинали вчетвером, Эпикур на этот раз прислуживал Лонгину… А перед тем как отправиться спать, я обратился к хозяину и сказал: «Говорят, у вас тут есть какой-то слепой сказочник. Позови его. Я хорошо заплачу и ему, и тебе». И представляешь себе, этот Аполлодор, и без того растерянный, вдруг еще больше смутился и говорит: «Слепой сказочник? Никогда о таком не слышал». И так искренне это произнес, что мне стало не по себе. Такую растерянность даже театральный актер не сыграет. Ну, думаю, сорвался контакт… У меня ведь так бывало: прибываешь в указанное место, а связника там нет: не получилось или вспугнули… Но затем Аполлодор этот говорит: «Тут, правда, какой-то слепой шлялся возле дома. Я велел его прогнат