Подземелье, скорее всего, построили недавно, потому что железные держатели для факелов еще не покрылись ржавчиной, да и свод над ними не успел окончательно закоптиться. По стенам шастали здоровенные мокрицы, и, как всегда под землей, пахло сыростью и плесенью. Симпатичный антураж, ничего не скажешь. Фен, которого пришлось взять с собой, весь скукожился и старался держаться рядом. Да и мне самому, признаюсь, было не очень по себе.
Шли недолго, уже через несколько минут провожатый остановился возле крепкой, окованной железными полосами двери.
А внутри…
Внутри, в большом помещении с низким сводчатым потолком, располагалась пытошная. Антураж камеры пыток не особо отличался от ее западных аналогов, та же атмосфера страха и боли, запах крови, фекалий и свежего мяса. Разве что инструментарий был беднее – никаких тебе «испанских сапог», «масок трубадура» и прочего средневекового пыточного хайтека. Разнообразные клещи с ножами да кнуты с батогами в широком ассортименте, вот, пожалуй, и весь снаряд. Впрочем, не сомневаюсь, что местные заплечных дел мастера вполне обходятся этим минимумом без всякой потери эффективности. Мой старый профос говорил, что все эти новомодные штукенции – от лукавого, при наличии всего лишь гвоздя и жаровни с углями можно разговорить кого угодно, хоть самого дьявола.
По центру комнаты к простенькой дыбе был привязан голый тщедушный мужчина с коротко стриженной по европейском образцу бородкой. Следов особого изуверства на нем я не заметил, но мужик находился в полной прострации. Тихонечко поскуливал, пускал слюни со слезами – то есть уже был полностью готов раскрыть душу.
Рядом с ним застыли два голых по пояс, здоровенных и узкоплечих детины с выпирающими из-под кожаного фартука брюхами, лицами жизнерадостных дебилов и ручищами длиной почти до колена. Что характерно – оба азиаты, причем братья-близнецы. Однако, как я понял, хозяевами пытошной были не они, а сухонький козлобородый старичок с добрыми глазами, державшийся чуть поодаль от места действия.
С лавки вскочил писец в черном кафтане и такого же цвета колпаке со стрелецкими отворотами, наладился было докладывать, но Ховрин властным движением руки остановил его, сам взял лист исписанной бумаги и вслух зачитал с него.
– Оный ганзеец Конрадка Мюлькин, будучи в полном здравии и сознании, при легком устрашении сознался, что имел подлый умысел помешать соотношению великого князя всея Руси с посольством брата его, Франца, королуса Наваринского, ибо видел в том помеху своим делам. А дабы спотворствовать тому, вошел в сговор с…
Боярин вдруг резко замолчал и продолжил читать про себя. Дочитав, аккуратно скрутил свиток и спрятал его себе за пазуху. Подождал, пока Фен переведет все мне, а потом грозно рыкнул на «оного Конрадку Мюлькина»:
– Подтверждаешь сие?
Писарь на бойком ломаном немецком языке отбарабанил показания и вопрос узнику.
Один из подручных ката тут же щелкнул здоровенными щипцами у паха ганзейца.
Тот испуганно взвизгнул, дернулся и запричитал:
– Так, так, да, подтверждаю. Имел умысел…
Ховрин обернулся ко мне и с широкой улыбкой пробасил:
– Вишь, княже, сам признался, лихоимец такой-сякой. Даже пытать особо не пришлось. Но ничего, ужо за приговором дело не станет. И всей ихней братии спуска не дадим. Государь уже слово сказал по ихнему поводу. Ничего подобного более не случится. А вину загладим, не сумлевайся, доволен останешься.
Вот тут я почувствовал, что меня лихо дурят. Вернее, не дурят, а подают только часть информации. Не спорю, ганзеец может и быть причастен, но одному, без поддержки местных, ему такое ни за что не провернуть. Самому, что ли, допрос устроить?
Я шагнул к дойчу и тихо поинтересовался у него по-немецки:
– Как вас зовут?
– Конрад, Конрад Мюле, – плаксиво зачастил купец. – Я же говорил уже. Прошу вас, не надо, я все сказал. Я лишь только хотел… – Он поднял глаза, распознал во мне европейца и с отчаянной надеждой завопил: – Молю, спасите меня от этих варваров! Я лишь только намекнул, что было бы неплохо, если переговоры сорвутся, не более того, а все сделали они…
– Княже, княже… – Ховрин попытался оттереть меня от ганзейца. – Пошто оно тебе…
К нему присоединились Старица и остальные окольничие:
– Брось, княже, поехали лучше конюшни мои покажу. Ей-ей, глянется тебе какой жеребчик – твой будет!..
– И псарни! Сам выберешь псину! У меня лучшие волкодавы во всей Москве. Да что там, весь выводок заберешь! А беркуты какие!..
– Не марайся, княже, лишнее оно…
Не оборачиваясь, я бросил Фену:
– Скажи им, если не заткнутся – я завтра же убираюсь домой ко всем чертям…
На то, что русичи уступят, почти не надеялся. Гнул свою линию больше из гонора. Уж очень местные не хотели, чтобы я узнал, кто еще причастен к отравлению. Не знаю, чем бы все закончилось, но тут послышались приближающиеся шаги в коридоре, дверь с грохотом отворилась, и в пытошную вошел…
Вошел среднего роста крепкий мужик. Властное, но уставшее лицо, борода чернявая, без единой сединки, ухоженная, нос римского профиля, скуластый, губы упрямые, пухлые – словом, ничего примечательного в госте, кроме роскошной шубы и шапки, не было – эдакий типаж председателя колхоза из доперестроечных фильмов. Ближайший аналог – внешность замечательного советского актера Куравлева.
Да-да, вы не ошиблись, это был сам великий князь всея Руси Иван III Васильевич. Что и подтвердила реакция остальных присутствующих. Палач и подпалачники попа́дали на колени, а Ховрин со стольниками согнулись в земных поклонах. Пленный дойч поклониться не смог ввиду некой стесненности в движениях и просто лишился сознания от ужаса.
– Сделали, как я сказал? – властно бросил великий князь, повел взглядом по пытошной, на мгновение остановил на ганзейце, а потом увидел меня.
Вот тут Жан Жаныча слегка понесло. По ходу событий я должен был исполнить церемониальный придворный, так называемый королевский поклон, больше похожий на танцевальное па, но, посчитав, что он будет смотреться слишком вычурно, совершил некий самоизобретенный кунштюк: не снимая берета, приложил правую руку к сердцу, а левую одновременно с полупоклоном отвел в сторону. Эдак по походно-полевому получилось. С уважением и без манерности.
– Граф божьей милостью Жан Шестой Арманьяк, к вашим услугам, ваше… – тут я на мгновение запнулся, подыскивая походящее обращение, – ваше величество…
А вот ответная реакция князя, признаюсь, слегка порвала все мои шаблоны. Ожидал официоза, а получилось…
– И ты здесь, князь… – Иван остановился, крепко, по-мужицки пожал мне руку, а потом приобнял за плечи и повел в сторону от бояр. – Вишь как оно, по недоброму поводу свиделись. Не обессудь, тут целились в меня, а попали в тебя. Не держи обиду. Эти… – он глянул на ганзейца, – гадят как могут, душат, лихоимцы, да еще вдобавок и свои хуже чужих. Но ничего, будет у нас еще время для разговоров… Это толмач твой? Эй, косоглазый, переводи давай, да слово в слово. Во-от, молодец… На послезавтре назначил большой прием. А потом видно будет. Верю, с добрым делом ты приехал, но хитрости не потерплю, понял, князь?
– Хитрость мне сродни урону чести, – твердо ответил я. – А оные ганзейцы нам тоже поперек горла стоят.
Государь выслушал Фена и кивнул.
– Добре, князь. Поговорил бы больше с тобой, да не могу. Все самому приходится делать… – Иван злобно зыркнул на Ховрина и окольничих. – Чуть упустишь, все испоганят. Подожди… – Он отступил на шаг. – Чегой-то ты не ладно одет. Чай, не лето на дворе. Вот, держи…
После чего сдернул с себя шубу и накинул ее мне на плечи.
– Вот так-то лучше будет. А вы чего уставились? Проводите князя, да смотрите мне, если пожалится на что-нить! Провизию ему с моего стола поставлять. Чтобы ни в чем нужды не было. Головами ответите! И можете идти, дальше я сам здесь…
Вот так и случилась встреча с государем всея Руси.
Всю дорогу назад окольничие завистливо пялились на мою обновку, а вот мне самому шуба не понравилась. Тяжелая и неудобная, зараза. Пожалуй, повешу ее на манекен, словно доспех – пусть висит себе как память.
Етить… вот и удосужился еще одной обновки с царского плеча. Доспех государи дарили, и не раз, а вот шубу – еще нет. Ну, с почином тебя, Жан Жаныч!
А не стать ли мне самому царем? Н-да… налицо профессиональная деформация. И на хрена себе такой груз на шею вешать?
Глава 15
– Красива-а-ай… – Забава пригладила на мне пурпуэн и, любуясь, отступила на шаг. – Ажно страсть…
– Сойдет… – буркнул я.
– Вот этот, этот и этот… – Феодора поднесла мне на ладони перстни. – И этот тоже…
– Не многовато?
– В самый раз! Чем больше, тем лучше. Пусть знают…
– Вот-вот… – поддакнула Забава.
– Без вас решу. Ишь наладились. Сопливые еще советовать. Вам волю дай, так все побрякушками обвешаетесь. А я кавалер мужеского полу! Чуете разницу? Меч подайте. Вон тот… тьфу ты, отставить. Без надобности. Ванятка… извести остальных, чтобы построились внизу. Проверять буду…
Собираюсь я. Вернее, уже почти собрался. Дождался наконец.
Следующий день после встречи с Иваном не принес никаких новостей в плане расследования покушения. Курицын отмалчивался, а больше и не с кем было поговорить. Впрочем, кое-что все-таки удалось узнать. Дьяк проговорился, что великий князь приказал арестовать всех представителей Ганзы на Руси, их товары конфисковать, а склады опечатать.
Ну что же, неплохо. Можно считать, что первый шаг сделан.
Фебус говорил, что в реальной истории подобное случалось не раз, правда, Москва почти всегда сбавляла требования. Торговать-то кроме Ганзы особо не с кем. Но сейчас совсем другая ситуация. Замена есть, и достойная. При должном стечении обстоятельств мы можем забрать себе весь тот рынок, что раньше занимали ганзейские. И даже расширить его по многим позициям. Но о подобных масштабах пока рано задумываться, главное, начать, а потом видно будет.