Мощными гребками, то подныривая, то вспархивая над водой, словно бабочка, Деметрий плывет в сторону острова, до которого осталось несколько десятков метров. Родогуна беспокойно всматривается в море. Вдруг рядом с ним возникает несколько блестящих на солнце темных пятен. Сначала Деметрий дергается, но потом видит, что это тюлени – каспийские нерпы. Мужчина пытается оседлать одно из животных, у него это не получается. Он громко хохочет, как ребенок.
Потом они сидят у костра и долго смотрят на огонь. Рядом с ними молча жуют вяленую рыбу странного вида люди, низкорослые, едва достигающие греку до плеча, со смуглой, будто пергаментной кожей, широкими носами, толстыми губами и копной черных кучерявых волос. Они кидают друг другу реплики, похожие на птичьи трели. Косясь на хозяев, Деметрий тоже пытается есть рыбу, но плюется. Родогуна видит это.
– Это белуга. Царица рыб. Главная пища для Рунаншаха.
Деметрий кривится:
– Пересоленная очень… И так пить хочется. Признайся, ты выдумала всю эту чушь, чтобы запугать меня, – он бросает страстный взгляд на Родогуну. – А пойдем прогуляемся, а?
– Обойдешься! – сухо отвечает девушка. – Я тебя еще не простила!
Рядом аборигены заводят заунывную песню. Деметрий закатывает глаза и кидает остатки рыбы в огонь.
Глава 13Небесные скакуны
Ферганская долина, Эрши – столица княжества Паркана
В китайских хрониках государство, занимавшее Ферганскую долину, упоминается как Давань, что в переводе может звучать как «великие ионийцы». Но сами жители, славящиеся разведением самых прекрасных скакунов в мире, называли свое царство Паркана.
В неприступных горах Парканы водились кони, которых невозможно было поймать. И тогда к подножию гор пускали пестрых кобылиц, а горные жеребцы спускались к ним для случки. От них и рождались жеребята, потеющие кровью и названные небесными.
Все это Чжан Цянь узнает потом, а пока, с высоты Сарыкольского перевала, у него дух захватывает от множества цветущих городов, раскиданных по долине вдоль оазисов, докуда виден горизонт. Остались позади пробирающие тело до костей ледяные ветры Памира и красные пески Таримской пустыни, обжигающие ступни ног. Перед ним распростерлась ферганская земля, откуда десятки дорог разбегаются на запад, в неведомые страны.
Наконец караван с изможденными людьми достигает стен столицы Парканы – Эрши. В многолюдном городе, обнесенном высокими стенами с башнями, сложенными из необожженного кирпича, караван давно ждут, а начальника каравана – гудухоу Мо – и вовсе встречают по-приятельски.
По мановению ока только что казавшийся единым целым караван распадается на составные части. Товары попадают в ловкие руки купцов. Скот уводят за город, в загоны. Наложниц, среди которых самая ценная – западная жемчужина Млада, отправляют на отдых в караван-сарай. Перед тем как они предстанут перед очами правителя или окажутся на невольничьем рынке, девушки должны смыть с себя пыль дорог, как следует отдохнуть и вернуть себе былые формы. Никто не хочет продешевить.
Рабов отцепляют от общего каната и загоняют в грязную, грубо сколоченную клетку, весь пол которой покрыт человеческими экскрементами. Цяню казалось, что за десять лет, проведенных у хунну, он привык ко всему, но запах в клетке такой отвратительный, что перехватывает дыхание.
Меж тем это людское стойло окружают бородатые мужчины, что-то живо обсуждая с охранниками и тыча в пленников, словно в животных, палками. Они совсем не похожи ни на степняков, ни на соплеменников Чжан Цяня. Круглые глаза в глубоких глазницах, прямые крупные носы и длинные курчавые бороды, выкрашенные в рыжий цвет. Забыв про вонь, Цянь с интересом вглядывается в лица хозяев города.
На площади раздается шум, народ жмется к стенам, уступая дорогу табуну превосходных скакунов, среди которых выделяется удивительной красоты золотистой масти конь с длинными ногами, оканчивающимися небольшими крепкими копытами, и поджарым крупом с низко посаженным хвостом. На «оленьей» шее, практически лишенной гривы, покоится утонченная голова с горбоносым профилем и миндалевидными глазами пронзительно-голубого цвета. Каждый мускул играет под тонкой, почти прозрачной кожей, покрытой сеткой кровеносных сосудов.
Чжан Цянь завороженно припадает к решетке.
– Это и есть ханьсюэ ма – «небесный скакун»? – шепчет он.
– Да, – отвечает пленник по соседству. – Это целое состояние. Но так уж вышло, что царь Парканы имеет еще большую страсть к женщинам светлой масти. Говорят, у него в гареме их полсотни…
Погонщики открывают двери большой конюшни, расположенной в другом конце площади, в здании караван-сарая, и ласковыми окриками загоняют лошадей внутрь, распределяя их по стойлам.
Чжан Цянь отходит внутрь клетки и крепко задумывается.
На городской площади тут и там мелькают хуннские воины – видно, что они едва держатся на ногах. Слышны заунывные песни и смех.
– Они всегда так нажираются? – вглядываясь в сумерки, обращается Чжан Цянь к Ганю.
– Император ежегодно дарит шаньюю с десяток тысяч диней рисового вина. Многие спиваются. Кто-то даже не ради добычи ходит в караване, а ради попойки, – бывший слуга хорошо информирован. За прошедшие десять лет Ганю трижды доводилось сопровождать караван на запад.
– А старший кто?
– Сотник Ундэр… Но он валяется уже, скорее всего…
Чжан Цянь поворачиваясь к Ганю боком, командует:
– Бей по шее. Сильно! Но только не сломай.
– Не понял! – удивляется Гань.
– Сейчас поймешь!
Лишь недавно Дэ Мин был бесправным пленником, в чьи обязанности входило собирать сухой кизяк для отопления юрты одного из хуннских князьков, без всякой надежды на будущее. И может быть, через год или два его голову также занесли бы в ворота другие игроки в надежде сохранить свою жалкую жизнь раба. А теперь он сидит и попивает рисовое вино, играя в кости с воинами. Да, в Поднебесную ему возврата нет. Но кто сказал, что весь мир должен сводиться к империи Хань? Вот он уже добрался до новых земель. И, в отличие от глупого Цяня, не с колодкой на шее, а верхом на коне. Кто знает свою судьбу?
– Только дурак в своей жизни не меняет мнение, – пытается донести Дэ Мин мудрость китайского философа до своих хмельных сотоварищей. Степняки с трудом понимают ханьца, но алкоголь явно смещает границы.
Вдруг игроки слышат крики, которые доносятся со стороны клеток. Вслед за остальными Дэ Мин вскакивает и, пошатываясь, идет в зловонный угол площади. Туда же движется патруль местных воинов – рослых бородатых копейщиков в кольчугах.
Дэ Мин светит факелом внутрь и видит картину: в дальнем углу клетки лежит Чжан Цянь, покрытый испариной, весь в дерьме и с синей опухшей шеей, в другом жмутся остальные узники клетки.
– Что здесь происходит? – коверкая слова, на хуннском спрашивает Дэ Мин.
– Это моровая язва, – по-китайски обращаясь к Дэ Мину, отвечает Гань. И тут же сообщает эту новость хунну, последовавшим за Дэ Мином. – Его на привале укусил суслик. Его надо срочно вынести за городские стены…
Хунну в ужасе шарахаются от клетки.
– Какой суслик? Что ты несешь? – не понимает Дэ Мин.
– Обычный, – пожимает плечами Гань. – Если бы мы их не ловили и не пили кровь, давно бы сдохли от этого поганого риса.
Хунну, энергично жестикулируя, переговариваются с местными. Один из них уверенным движением открывает клетку.
– Что ты делаешь? – Дэ Мин пытается его остановить и получает увесистый пинок от стражника, не понимающего речь китайца.
Дверь уже открыта. Внезапно оживший Цянь хватает за голову склонившегося над ним парканца и резким движением сворачивает ему шею. Гань бросается в ноги другому патрульному, сбивает с ног, вырывает пику, всаживает тому в живот и выбирается наружу. За ним на волю вырываются другие рабы. Около клеток закипает бой. У пленников количественный перевес – они гибнут от палашей пьяных и плохо координированных хунну, но давят их, отбирая оружие. Один из патрульных успевает дать пронзительный свисток. На стене повсюду вспыхивают факелы. Слышны крики и лязг оружия. Пленные успевают обежать все клетки и отворить их, пользуясь ключами убитого стражника. На площади образуется круг из голодных, озлобленных узников с отобранными мечами и копьями, против которых из переулков выступают воины Парканы.
Пользуясь суматохой, Чжан Цянь и Гань успевают незаметно проскользнуть в конюшню со скакунами, чьи двери выходят прямо на площадь.
Гань бросается к одному из коней:
– Это наш шанс! Прыгай – и прорвемся!
– Постой, постой… Я не могу без нее! – остужает пыл товарища ханец.
– Ты с ума сошел? Хочешь умереть за женщину? – недоумевает Гань.
– За любовь! – коротко отвечает Чжан Цянь и бросается вперед, мимо лошадей, по длинному темному проходу. Ганю ничего не остается, как следовать за ним. Беглецы попадают в коридор, выходящий на широкую веранду, с которой видно, как внизу бьются рабы и стража. Цянь замечает одного из охранников – вдвоем скрутить застигнутого врасплох парканца не составляет труда. Он обращается к нему на хуннском. Тот отчаянно мотает головой. Секунду подумав, Чжан Цянь произносит фразу на непонятном для Ганя языке.
– Говоришь по-эллински? – стражник кивает головой. – Где пленницы для царского гарема?
Охранник мычит что-то невразумительное. Гань сильно бьет его под дых. Солдат показывает на лестницу, и позвонки несчастного хрустят в руках безжалостного Ганя. Жестоко, понимает Чжан Цянь, но иначе нельзя – и, вооружившись копьем и кинжалом, они поднимаются вверх.
– Что это за язык? Как он тебя понял? – удивляется Гань.
– Думал, я зря время в плену терял? Был там один раб, говорящий на этом языке. Свою страну он называл Бактрия…
Наверху у дверей еще два стражника. Шум с улицы сюда не долетает. Покои построены так, чтобы новых наложниц ничто не беспокоило. Стражники и сами не беспокоятся, охрана женского товара – дело нехлопотное. Расслабленно они перекидываются в кости и в одночасье падают: один, пронзенный копьем Ганя, другой – от кинжального удара Цяня. Впереди комната, где горит светильник и слышатся женские голоса.