– Э-э-э… сир, а чего это все дамы… – озадаченно протянул Логан, растерянно обводя взглядом зал.
– Размалеваны, – продолжил за него фон Штирлиц. – И главное, зачем? Дамы здесь красивые, наши бы от зависти волосы на себе драли, но на хрена себя уродовать?
– У нас, – предположил Луиджи, – некоторые тоже себе изрядно лица мажут. Это когда лик порчен чем-то. Прыщи, оспины али еще какой изъян. Может, и эти…
– Мода здесь такая, – коротко бросил я. – А мода, сами понимаете, для дам дороже собственной красоты. Что, забыли, как наши себе лбы подбривают едва ли не до затылка? И не показывайте, что обратили внимание. Делайте вид, что вам похрен.
А вот русичи смотреть отнюдь не стеснялись. Едва мы появились в зале, как на нас сошлись сотни взглядов и пошел громкий ропот. Мужики просто пялились во все глаза, а если и комментировали, то вполголоса. А вот женщины… Эти вообще не стеснялись.
– Эвона какие пышныя…
– А злата и каменьев сколька, ишь увешались…
– А лик не накрашенный, тьфу, срамница…
– Сказывали – красавица писаная, а она худа аки кляча…
– А фрязин ничего так, пригожай…
– Ага, и второй тожа…
– Закройте хайло, бесстыдницы, ужо дома как взгрею…
– Ишь оладью на башку себе приладил. А перьев скока, небось всех петухов извел…
– И спицу подвесил, такой только свиней колоть…
– А слышали, сказывают, что фряжески бабы в баню не ходют, для евоных мужиков так слаще…
– Да ну?
– Да-да, сама слышала…
– Фу-у-у…
Я про себя усмехнулся. В этом мире некоторые вещи никогда не меняются. Дамы есть дамы, русские красавицы в Европе столкнулись бы точно с таким же приемом от местных барышень. Правда, скорее всего, не с таким бесцеремонным.
Феодора гордо вздернула нос и медленно обвела презрительным взглядом зал. В глазах моей приемной дочери прямо читалось, что́ она думает о присутствующих гостях. Боярыни было притихли, но тут же снова взорвались новым шквалом язвительных комментариев. Которые прервал солидный седобородый старец в белоснежном кафтане. Он вышел на середину зала, грохнул посохом об пол и басовито проревел:
– Божьей милостью великий князь Иван Третий Васильевич, государь всея Руси, изволят пожаловать с великой княгиней Софьей и чадами, а такоже князем Иваном Молодым!!!
Большие двустворчатые двери в торце зала распахнулись, через них плотными рядами стали выходить рынды и выстраиваться вдоль стен. Много рынд, не меньше шести-семи десятков. И вооружены они были уже гораздо серьезнее, чем на первом приеме у великого князя: не топориками, а саблями и бердышами. После мятежа оно и понятно. Пренебрегать безопасностью себе дороже. Тут и на холодную воду дуть станешь.
И только после них появилась великокняжеская семья. Сам Иван с сыном от первого брака, формально своим соправителем, потом княгиня Софья с дочерью Еленой и княжичем Гавриилом, а последней себя явила моя потенциальная невеста Александра. К счастью, без грима на личике. Одета красиво и дорого, применительно к Руси, но не особо броско. Вышитый жемчугом и серебряной нитью сарафан из лазоревой камки и длинная, отороченная серебристым мехом накидка-разлетайка с разрезными рукавами до пола. На голове не кика, как у большинства русских дам, а что-то вроде небольшого кокошника, но на шапочке, закрывавшей лоб и уши. Выглядела она очень привлекательно, но была… как бы это правильно сказать… слегка грустна, что ли? Глаз не поднимает, на лице тоска и печаль. С чего бы это вдруг?
А вот ее мачеха, Палеологиня, совсем наоборот, прямо вся светилась. Взгляд гордый и властный, на лице какая-то мрачная торжественность, особенно проступавшая, когда она посматривала на своего пасынка, Ивана Молодого.
Он оказался обыкновенным парнем, рослым и худоватым, вполне симпатичным на морду. Очень сильно похожим на отца и таким же сутулым. И, кажется, уже слегка подшофе. А вот его супруги, Елены Стефановны Волошанки, опять не было. Неужто действительно в опалу угодила? Учитывая праздничное настроение ее противницы Софьи, очень даже может быть.
Иван милостиво кивнул народу и уселся на трон. Следом за ним расселась по своим местам его семья. Софья по левую сторону от великого князя, дальше ее дети, а Иван Молодой по правую. Рядом с ним Александра.
Посольству оказали неслыханное уважение по московским меркам: тот же мужик, что объявлял выход государя, определил меня практически рядом с княжьей семьей – от Александры отделял только угол стола. Логана, Луиджи и фон Штирлица – возле меня. Ванятку никуда не определили, его пажеская доля – стоять и прислуживать. Кстати, очень многие русичи тоже пожаловали со своими пажами, уж не знаю, как на Руси их называют.
Думных бояр и прочих особо родовитых никто никуда не усаживал, они сами неспешно заняли свои места поблизости от великого князя. Скорее всего, заранее строго определенные чином и степенью близости к государю. А ближе к концу стола даже вспыхивали стычки за место, впрочем, быстро урезоненные рындами и персоналом.
Потом какой-то священник прочитал молитву, все дружно ее повторили, перекрестились, и началось собственно пиршественное действо.
Забегая вперед, скажу, что все произошедшее на пиру привело меня в восторг. Нет, хорошо посидели, черт побери, душевно. В полном ассортименте развлечений.
Хотя, пожалуй, стоит начать по порядку.
Действо ничем особо не отличалось от европейских торжественных пиров, правда, с некоторыми особенностями. Иван сам ничего не говорил, за него изрекал здравицы и тосты специальный человек. Меня он тоже упомянул несколько раз и передавал при этом наполненные кубки и чаши, которые, согласно московскому этикету, помимо своего содержимого, являлись подарками от великого князя. Сей акт вдобавок еще свидетельствовал о том, что государь особо благоволит посольству.
Я тоже отметился парочкой ответных тостов; от себя и короля Франциска, воспринятых в зале с бурным восторгом.
Иван Молодой вливал в себя чашу за чашей и все пялился на Федьку, которая строила из себя трепетную лань. Иван тоже не обделял взглядами мою приемную дочь, но пил мало.
А вот Александра вообще ни разу даже не взглянула на меня. Так и сидела, опустив взгляд, почти не притрагиваясь к еде и питью.
Пир продолжался своим чередом. Возле столов носились шуты-дураки, крутились колесом скоморохи, громко лабали музыканты на дудках, барабанах, бубнах и уж вовсе не ведомых мне инструментах. Даже что-то наподобие шотландских волынок присутствовало: большие бурдюки с торчащими из них коровьими рогами. То и дело звучали здравицы, народ постепенно раскрепощался, шум и гам поднялись несусветные. Танцев не объявляли, я уж вовсе стал сомневаться, что оные вообще состоятся. Но тут из-за стола выметнулся щеголеватый подвижный коротышка, заломил колпак, эдаким добрым молодцем прошел к князю и поклонился ему.
Тот усмехнулся и кивнул. Галдеж в зале мгновенно стих. Музыканты тоже замолчали, но тут же взорвались новой бойкой мелодией.
Русич упер руки в бока, да как… пустился в пляс! Вприсядку, с перебором ногами, вертясь как юла, ходя гоголем и прыгая, словно молодой козлик. Но ловко, ладно и зажигательно, тут ничего не скажешь. Остальные гости подбадривали его одобрительными выкликами, хлопаньем в ладоши и стуком кулаков по столам.
Плясал он долго, аж взопрел, но закончил свой танец рядом с нами. При этом с вызовом притопнул и хлопнул шапкой об пол. Мол, а вам так слабо?
Зал опять затих, гости все как один в который раз уставились на нас.
Не понял… На танцевальный баттл, что ли, вызывает? Совсем сдурел? Мне невместно такое, да и нога разболелась. И что делать? А делать что-то надо. Вон даже Иван с эдакой подначкой смотрит. Разве что сподвигнуть… Отто? Луиджи? Или Уильям?
– Чего это он?.. – как раз шепнул мне Логан. Скотт уже порядочно набрался медами и полугаром, сам сожрал здоровенную заднюю ногу запеченного в яблоках вепря, заполировал ее кучей заедок, от чего вконец осоловел и покраснел словно рак.
– Вызывает тебя, братец, – невозмутимо ответил я.
– На поединок? – Скотт вытаращил на меня глаза. – Э-э-э… можно, конечно, подраться…
– Ага, только на танцевальный. Местный обычай. Можешь отказаться, конечно, но сам понимаешь.
– Чего это только местный… – обиженно буркнул шотландец. – У нас тоже обычаи. Ик… видали мы таких… Шас я ему покажу…
И полез из-за стола.
Глава 20
– Если знал бы, килт надел… – Недовольно бурча, Логан потопал к музыкантам. Забрал у одного из них бурдюк с торчащими из него трубками и коровьими рогами, надо понимать, русский вариант волынки, покрутил в руках, презрительно скривился и выдул из инструмента несколько рулад. Потом сунул обратно лабуху и жестом приказал, мол, повторяй. Тот бойко повторил. Логан дал знак продолжать и занялся остальными оркестрантами. Через несколько минут зазвучала хорошо узнаваемая шотландская мелодия, правда, все равно с русскими мотивами.
Братец Тук послушал, довольно кивнул и направился обратно к нам. Все это время в трапезной стояла мертвая тишина, русичи не отрывая глаз следили за шотландцем.
– Сир, прошу ваш меч… – торжественно пробухтел скотт, получил искомое, потом обезоружил Отто с Луиджи, добавил свой палаш и направился в центр зала.
Едва скотт взялся за оружие, рынды сразу же выстроились перед Иваном Васильевичем, но тот мигом отогнал их властным окриком.
Не обращая внимания на суматоху, Уильям выложил из клинков на полу замысловатый узор. Стал в его центре, отвесил придворный поклон великому князю, потом мне, гордо вздернул голову и заложил руки за спину.
Раздались первые аккорды. Передвигаясь на носках по композиции из мечей, но не касаясь самих клинков, Логан сделал несколько медленных четко выверенных движений, чем-то смахивающих на балетные па, а потом…
Внешне громоздкий и медлительный, братец Тук в схватке из увальня превращался в очень быстрого и подвижного как ртуть бойца, но я даже не подозревал, что он может так танцевать. Черт, от него даже на балах дамы шарахались, так как боялись остаться с отдавленными лапками.