В отличие от Розенхана я не хочу «изобретать знания» там, где их не хватает. Правда в том, что мне известно очень мало. Я знаю, что Дэвид Розенхан частично преувеличил и сфабриковал свою работу, результаты которой поднялись на один из самых высоких научных пьедесталов. Я знаю, что недостатки в работе Розенхана повлияли на Роберта Спитцера и создание DSM. Я знаю, что исследование повлияло, в том числе, и на закрытие психиатрических больниц. Я знаю, что опыт по крайней мере одного псевдопациента соответствовал выводам Розенхана, и я знаю, что еще один им не соответствовал. Я не знаю, почему он так и не закончил свою книгу, почему он больше ни разу не поднимал эту тему и что он думал по поводу своей работы. Я могу предположить, но не могу знать наверняка.
Я не знаю, что случилось с остальными шестью псевдопациентами и существовали ли они вообще. Признаюсь, я до сих пор представляю, как кто-нибудь из них откроется мне. Быть может, однажды, идя по улице, я почувствую, что кто-то слегка консулся моего плеча, и, обернувшись, увижу его. Потому что в конце концов я верю, что он показал что-то настоящее. Хоть факты в статье Розенхана преувеличены и даже недобросовестны, они все же коснулись неуловимой правды – роли контекста в медицине; отказа от взгляда на психические расстройства как менее значимые, чем физические заболевания; деперсонализации, ощущаемой психически больными «иными»; ограниченности нашего диагностического языка. Сообщения оказались достойными, но, увы, не их посланник.
Когда я раскопала все, что могла найти, я встретилась с Ли Россом, стэнфордским психологом, познакомившим меня с Розенханом и Флоренс, моей переводчицей Розенхана, – двумя ныне живыми людьми, умственно близкими к нему и ответственными за мою одержимость им, – чтобы поделиться своими открытиями. Ли с трудом сдерживался, узнав, что Розенхан мог сфабриковать свою работу. Мы сидели в его гостиной и перебирали аргументы. Флоренс поделилась своим мнением: «Сначала я была удивлена предположением Сюзанны, но не вижу в этом ничего предосудительного, – сказала она. – Знаю, что не так стоит, что это наука, но, зная Дэвида, скажу, что он всегда любил проказничать».
Флоренс видела те же бумаги Розенхана, что и я, и не сомневается, что он выдумал большую часть своей статьи, но она более снисходительна к вольностям, которые он себе позволял. Флоренс сравнила его с писателем, пишущим роман. Она видела в нем не злодея, ведь она любила этого человека, а скорее негодяя, успешно обдурившего мир, или, как она выразилась, новоявленного Тиля Уленшпигеля, проказника из немецких сказок, который «подшучивает над своими современниками, выставляя напоказ их вездесущие пороки: жадность и безрассудство, лицемерие и глупость».
«Думая о Дэвиде и обо всем этом, я вспоминаю блеск в его глазах, – сказала Флоренс. – Он бы наверняка сказал: “Ну, раз уж я закончил это исследование, оно будет именно таким, как я написал”».
Признание Флоренс в вероятности того, что работа Розенхана может быть не до конца достоверна, заставило открыться и Ли. «В изучении работы и жизни Дэвида есть одна странная деталь, – добавил Ли Росс. – Создается впечатление, что невозможно прийти к определенному выводу. Факты не всегда соответствуют друг другу. И я думаю, он… Только поймите меня правильно. Он как бы проживал несколько жизней. Хочу сказать, что в зависимости от обстановки он мог быть другим человеком». Я не смогла не улыбнуться – ведь это был один из выводов работы Розенхана – мы никогда не бываем исключительно кем-то одним, и сумасшедшие люди не всегда безумны, а здоровые не всегда рациональны. Ли продолжал: «Я был бы удивлен, не то чтобы не поверил, но очень удивлен и очень расстроен, узнав, [что он лгал]. Это заставило бы меня еще больше думать, что Дэвид боролся за место под солнцем».
Я задумалась: неужели он боролся не за место под солнцем, а против него?
Розенхан с его блеском и странными деталями сумел раскрыть правду (даже если эта правда и включала в себя откровенные вымыслы) и создал нечто, что мы обсуждаем, позорим, чествуем и изучаем почти полвека спустя. Возможно, люди поверили во что-то, «доказанное» исследованием, и, к добру ли, к худу ли, этого оказалось достаточно, чтобы все изменить. Может быть, прав был шеф Бромден из «Пролетая над гнездом кукушки»: «Все – правда, даже если этого не случилось».
Похороны Розенхана не были многолюдными. Ни одна национальная газета не писала о его кончине. Скромное прощание частично связано с тем, что вокруг него разлилось горе. Череда трагедий обрушилась на стареющего профессора с такой бессмысленной жестокостью, которую можно сравнить только с Иовом. Все началось с гибели его дочери Нины в автокатастрофе в 1996 году, следом смертельный диагноз Молли – рак легких, потом первый приступ Розенхана – небольшая транзиторная ишемическая атака, которая, скорее всего, осталась бы незамеченной, если бы он не настоял на обследовании. Флоренс заметила небольшую перемену в своем друге после первого удара судьбы. Его ловкий ум смог это скрыть, но в нем возникло некое новое сомнение, секунды промедления, которых раньше не было. Молли умерла в своей постели в 2000 году, и примерно в это же время Розенхан перенес обширный инсульт, от которого так и не оправился. Инсульт и другие болезни, обрушившиеся на Розенхана, так повредили голосовые связки, что его баритон растворился в тишине. Человек, который каждый день проходил по несколько километров вокруг стэнфордской радиоантенны, преподаватель, способный обратить внимание на студентов, теплый и дружелюбный рассказчик закрылся в собственной раковине. Он больше не мог ходить и переехал в дом престарелых. Его часто навещали верные приверженцы, включая подругу и опекуна Линду Курц, сын Джека и Флоренс. Все остальные забыли о Розенхане. Когда я общалась с его бывшими друзьями и коллегами, многие из которых годами посещали вечеринки в его доме, они спрашивали, как он себя чувствует, потому что ничего не слышали о его смерти.
«Он как бы проживал несколько жизней. В зависимости от обстановки он мог быть другим человеком».
На его похоронах близкий друг Розенхана Ли Шульман, который много часов изучал с ним на уроках Талмуд, произнес речь, которая идеально описывает Розенхана:
– Слава Дэвида стоит на многих достижениях, но одно из них светит ярко, как мощный маяк. Его статья в журнале «Science», «Психически здоровые на месте сумасшедших» начинается с вступительной фразы, которую следует произнести с интонацией студента Иешива-университета, которым он останется навсегда: «Если… вменяемость и невменяемость существуют… как нам отличить их друг от друга?»…
Если вы никогда не читали эту статью или же читали очень давно, вы могли забыть ее риторическую мощь… Это обращение, моральный вопль, крик боли и требование, чтобы мир был свидетелем.
Даже после многих лет безжалостного копания в его личном и профессиональном прошлом Дэвид Розенхан не стал для меня яснее, чем был в тот день, когда я впервые услышала о его исследовании от доктора Деборы Леви. Как сказал Ли Росс, «в зависимости от обстановки он мог быть другим человеком»; с разных углов зрения в нем можно увидеть героя или злодея, мерзавца или негодяя, шарлатана или Кассандру[95], самоотверженного лидера или эгоистичного оппортуниста.
Но есть одна история, в которой я одновременно вижу в нем мыслителя, ученого, отца и человека.
Джеку было тринадцать лет, когда отец позвал его с собой в в Нью-Йорк, где он встречался с редактором для обсуждения своей книги о псевдопациентах, которую так никогда и не опубликовал. Они шли по многолюдным улицам даунтауна, когда увидели на тротуаре открытую решетку. Через нее можно было разглядеть целый потаенный мир. Они чуть не задохнулись, когда прямо у их ног проехал огромный самосвал.
– Ничего не говори, просто иди за мной, – сказал Розенхан, подводя сына к одному из людей в каске, обслуживавшему лифт, ведущий под землю.
Он представился как Дэвид Розенхан, профессор инженерного факультета Стэнфордского университета. В ту же минуту на Розенхане и Джеке были каски и ботинки. Вжух! Они спускались под землю, чтобы воочию увидеть строительство инфраструктуры нью-йоркского метро. Похоже, квалификация Розенхана произвела сильное впечатление на их проводника, и работник все им показал. Джек все время переживал, что их за это арестуют. «Всего один сложный инженерный вопрос, и мы пропали», – думал он. Но Розенхан казался таким же спокойным и уверенным в себе, как и всегда. Он вел себя так, будто здесь ему было место, будто он был королем подземного мира, невидимого для всех толп прохожих над их головами. Этот простой факт поразил юного Джека: его отец так легко мог стать кем-то другим.
Он был великим притворщиком.
Благодарности
Пять лет назад, когда я начала изучать материалы для этой книги, доктор Э. Фуллер Тори написал мне электронное письмо после нашей первой встречи: «Это хороший проект для дилетанта, потому что вы подходите к нему со свежим взглядом, незамутненным почтением к мудрости профессионалов, которые, может, и знают, но часто и не подозревают, о чем они толкуют». Мне нравится это пожелание (так, что я повесила его над столом), и хотя я встречала множество профессионалов, которые не знают, о чем они говорят, я сталкивалась и с теми, кто все понимает. Вот далеко не полный список многих замечательных людей, которые в своей напряженной жизни нашли время, чтобы помочь мне написать эту книгу.
Прежде всего от всего сердца благодарю Флоренс Келлер и Ладорис Корделл, чудесных женщин из городка Уилки Уэй, которые за руку вели меня на протяжении долгих лет моих поисков и писательства. Они поддерживали меня, делились мудростью и советами. Вы обе столько привнесли в мою жизнь. Я бесконечно благодарна Дэвиду за то, что он собрал нас всех вместе. Без вас этой книги не было бы.