Старший мечтательно улыбается:
– Они не были. Я был. Это для лучших воинов, – он переводит вопрос своим соплеменникам. Они живо цокают языками и весело смеются. – Многие ищут смерти на поле боя, только чтобы попасть туда! – предается воспоминаниям воин.
Сирийский царь хотел бы разделить приятные моменты с гирканцем, но перед глазами стоит распятая на полу дахмы Родогуна. Когда кавалькада всадников останавливается в тени дерева отдохнуть, Деметрий начинает расставлять силки.
– А если я тебе скажу, что не надо умирать? Что никакого рая нет, а лучшая из тех ахур сейчас на земле и ждет, чтобы подарить твоим солдатам еще более сладкое удовольствие?
– Чужеземцам рай недоступен. Ты завидуешь, грек, – снисходительно отвечает воин, одновременно раздавая короткие распоряжения подчиненным.
Деметрий прислоняется к дереву, давая отдых натруженной пояснице. «Сейчас или никогда!» – Деметрий вкладывает в слова все обаяние, на которое только способен, всю силу своего убеждения:
– Слушай внимательно! Родогуна – царская дочь, это и есть главная ахура! Она сейчас одна, без одежды, с пышущей грудью и влажным лоном, чтобы стать пищей стервятников. Так, может, стоит сделать ее вечной рабыней для утех? Зачем умирать этому великолепному телу? – Старый воин заметно напрягается и делает глубокий глоток. Его единственный глаз упирается в Деметрия и, не мигая, внимательно изучает его. – У тебя давно была женщина? – не дает опомниться парфянину Деметрий.
– Давно… – мрачно признается тот.
Деметрий подается к воину всем телом и обольстительно шепчет:
– Она больше не царская дочь, а обычная девка. Почему Сурены имеют право отбирать лучшее? А? Это волчья добыча! Или я не прав?
Одноглазый нервничает еще сильнее, встает и выдает трель на своем языке. Другие солдаты внимательно слушают и одобрительно кивают. Наконец он поворачивается к Деметрию:
– Рассказывай, что знаешь, грек!
Деметрий облегченно выдыхает.
В сумраке, сгустившемся в дахме, едва различаются силуэты грифов, начавших свою кровавую трапезу. Только шорох перьев, скрип когтей о камни и чмоканье плоти, отрывающейся от еще не окоченевших тел. Один из грифов подлетает и пытается сесть Родогуне на грудь – девушке визжит и мотает головой. Птица нехотя отступает. Впрочем, ненадолго. Грифам спешить некуда: пищи вокруг много.
Вдруг в темноте появляются блуждающие зеленые огоньки. Грифы опасливо клекочут, отскакивая на безопасное расстояние, но не улетают, терпеливо ожидая своей очереди. А главная добыча достается новым гостям. Это волки. Они обходят плиту с разных сторон. Родогуне уже тяжело кричать – она хрипит, напрасно стараясь отогнать хищников. Волки не реагируют, деловито обнюхивая тела убитых и лязгая зубами в сторону несчастной женщины. Вот один из них вскарабкивается на плиту, готовясь одним ударом клыков вспороть ей горло, и вдруг катится прочь, извиваясь в предсмертном вое. Как по команде, стервятники взмывают в небо, стая, ощерившись, прячется под своды камней, отступив перед новой безжалостной силой.
Женщина замирает. Вот кто-то, присев, вырезает стрелу из холки вожака – зачем оставлять следы? Над Родогуной нависает тень. В отблеске зажженного факела появляется знакомый профиль, непокорные вихры вьющихся волос.
– Деметрий?! Как? – сорванный голос Родогуны дрожит.
Деметрий виновато улыбается.
– Непросто. Сразу скажу, что взамен этих хищников я привел других… Но это все-таки лучше, чем такая бесславная смерть!
В нескольких метрах от Деметрия, у палатки, переминается с ноги на ногу парфянин, прислушиваясь к тому, что происходит внутри. Грек отворачивается и отрешенно делает глоток из кожаной фляжки. Одноглазый подсаживается к Деметрию.
– У ахур были закрыты лица, но мне кажется, эти глаза я как раз там и видел…
– Что дальше? – глухо спрашивает Деметрий, отхлебывая воды.
– В Горгане ее не знают, поэтому будет жить в нашей казарме, а ты пойдешь в темницу, – буднично отвечает воин, пожимая плечами.
Поперхнувшись водой, Деметрий заходится в кашле.
– Стой, стой, стой! Как в темницу? Я такой подарок сделал, а ты? – не ожидавший такого оборота событий, он вскакивает на ноги и тут же падает, сбитый ловкой подсечкой.
– Спасибо, грек. Но я ничего тебе не обещал! – скалит парфянин крупные желтые зубы.
Неожиданно из палатки выскакивает Родогуна – ее рот в крови: только что она разорвала насильнику яремную вену зубами. Не давая опомниться, девушка остервенело бросается на второго и вонзает ему в лицо черепаховую заколку для волос. Одноглазый не сразу видит происходящее здоровым глазом и теряет драгоценное время, а когда выхватывает меч – Деметрий сзади перехлестывает ему горло ремнем от бурдюка с водой. Пока раненый в лицо солдат в шоке катается по земле, Родогуна замечает, что более крепкий соперник вот-вот одолеет грека. Ярость и ненависть удваивают силы, и огромный валун навсегда закрывает двери рая для гирканского волка. Хрясь! Мозги одноглазого вперемешку с кровью заливают лицо Деметрия. Оставшийся в живых даже не помышляет о сопротивлении. Выдернув заколку из щеки, он в панике прыгает на расседланного коня и пускается вскачь, Родогуна кричит ему вслед проклятия на парфянском языке.
Деметрий сбрасывает с себя безголовое тело и с трудом поднимается на ноги, брезгливо оттирая лицо от кровавого месива. Родогуна медленно подходит к нему вплотную – и раз! – сильно лупит по щеке ладонью.
– Это тебе за рай с волками!
Деметрий замечает, что в ее волосах появилась большая седая прядь.
Сколько он себя помнит, ему всегда приходилось бежать, и всегда женщины в его судьбе имели решающее значение. Сначала мать увезла его на Крит, чтобы уберечь от узурпатора Баласа, убившего отца. Слава богам, казну они успели прихватить с собой, и Деметрий не только ни в чем не нуждался, но, когда окреп, на отцовское золото смог сколотить хорошую армию наемников. Но и они не смогли бы вернуть ему царство, если бы не другая женщина – Клеопатра! Чувствуя, что под Баласом зашатался трон, она сбежала от него к Деметрию, да к тому же убедила отца стать союзником царевича-изгнанника. Если бы Птолемей не погиб от случайной раны, они могли бы вдвоем покорить весь Восток. Хорошо, что хотя бы слоны Птолемея достались ему! Правда, какой от них прок, если захватил его в плен Митридат не на поле боя, а заманив в ловушку с помощью продажного Вавилона. И вот теперь он снова бежит, но уже вместе с дочерью Митридата!
Мрачным мыслям Деметрия созвучен и ландшафт – серые барханы Каракумов с жалкой растительностью. И молчащая всю дорогу Родогуна.
– Почему именно сюда? – устало спрашивает Деметрий у насупившейся девушки.
– Если за сотни верст и есть место, где мы можем сейчас укрыться, это там, – сквозь зубы отвечает Родогуна, показывая вперед, – под охраной Рунаншаха!
– И кто это, что его испугаются Сурены? – грек знает, что для прекращения ссоры лучше плохо говорить, чем хорошо молчать.
– Кто-то говорит, что у него уши слона, кто-то – что лицо человека и тело змеи. Никто не выживал, если с ним соприкасался, – пожимает плечами парфянка.
– Морское чудище из Гирканского моря? – Деметрий изображает удивление. – Я стану Персеем, а ты – Андромедой.
– Это не сказки, Деметрий. Спроси у местных рыбаков, если не веришь! – строго отвечает Родогуна.
– Ага. Вот эти рыбаки нас и сдадут, – кивает Деметрий.
– Нет. Они не понимают ни по-парфянски, ни по-гречески. Говорят, они всегда здесь жили и поклонялись Рунаншаху! Для них искать его глазами – большое табу, поэтому люди моря отправляют на мелководье своих овец и уходят…
– Проклятье, а я так мечтал окунуться в прохладную воду!
Лошади поднимаются на бархан, за которым видна синяя морская гладь.
Выживший воин, склонив голову, стоит на коленях перед Суреном и Фраатом, сидящим на царском троне.
– Ты даже не представляешь, что ждет тебя и твой проклятый род! – ледяным голосом цедит Сурен, нависая над несчастным.
– Ну что нам даст расправа? Нам нужно выяснить, куда они делись! – рассудительно успокаивает юноша рассвирепевшего советника. – Понятно, что в Горган они не сунутся, но и назад вряд ли вернутся.
Сурен и сам понимает, что казнь этого солдата не принесет никакой пользы. Кроме одной – устрашения!
– Родогуна раньше любила ездить в рыбацкие деревни и слушать байки этих полулюдей из племени огурча про их чудовище, государь. Она наверняка решит спрятаться на острове. Но поездка туда может быть опасна.
Фраат с нескрываемой издевкой смотрит на своего главного сановника.
– То есть прикончить моего отца у тебя смелости хватило, а отловить пару беглецов страшно?
– Что-то там есть… – угрюмо произносит Сурен.
– Вот и посмотрим. Ни я, ни ты там не были. Ведь интересно, правда?
Фраат с детской непосредственностью спрыгивает с трона и выбегает из зала. Сурен едва поспевает за ним подагрической походкой, прихрамывая и морщась, на ходу кивая страже на воина:
– Этого в дахму! В назидание другим. Трусость – тоже предательство!
Длинная узкая лодка, управляемая четырьмя смуглыми гребцами, слаженно вспенивающими воду короткими, похожими на веер веслами, грациозно скользит по морской глади. Впереди виднеется пустынный остров, поросший редким кустарником. Деметрий стоит на носу и наслаждается ветром. Вдруг он скидывает пропитанный потом хитон, с криком прыгает в море и плывет прямо перед лодкой, опережая ее. Для любого грека, где бы он ни жил, вода – родная стихия.
– Отличная вода! Давай, иди сюда, никого здесь нет! – кричит он Родогуне. Девушка хмуро смотрит на Деметрия и встречается взглядом с аборигеном, который поднимает брови и осуждающе мотает головой. Но Деметрий не хочет слушать. Он вырвался на свободу, и его энергии нужен выход. – Да вы не быстрее черепахи. Я первым доплыву!