К моему удивлению, во дворе уже разминался Гром. Ну как разминался… крутил по-всякому здоровенное бревнище, аки тростинку. Н-да… силушкой парня боженька явно не обидел. Старицы видно не было, а вот мои ближники, кривя похмельные рожи, потихоньку стали сползаться.
Увидев меня, приказчик поздоровался и с намеком показал на деревину: мол, не хочешь приобщиться?
Я улыбнулся и отрицательно покачал головой. Совсем не мой профиль. А вот братец Тук как раз не отказался. Тоже дури в детине полно, и вообще, тягать тяжести – национальная скоттская забава. Я не стал смотреть, как они выпендриваются друг перед другом, и занялся разминкой. Но завершить ее не получилось.
Во двор наметом влетел мужик, круто осадил лошаденку, спрыгнул с седла и забежал в усадьбу. А через несколько минут появился уже вместе со Старицей.
Почувствовав неладное, я сразу подозвал Фена. И не ошибся в предчувствии.
– Княже, неладное случилось. Бабу нашу порешили, Василису-бобылку, люди говорят, что последним одного из твоих воев с ней видели. Он вроде как постоянно возле бабы той крутился.
По лицу боярина было видно, что он сильно огорчен известием. Оно и понятно. Как правеж чинить? А ну пришлый князь своего не отдаст? А силой не возьмешь, явно сила на его стороне. Да и государя Ивана можно прогневить, если иноземному послу обиду нанести.
Черт… и я в дурацком положении оказался. Не дай бог, коль и вправду кто-то из моих замазан – порву собственноручно! Предупреждал ведь уродов!
Оба приказчика выжидательно уставились на меня.
Я после коротко раздумья кивнул:
– Если мой человек убил, выгораживать не буду. Отдать не отдам – но сам накажу. А прежде надо все проверить. Вели седлать лошадей, поедем на место.
Через час мы уже были в поселке. Его жители совершенно преобразились, от прежней приветливости и гостеприимства не осталось и следа, отовсюду слышался недовольный ропот.
– Возле ручья ее нашли… – Посыльный ткнул рукой в сторону зарослей. – И досель она там лежит. Староста с людьми при ней, сторожат, значица. А вертелся возле Василисы кривой фрязин. С ним оная вдова шашни крутила. Морда такая приметная, нос набок свернутый. Длиннющий и горбатый. И глаз один прикрытый.
Фен исправно все переводил.
– Йохан Кривая Рожа! – догадался Логан. – Точно, тут не перепутаешь, из наших только у него такая морда. Но зачем ему?
– Отто… – бросил я Штирлицу. – Йохана в кандалы и под конвоем ко мне. А сам строй наших и будь готов занять оборону возле коггов.
– Как прикажете, сир. – Шваб кивнул и ускакал в сторону пристани.
А сами мы направились к ручью.
Женщина лежала, раскинув руки, лицом вниз возле самой воды. Задранный сарафан обнажал сильные ноги, выбившиеся из-под платка волосы светлым ореолом раскинулись по глинистой земле. Вся спина была залита кровью.
Староста и еще несколько людишек стояли поодаль, а возле трупа сидели на корточках наш падре Эухенио и еще один монах из монастыря.
Я спрыгнул с коня и подошел к ним.
– Что тут?
– Били в спину и в грудь, несколько раз, – вставая, сообщил доминиканец. – Но как-то неловко, ни разу не попали куда надо. Женщина умерла не сразу, истекла кровью. Пыталась еще ползти.
И сразу же продублировал на латыни для своего православного коллеги. Тот степенно закивал, соглашаясь.
– Тот фрязин постоянно ее сюда провожал! – со злобой выкрикнул староста. – Тут они и миловались. Люди видели! Врать не станут. Пусть на правеж татя отдают! Баба она скверная была, злобная, так за то живота не лишают. Детишки мал мала меньше сиротами остались.
– Нишкни, Митяй! – сурово рыкнул на него Старица и обернулся ко мне: – Вишь, как дело обернулось, княже. Тебе решать.
– Тебе… – повторил Гром с неприкрытой угрозой. – Человек твой, княже, а земля русская.
Я задумался. Ну да, это та самая баба, с которой Йохан шашни крутил. Вот только зачем? И еще, он боец знатный, если бы хотел убить – убил бы с первого удара. А тут потыкано – словно неумеха какой за нож взялся. Хотя кто его знает, как оно тут случилось. Следы, может, какие остались на земле? Вот же черт…
– Сир, – позади нас раздался голос Штирлица. – Доставили.
– Ты? – кротко поинтересовался я у фламандца.
– Говори! – рявкнул Логан. – Иначе…
– Ваше сиятельство! – Йохан упал на колени, брякнув кандалами. – Пречистой девой Марией клянусь! Не я это!
– Дело ясное! – опять выкрикнул староста. – Мотря и Дуняшка видели, как они сюда утром шли. А потом тот фрязин из кущей один вышел.
– Был здесь утром?
– Был, – покаянно опустил голову фламандец. – Как всегда, помогал.
– И что потом?
– Я понес ведра с водой назад, а она… она осталась…
– Зачем?
– Мыться… – выдавил из себя Йохан. – Делали мы с ней это, признаю. Но не я ее убил, клянусь!
– Даю тебе шанс признаться самому.
– Не я, клянусь…
– Капитан, прикажите профосу готовить инструменты.
– Сир! Можете приказать пытать меня!.. – тихо выдавил из себя фламандец. – Может, я и признаюсь, но грех – на вас будет.
– А ну, разденься, сын мой, – неожиданно попросил падре Эухенио. – Давай-давай. Совсем раздевайся. Снимите с него пока железо.
Я глянул на монаха, но вмешиваться не стал. Остальные тоже смолчали, удивленно смотря, как фламандец разоблачается.
Доминиканец внимательно осмотрел дружинника, заставил поднять руки, обошел вокруг него и спокойно заявил:
– Не он это.
– С чего вы это взяли, падре?
– Женщина сопротивлялась, – пояснил падре Эухенио. – У нее под ногтями кожа и кровь нападающего. А у этого тело чистое, без ссадин. Только на бедре рана, но то от копья.
Инок из монастыря опять закивал и пояснил то же самое на русском языке для остальных.
– Эвона как… – Старица озадаченно почесал бороду. – Тогда кто? И зачем?
– На распытки его! – взвился староста. – Распытать требуеца как следовает! Ходил с ней? Ходил. Миловался? Миловался. Значица, больше некому.
– А чего, дядька Митяй, твой сын здесь делал? – откуда ни возьмись из кустов вынырнул Ванятка.
– Заткнись, малец! – заорал Митяй на мальчика. – Откуда здесь мой возьмется? Несешь невесть что…
– Был, был, – зачастил Ваня и ткнул рукой в землю. – Вишь, княже, следы какие? Гордей у него с рождения хромой, левая нога внутрь завернута. И следы такие. И там, за ручьем, я видел, идемте покажу.
– Иуда! – взвыл староста. – Продался уже латинянам! Боярин, не верь ему…
Старица тяжело посмотрел на старосту, и тот сразу замолк.
– Все ж знают, что Гордейка увечный за Василисой тягался, – продолжал мальчик. – А она его гнала, смеялась. А он злился, все грозился прибить ее. Вот следы, вот и вот… здесь он ручей перешел, а потом вдоль берега…
– Тащите сюда сына, – коротко приказал Старица. – А ты… Митяй… если выгораживаешь чада своего…
– Сгниешь в порубе, – сурово дополнил его Гром.
Через час привели Гордея. Хилого белобрысого парня лет шестнадцати. Его левая нога у ступни действительно загнута внутрь. Да и сам весь какой-то перекособоченный. В том, что к смерти вдовы причастен Гордей, сомнений уже не осталось. Все лицо у парня было исполосовано кровавыми бороздами.
– Еле нашли, – доложились посыльные. – На сеннике прятался. А жонка его, Варвара, значица… – один из них кивнул на старосту, – врала, что чадо в лес за ягодами пошло. Выгораживала, значица. А потом собак спустила…
– Не вели казнить, батюшка!!! – взвыл староста, бухнулся на колени и пополз к приказчикам. – По скудомыслию учинил он, в запале, когда увидел, что Василиса милуется с латинянином.
– Ипат, вели сход собирать. – Старица даже не глянул на Митяя. – Нового старосту себе выбирать будете. И этих предъявите, пусть покаются пред людьми за учиненное, а потом в поруб обоих. – После чего приказчик обернулся ко мне и отвесил земной поклон: – Уж прости, княже, за поклеп, не держи зла на нас…
– Не держу… – коротко бросил я. Действительно не держу. Но дуться нарочито буду не меньше седмицы. Пусть переживают.
Нет, а молодец у меня падре. Чистой воды Пинкертон в рясе. Умен, стервец, в этом ему не откажешь. Да и Ванятка вовремя следы нашел. И ты смотри – не побоялся пойти против своих! Как бы ему не аукнулось такое правдолюбие… Большой жирный плюсик парнишка передо мной заработал. Еще чутка гляну на мальца – и приближу, быть ему пажом с последующей доступной карьерой.
В поместье сразу не вернулся, в расположении куча дел появилась, требующих моего личного вмешательства. Вот и наведался к своим да учинил грандиозный разнос. А Йохану приказал влепить десяток плетей, дабы неповадно было. Пусть считает, что легко отделался, а так не сносить бы ему головы.
Уже у себя в каюте обратил внимание, что Ванятка сильно невесел, жмется ко мне, ни на шаг не отходит.
– Что с тобой? Фен, переводи.
– Теперича не будет мне жизни здесь… – грустно ответил мальчик. – Заклюет народец… а то и чего похуже. Уже судачат, что продался латинянам. А я-то что… я завсегда за правду…
Вот оно что… Ожидаемо. Ну а как ты хотел, Ваньша? Свои – они такие, чуть оступишься или поперек пойдешь, заклюют не хуже врагов. Закон жизни.
– Не переживай. – Я улыбнулся и потрепал его по вихрам. – Ты совершил правильный и честный поступок. Если бы ты знал, сколько народу за правду пострадало и еще пострадает… Не бойся, не брошу тебя. Только служи верно и честно.
– Буду, княже! Буду служить! – истово перекрестился Ванятка. – Вот те крест!
– Вот и ладно.
Обедал на когге с ближниками. За столом не утерпел и поинтересовался у падре Эухенио:
– Святой отец, а все-таки как вы нашли общий язык с местной церковью? В чем ваш секрет?
– Нет никаких секретов, сын мой, – улыбнулся доминиканец. – Все противоречия – только в головах. На самом деле никаких различий между нами нет, ибо служим единому богу. К тому же местным священнослужителям очень интересен наш опыт по выявлению и искоренению ересей.