щая «соль», в Византии — число 50. А есть такой знак и в тюркских рунических письменах.
Чтобы читатель сам мог составить представление о граффити Петергофского клада, приведу их по упомянутой публикации[126] (см. рис. 1).
Рис. 1. Граффити Петергофского клада
Отдаю должное авторам, опубликовавшим не только свои выводы, но и материал, на основе которого они сделаны. Я, конечно, не почерковед, но, по-моему, очевидно, что перед нами монеты, граффити на которые наносилось как минимум четырьмя различными людьми. Монета с греческой надписью отличается тем, что надпись эта «написана на перевернутом монетном кружке, а буквы гораздо крупнее, чем у остальных известных надписей восточного происхождения…»[127]Я бы добавил, что у резавшего это слово человека, скорее всего, не было практики нанесения граффити, а потому буква «I» — неровная, дрожащая. В то время как на других монетах черточка проведена прямо.
Вторая группа — две монеты (по каталогу статей № 124 и 127), на которых, скорее всего, нанесены по одной крупной руне «каун». По словам авторов статьи, такая черта характерна для скандинавских рунических надписей на монетах из кладов с родины викингов.
Следующий «больной» — монеты № 130,134,135. На них имеется очень распространенный знак N. Как мы помним, он может читаться и из скандинавской, и из тюркской руники, а также означать числительные в византийской или иной переднеазиатской системе счета. Возможно, сюда относится и монета № 137 с ее «двойным крестом» (что, по идее, может означать 20). Нахапетян и Фомин считают их северными, хотя и не обосновывают свого мнения, поскольку рисунки эти, как можно понять из исследования, все же укладываются между строками арабской «легенды».
Наконец, к четвертому типу относятся все остальные монеты, граффити на которых выполнены мелко. Тут можно еще выделить две скандинавсие надписи (монеты № 120 и 129). Сказать что-либо относительно происхождения других знаков авторы не берутся. Но скандинавскими признавать их не спешат. По их мнению, среди четырех сотен представленных в каталоге монет однозначно северные — 14. И половина из них приходится на долю Петергофского клада. Что опять-таки делает его уникальным.
Кстати, еще об уникальности. Приведу для сравнения монеты из упоминавшегося клада в Кислой (№ 142–164) (см. рис. 2).
Опять-таки, по-моему, невооруженным глазом видно, что клад этот значительно более однороден. Можете поверить: в остальных кладах та же картина.
Так что Петергофский клад сам по себе представляется свидетельством крайне низкой степени достоверности (хорошо, как это не чья-то старая коллекция, учитывая, что это — Петергоф, место, где во времена императорской России было множество аристократических усадеб). Но даже если его и принимать во внимание, ничего о движении через Русь скандинавов в Византию и византийцев на Балтику он не говорит.
Рис. 2. Монеты из кладов в д. Кислой
Кстати, Нахапетян и Фомин на основании изучения всех монет с граффити приходят к выводу, что «установленное различие в наборе граффити из скандинавских и восточноевропейских находок свидетельствует о скромной роли северян в экономике Руси в раннее время»[128]. К примеру, на монетах из Швеции надписи встречаются очень часто, а на наших их единицы.
Ну, и к тому же значительная доля монет в Скандинавии происходит, как уже упоминалось, из восточных районов Халифата. Позволю себе привести длиннющую цитату из Сойера. Просто она предельно четко все объясняет.
«Монеты, циркулировавшие в Скандинавии, были очень похожи на те, которые в то же самое время обращались на Руси. Профессор Болин убедительно показал, что состав русских и шведских кладов в третьей четверти IX века почти идентичен… Клады этих двух групп очень близки и по происхождению своих монет, например, 56,3 процента монет из Руси были отчеканены на монетных дворах Ирака, в то время как из тех же мест происходят 54,1 процента монет, найденных в Швеции, а соотношение серебра из других областей также почти совпадает».
Дальше, правда, английский историк говорит, что совпадение «не означает, что именно русский монетный арсенал явился источником содержимого шведских кладов. Если бы серебро сначала вывозилось из Халифата на Русь, а затем в Швецию, то можно было бы ожидать значительных различий между монетами, обращавшимися в этих двух областях. В этом случае сходство между шведским и русским материалом могло бы сохраняться лишь при том условии, что денежные поступления из Халифата на Русь были идентичны поставкам из Руси в Скандинавию.
Во всяком случае, не похоже, чтобы содержимое русских кладов ввозилось на Русь теми же маршрутами, что и современные им шведские сокровища. На регионы Халифата, служившие поставщиками серебра, указывает не только максимальное количество их продукции в кладе, но и последние монеты, которые, будучи отчеканенными вблизи такого региона-экспортера или в нем самом, скорее всего, были новее, чем экземпляры, прибывшие из более отдаленных мест.
Профессор Болин показал, что в этом отношении русские клады IX века распадаются на две группы. К первой относятся те, для которых источником новейших монет послужили регионы, прилегающие к Кавказу и южным берегам Каспийского моря, а ко второй — клады, в которых позднейшими являются образцы из далеких северо-восточных провинций, отчеканенные на монетных дворах таких городов, как Балх, Бухара, Мере, Самарканд и Ташкент. Это наводит на мысль о том, что мусульманское серебро достигало Руси по двум маршрутам — один из них, юго-восточный, пересекал территорию Хазарского каганата, находившегося в низовьях реки Дон, а другой проходил по караванному пути, соединявшему Хиву, что на Амударье к югу от Аральского моря, с Булгарией, расположенной в среднем течении Волги.
Однако содержимое русских кладов 850–875 гг. свидетельствует о более южном маршруте. В Исфахане, Басре, Армении, Багдаде и Мерее были выбиты позднейшие монеты из пяти кладов, а последний из них, найденный в Новгороде, одинаково хорошо согласуется как со шведским, так и с южнорусским материалом.
Если бы источником для шведского материала в то время служили, в основном, деньги, циркулировавшие на Руси, то последние монеты шведских кладов должны были бы происходить или из тех же самых областей, или из других, но не слишком отдаленных. На самом же деле последние монеты многих шведских кладов середины IX века были выпущены представителями Тахиридской династии в таких местах, как Мере, Бухара, Самарканд и Ташкент, а это предполагает, что большее значение для Скандинавии в то время имел северный маршрут через Волгу.
Это не обязательно означает, что серебряные деньги, импортировавшиеся на Русь по южному пути, никогда не достигали Скандинавии, но это показывает, что по северному маршруту было ввезено достаточно «поздних монет», чтобы они оставили заметный след в кладах»[129].
К этой цитате нужно только добавить, что английский исследователь полагает, что «русские клады» — это только то, что на юге, а то, что идет с Волги через новгородские земли, — не русское. Это понятно для человека, разделяющего в общих чертах норманистскую теорию, по которой, Севером будущей Руси в этот момент владеют шведы. Но не для нас, знающих, что славяне сидели на Волхове еще с VII века.
Итак, в Швеции господствует серебро из восточных частей Халифата. А у нас в Петергофском кладе североафриканских и египетских по месту чеканки монет подавляющее большинство, в небольшом Кремлевском (812 год по самой молодой монете) — 26 из 44. В Кислой (838 год) и Выжигше (842 год), расположенных как раз вдоль перехода с Волги на Западную Двину, африканских монет прилично, где-то более четверти, но большинство — иракские (Мадинат ас-Салам и Васит). Среднеазиатских уже довольно много, но все же меньше, чем африканских. То есть перед нами что-то такое промежуточное, типа скрещения двух потоков. А вот в Тимиреве — 2, на Волге, хотя превалируют по-прежднему дирхемы из Ирака и Джибала, на третьем месте — Самарканд. Стало быть, структура клада приближается к скандинавской.
Вот что пишет относительно монет Нефедов в упоминавшейся работе: «На север (Поволховье) и юг (левобережье Среднего Поднепровья) Восточной Европы куфическое серебро начало поступать практически одновременно, в кон. VIII — нач. IX в. В центральной части меридионального маршрута, в населенном кривичами Днепро-Ловатском междуречье, циркуляция восточной монеты началась не позднее 2-й чете. IX в. Прямым доказательством существования северного монетного потока является наличие в кладе у д. Кислая полубрактеата Хедебю. Однако утверждать, что уже в 1-й пол. IX в. серебро циркулировало на всем протяжении пути «из варяг в греки», преждевременно, поскольку клады этого времени не известны в бассейне Ловати». Не так определенно, как предыдущие авторы, но все же понять можно.
Наконец, Г. С. Лебедев, стараясь обосновать, что Петергофский клад доказывает существование пути «из варяг в греки», указывает распределение кладов по двум потокам, которые, по его словам, сходятся на Волхове. Первый — Волго-Окское междуречье (Хитровка, Угодичи, Сарское городище) и дальше Старая Ладога, Вылега, Княщина, Холопий городок. Это все, кстати, клады с преобладанием «восточных» монет. Даже в самом «африканском» из них — Угодичах — доля западнохалифатских денег чуть меньше половины. Так что их связь с Петергофским кладом, где, напомним, почти все монеты — из Африки, существует только в представлении Лебедева.
Вторая цепочка еще интереснее: Дон (Петровское Кривянское, Цимлянское) — переход с Дона на Днепр (Завалишино, Нижняя Сыроватка) — Могилев — верховья Немана. «Серия монетных находок указывает на дальнейшее движение «серебряного потока» к Балтике с Днепра по Неманскому пути», —