Психически здоровые на месте сумасшедших» писал, что «для каждого псевдопациента был наготове хабеас корпус и при каждой госпитализации на связи был адвокат», это было не совсем так. Я разыскала юриста Американского союза защиты гражданских свобод Роберта Бартельса, который сейчас живет в Аризоне, а раньше работал в Стэнфорде юридическим помощником, помогая профессору Джону Каплану в эксперименте Розенхана. Бартельс путается в деталях, но уверен, что, несмотря на то что они обсуждали предписания для одного-двух человек, он так и не подготовил их, а «на связи» и вовсе было преувеличением. Когда я рассказала об этом Мэрион, она очень разозлилась. «Хорошо, что я не знала, иначе бы не справилась. Какой же я была наивной, как свято во все верила».
Вернемся назад к той двери. Мэрион не помнила, что сказал Розенхан. Поняла только, что он выглядел встревоженным. А потом он ушел. Мэрион оказалась по ту сторону запертой двери, которой она так боялась. Сказал ли ей Розенхан, куда идти? Она не могла вспомнить. Минуту спустя она очутилась в столовой, напомнившей школьную, и ее мысли унеслись к безопасному месту и к Биллу, ее подростковой любви.
Они будут пичкать его лекарствами? Бить током? Надевать смирительную рубашку?
А вот и он. Билл сидел, откинувшись на спинку кресла и опустив голову на сложенные руки. Казалось, он то ли плакал, то ли спал мертвым сном. Она подошла к столу и тихо позвала его по имени. Он не сдвинулся с места, даже не заметил ее присутствия. Мэрион села напротив мужа. Наконец он поднял голову.
– Я сплю-ю-ю-ю-ю-ю-ю, – сказал Билл. Его слова прозвучали так смазанно, будто он слишком много выпил. Какие уж тут подвешенные тела и окровавленные ногти. Вот что напугало ее по-настоящему. Ее муж изменился.
Примерно за час до визита Мэрион в столовую пришла одетая в строгий белый халат медсестра, раздававшая бумажные стаканчики с таблетками. Когда она протянула его Биллу, он сразу узнал лекарство, знакомое ему по больнице Остина, – торазин, чудесный психиатрический препарат. Билл был уверен, что сможет спокойно спрятать таблетку за щекой. Он, не задумываясь, закинул одну под язык, но не ожидал, что таблетка ужасно жжет. Новая оболочка капсулы растворялась сразу: ощущение, будто сейчас прожжет дыру во рту, если не проглотишь. Спотыкаясь, Билл направился в ближайшую уборную, но не успел выплюнуть таблетку и рефлекторно проглотил ее. Билл хорошо знал о побочных эффектах: тремор, безостановочное слюноотделение, неконтролируемые движения тела, скованность мышц, шаркающая походка и посинение при передозировке. Он утешал себя исследованиями об эффекте плацебо, о которых он узнал на занятиях. Нужно был верить, что все будет в порядке. Но когда Билл поел и пошел в отделение, в глазах потемнело.
Следующее, что он помнил: санитар разбудил его и сказал, что сейчас не время спать. К нему пришел посетитель. Дэвид Розенхан.
Билл сказал, что не помнит их разговора, а Розенхан ничего об этом не написал. Розенхан вообще почти ничего не писал о госпитализации Билла. Большая часть этих записей уместилась в несколько коротких разделов его неопубликованной книги. Все, что мог вспомнить сам Билл, – это неутолимое желание поспать.
– Я бы заплатил тысячу долларов прямо тогда, только чтобы просто положить голову, – говорил он.
– А он не заметил, что вы были?.. Вы сказали ему, что случайно проглотили таблетку? – спросила я.
– По-моему, нет.
– Он заметил, что что-то не так?
– Понятия не имею. Он ничего не сказал. Если и заметил, то не сказал. Может, я приложил больше усилий, чтобы скрыть это от него, чем от Мэрион. Это одна из приятных вещей в отношениях – не нужно скрывать подобное.
Вот почему Мэрион увидела его в таком состоянии.
– Когда-то я выходила замуж за человека, который собирался получить докторскую степень, – сказала она. – За человека, который контролировал свою жизнь, контролировал все. Видеть его таким, практически инвалидом, когда он не мог ничего делать или предпринимать, было тяжело.
Лечебница внезапно изменила Билла, и Мэрион не знала, когда она снова вернет своего мужа (и сможет ли вообще его вернуть).
15Палата № 11
Пока Билл тасовал колоду для очередного кона сумасшедших восьмерок, в нескольких метрах от него внутри той же больницы в специальном отделении под названием Палата № 11 разворачивалась череда удивительных событий.
Идея Палаты № 11 зародилась в горах Биг-Сур в Институте Эсален. Многие люди старшего поколения слышали об Эсалене благодаря его скандальной известности. Голая терапия! Оргии! Наркотики! (Остальным это место может быть знакомо по финальному эпизоду «Безумцев», где просветление приходит к Дону Дрейперу в виде песни «Я хочу, чтобы весь мир покупал “Колу”»). За два года до госпитализации Билла журнал «Life» написал об Эсалене статью. Ее читаешь как сатиру: «Мало того, что люди публично целовались и обнимались, как подростки, они еще и сидели друг у друга на коленях, как маленькие дети. Они много плачут. Плач здесь – символ статуса».
Несмотря на прессу, Эсален был ключевым инкубатором растущих контркультурных движений и движений за развитие потенциала человека, поскольку все приходившие к ним кинозвезды, бизнесмены и скучающие домохозяйки выходили оттуда улучшенными версиями самих себя. Пациенты принимали участие в таких программах, как «Ценность психиатрического опыта». Приходил Боб Дилан. Р. Д. Лэйнг читал лекции. Джоан Баэз и вовсе была местной артисткой. За несколько дней до убийства Шэрон Тейт приходил Чарльз Мэнсон с одной из своих девушек и давал импровизированный концерт. В это бурное первое десятилетие можно было обнаружить себя в одной компании с кем-нибудь от британского философа и популяризатора восточной культуры Алана Уотса и химика Лайнуса Полинга (одного из основателей квантовой механики и молекулярной биологии) до писателя Кена Кизи, психолога Б. Ф. Скиннера и, вполне возможно, социального психолога Дэвида Розенхана. Несмотря на разврат и поклонение знаменитостям, целью заведения было создание оазиса спокойствия вдали от разрушающего души мира – воплощенная в жизнь идея основателей Эсалена Майка Мерфи и Дика Прайса, последний из которых еле выжил после того, что с случилось с ним по ту сторону здравого смысла.
Дик Прайс должен был пойти по стопам своего успешного отца: посещать респектабельную школу, изучать экономику и найти подходящую жену. Вместо этого он получил степень по психологии, заинтересовался восточными религиями после занятий у Фредерика Шпигельберга по Бхагавадгите, продвигающей идею стремления к дхарме, или пути, который суждено пройти каждому просветленному человеку. Вроде бы он пошел в правильном направлении, поступив на службу в военно-воздушные силы, если не считать того факта, что ночи он проводил в ночном клубе «The Place» в районе Норт-Бич в Сан-Франциско, часто в сопровождении поэтов Аллена Гинзберга и Гэри Снайдера. Вскоре Прайс встретил одну танцовщицу и влюбился. В ту ночь он услышал, как бестелесный голос произнес: «Вот твоя жена». И они поженились. Все это было очень романтично, пока Дик не стал разваливаться на глазах.
Его поведение становилось все более странным даже на фоне нарочито странных и употребляющих наркотики битников. Однажды ночью в баре на Норт-Бич у него случился срыв. «Он чувствовал как в нем простирается огромный яркий рассвет», – писал политолог и писатель Уолтер Трутт Андерсон в своей книге «Внезапная весна»[57]. Ему казалось: «Я новорожденный. Меня надо отпраздновать». Прайс все повторял: «Разведите огонь, разведите огонь», снова и снова, пугая бармена, который вызвал копов. Прайса заковали в наручники, и он очнулся в психиатрическом госпитале военно-воздушной базы Паркс, где подрался с помощниками и был переведен в изолятор с мягкими стенами. Прайс бросался на стены, думая, что вокруг него «энергетическое поле», защищающее от травм и боли. Там к нему впервые применили электрошоковую терапию.
Семья Дика перевела его в престижную частную больницу под названием Институт жизни, на другом конце страны в Хартфорде, штат Коннектикут. Снаружи это учреждение больше напоминало загородный клуб, чем больницу. Главный корпус в викторианском стиле, окруженный коттеджами и исследовательскими центрами, построенными на богато украшенных площадках по проекту Фредерика Ло Олмстеда – главного архитектора Центрального парка Манхэттена. Пациенты могли выбрать из автопарка «Паккарды», «Линкольны» и «Кадиллаки», управляемые шоферами. Был даже собственный журнал «The Chatterbox», где однажды опубликовали фотографию гламурных пациентов, гулявших у бассейна.
Но все это говорило только о том, чем институт хотел поделиться. Хотя больница и пыталась угодить богатым и знаменитым своими зелеными насаждениями и дорогими автомобилями, в ней также применяли экспериментальные методы лечения той эпохи – лоботомию, электрошоковую терапию и инсулинокоматозную терапию. Главный психиатр института доктор Франсис Дж. Брейсленд был глубоко верующим католиком и госпитализировал священников, которых архиепископ отправлял на «лечение» расстройств. В 1956 году папа Пий XII посвятил его в рыцари, и в том же году Дик поступил в больницу, а врачи диагностировали у него параноидную шизофрению.
В Институте жизни Дик жил в запертой палате, в «частной камере», где его подвергали самым современным методам «лечения». За время своего пребывания там он перенес десять электрошоковых процедур, многие дозы торазина и то, что он называл «полным истощением», – инсулинокоматозную терапию. Рассматриваемая в лучшем случае как негативная практика, эта терапия включает лечение психоза через введение пациента в состояние комы с помощью инсулина. Этот метод морально устарел к 1960 году благодаря статьям, показавшим, что не было никакого научного основания для этой опасной, а порой и смертельной процедуры.