– Нет. Знаю только, что это очень далеко… Настолько, что у тебя может не хватить голубей. Не отпускай их часто. Прошу!
– Это всего лишь первый. Ты не волнуйся…
Беседу сарматки и критского наемника прерывает ржание коней. Это перекличка: кобыла Заряны учуяла знакомый запах и теперь приветствует своих братьев, с которыми росла в одном табуне. На пригорке появляются два сармата. Марк вскакивает и хватается за меч. Заряна что-то кричит всадникам, те отвечают ей зернистыми порывами своего степного наречия.
– Это разведчики. Их послал мой отец, чтобы они осмотрели окрестности и проложили путь до саков!
– Скажи им, чтобы убирались. Мне здесь не нужны чужаки!
– Марк! Мы должны доверять друг другу! – Заряна подходит к Марку и осторожно трогает его гранитную руку. Критянин тонет в этих влажных от дыма и ветра глазах, но быстро приходит в себя и плотно фиксирует гладиус в ножнах. Хорошо. Он позволит сарматам кочевать рядом.
Позади три дня утомительного перехода по бесконечной степи, которая днем похожа на дымящую пыльцой сковородку, а ночью превращается в залитое лунным светом холодное кладбище надежд выбраться отсюда. Сегодня воздух пронизан опасностью. Она всюду: в тревожном блеянии дроф, стремительном бегстве джейранов и багряно-синем горизонте, который выглядит словно смертельная язва на небесной шкуре.
Сарматы пропускают через ноздри терпкий запах степи и озабоченно обсуждают ее болезненное дыхание. Марку это не нравится.
– Я запрещаю вам говорить на своем языке! – Марк подходит к кочевникам и пихает одного из них в плечо.
– Но они не знают другого! – Заряна пытается отвести Марка в сторону. Сарматы словно не замечают наемника, продолжая показывать в сторону края неба.
– Заряна, ты меня не услышала? Я не терплю в лагере иноязычную речь. Это угроза! – Марк заводится, грубо отталкивая Заряну.
Одному из сарматов не нравится поведение латинянина. Он подходит к Марку и пытается ему что-то объяснить, повышая голос. Наемник недолго думает и наносит молниеносный удар мечом. Кочевник успевает удивиться своим выпадающим внутренностям и что-то говорит опешившей от ужаса Заряне. Второй сармат с криком атакует убийцу, но разве можно справиться с Марком в ближнем бою? Нет. Сколько таких испуганных и кричащих он отправил к Аиду… Сотню, две, тысячу? Марк не считал. Это куда более утомительное занятие, чем отнимать чужие жизни.
– Что? Что ты наделал? Зачем? – Заряна валится на колени и, пачкаясь в крови, пытается нащупать признаки жизни в изувеченных телах.
– Я предупреждал. Мое слово здесь закон! Или есть еще несогласные? – Марк смотрит в сторону Сальвия, который привстал на месте, но теперь покорно садится, ничего не отвечая.
Заряна кидается на Марка и пытается в отчаянии бить его кулаками. Критянину нравятся женские слезы – одному из немногих мужчин. Слезы – белое вино, кровь – красное. Напиваться лучше, когда смешиваешь оба напитка. Но не в этот раз. Марк скручивает Заряну и заставляет ее сесть на землю.
– Я устала смотреть, как мои братья гибнут от латинских клинков! Будь ты проклят! – Заряна рыдает неестественно глухо, словно волчица оплакивает раздавленных волчат.
– Ну, давай, девочка, натрави на меня своих богов! В кого вы там верите – в ветер? – Марк ловит поток воздуха и широко расставляет руки, словно это паруса. Он сильный. Ненаказуемо сильный!
Буря надвигается. Сначала степь радуется долгожданному дождю, который несется на колеснице из грома и молний. Но влаги слишком много: она кружит в гибельных хороводах жителей ковыльной вселенной, еще сильнее возбуждая свой аппетит с каждой новой отобранной жизнью. Буря близко…
Марк разбил лагерь в русле пересохшей реки. В береговой нише есть естественные пещеры, где удобно развести костер и заснуть под звуки оркестра местных цикад. Но не сегодня. Римляне вздрагивают от раскатов грома, словно небесный великан бьет мечом по огромному кованому щиту. Он где-то рядом. В его руке факел, который то и дело вспыхивает, облизывая верхушки холмов языками синего пламени.
– Нужно срочно убираться отсюда! – из темноты появляется промокшая насквозь Заряна.
– Куда? На открытое пространство? Тут мы защищены от дождя!
– С теми, кого ты убил, мы обсуждали бурю… Мы всю жизнь в степи и знаем, откуда и когда приходит бог грозы!
– Ах вот какой бог меня покарает? Ну давай, давай. Я сын Зевса, сарматка, и грозой меня пугать – как рыбу водой!
– Ну послушай меня! Это русло реки, выше сильный дождь. Понимаешь? Поток снесет всех нас!
– Ты же прокляла меня! Я не ослышался? Зачем тогда хочешь спасти?
– Ты знаешь, Марк. Меня держит только Атей!
– Вот и ладно. Давай, хочешь, бери с собой Сальвия. Или опять тебя придется спасать?
Марк разряжает обстановку. Солдаты обмениваются взглядами и улыбаются. Зря они сомневаются в своем командире – он всегда знает, что делает. Сальвий не реагирует на колкость. Он молча лежит у пыльной стенки пещеры и просто переворачивается на другой бок.
– Видишь, словно подменили человека! Вырезать полгарнизона Энны и сломаться, чуть-чуть заглянув в глаза смерти. Болтун!
Заряна выходит из грота и карабкается по склону. Ливень сшибает девушку с ног, но она впивается сильными руками в раскисшую глину и лезет наверх, чтобы свернуться калачиком прямо посреди хмельного разгула стихии.
– Мама… Я устала. Я не могу позволить им убить самое родное, что у меня осталось, что у нас с тобой осталось… Но что я могу сделать? Что? Помоги! – Заряна пытается защититься от стены дождя своим верблюжьим плащом, который намок, отяжелел и теперь похож на погребальную плиту из песчаника.
Заряну ослепляет молния, ударяющая в одиноко торчащий шест, к которому привязаны лошади. Животные в страхе разбегаются. Девушка вскакивает и видит, как конь крушит копытами клетку с голубями – птицы вспархивают, стремительно исчезая в жерле ненастья. Сарматка пронзительно кричит и пытается поймать хоть одного, но видит под ногами только птицу с переломанными крыльями и раздавленной грудью. Она хватает голубя и лихорадочно его трясет, словно от этого агонизирующая птица оживет. Еще удар. И еще. Маленький пригорок словно притягивает к себе раскаленные стрелы молний. Заряна видит, как трава вокруг занимается огнем, но пламя мгновенно проигрывает неравную схватку с небесным морем. Ей все равно – пусть мать заберет ее! Быстрее!
Слышен глухой раскатистый рокот, похожий на приближение огромного табуна. Звук отрезвляет девушку, она бежит к берегу и видит страшную картину: по засохшему руслу несется огромная волна, увлекающая за собой валуны, деревья и все живое. Сарматка отчаянно бросается вниз, видя, как люди пытаются выбраться из грота. Первым выскакивает Сальвий. Заряна протягивает ему руку, но один из солдат скользит, цепляется за корсара и увлекает его за собой. Мощная волна сбивает обоих, отбрасывая на несколько метров, и уносит вниз по течению. Вода быстро заполняет грот, швыряя в разные стороны бревна, камни и всякий мусор. Заряна видит, как всплывает труп одного из римлян – заостренная палка вонзилась ему в шею. Сарматка ныряет прямо в мутное месиво – спустя несколько секунд она появляется на поверхности, таща за шиворот обмякшее тело. Это Марк. Вместе они хватаются за какой-то куст и с трудом карабкаются по скользкой глине вверх. Оказавшись на берегу, в безопасности от бурлящего потока, Марк падает на траву, откашливается и хрипит. Заряна валится рядом и плачет от бессилия. Она смотрит в ненастное небо, где навсегда растворилась надежда увидеть брата живым.
Глава 12Второе рождение Ахуры
Парфия, берега Гирканского моря
Греки или римляне в любой точке вселенной чувствуют себя детьми своих многочисленных и великих народов. Сыновья степей ощущают себя иначе – они как стрелы в большом колчане: живут тесно, но добычу бьют отдельно. Здесь каждый клан – что отдельный народ со своими героями, нередко и богами.
Аршакиды почитают своим тотемом медведя: «арсак» и есть медведь на сарматском многоголосье. Но даже среди медведей встречаются волки. Им не нужны сладкий мед и большие города, они не признают доспехов и предпочитают силе свою врожденную хитрость. Их называют Гью – клан головорезов и забияк, с которым боится иметь дело даже самый-главный медведь.
– А можно пленнику глоток воды? А то ведь не доеду живым! – Деметрий щурится от ярких лучей жгучего солнца, пытаясь хоть немного ослабить тугие сыромятные ремни на затекших запястьях. Воины переглядываются. Один из них – ясно, что старший, – с багровым шрамом, пересекающим всю правую сторону лица с пустой глазницей, достает кожаную флягу, открывает ее и грубо сует ему в рот: пленник делает несколько жадных глотков.
– Вот и чудно! Значит, по-гречески вы понимаете! Нескучно будет! – подытоживает утоливший жажду Деметрий. – А правда, что Гиркания – земля волков?
– Да, это правда, – отвечает одноглазый, одновременно переводя ответ спутникам. Те одобрительно кивают.
– Много волков? – всем своим видом Деметрий демонстрирует крайнюю степень заинтересованности.
– Волки – это мы. Клан Гью всегда был лучшим на поле боя! – воин бьет себя в грудь. Догадываясь, о чем речь, младшие горделиво вскидывают подбородки.
– Даа… Почему же вы всегда слушаетесь этих Суренов? – наивно спрашивает Деметрий, стараясь своим видом не выдать издевку. Исподволь грек замечает, как нервно на его слова реагируют спутники, что-то – видимо, ругательства – бормоча на своем языке.
– Их больше, – мрачно отвечает старший.
– Логично… – соглашается Деметрий. – Хм… Я так понимаю, другие по-гречески не понимают?
– Они выросли в горных деревнях, а я долго жил в столице, поэтому разговариваю, – важно отвечает одноглазый.
– А вы были в этом… Не знаю, как называется, – Деметрий делает вид, что мучительно подбирает слова, – ну, рай для воинов?