– Пить! – Фраат с трудом разлепляет сведенные скулы и приподнимает голову. В лицо юноше ударяет ветер, ошарашивая глаза горячим песком. Нет. Это не всадники, это всего лишь бродяга-суховей… – Пить… – лихорадочно облизывая губы синюшного цвета, хрипит парфянский царь.
Деметрий достает плошку воды и мокрой тряпкой смачивает губы монарха.
– Плохи дела, государь. Одной стрелы с ядом нгва хватит на две с половиной сотни человек. Ты умираешь, Фраат Второй!
– Должно же быть противоядие… – голос Фраата звучит уже спутанно.
Родогуна нежно гладит брата по голове:
– Правда, думаешь, что после того, что ты со мной сделал, я спасу твою жизнь?
– Я… отдам вам… восточную область… Маргиану… Деметрий может… стать сатрапом… – каждое слово дается Фраату с большим трудом.
Деметрий меняется в лице. Родогуна видит это и, схватив за рукав, отводит в сторону.
– Ты ведь не будешь торговаться с покойником? Мы вернемся и возьмем всю Парфию!
– Милая, как? Сурены не простят гибель своего вождя. Никогда. Они слишком сильны!
– И что? Ты согласишься стать наместником Фраата?
– Антиохия Маргиана – огромный город, населенный греками. Ты слышишь меня – греками! Он был основан моим предком Антиохом Сотером, это часть моей фамильной империи, понимаешь? У меня есть план…
Родогуна плюет Деметрию под ноги:
– Какой же ты трус, Деметрий! Готов урвать кусок с царского стола? Боишься бросить вызов даже мертвецу? Тогда я сделаю это сама!
Родогуна разворачивается, чтобы вернуться к брату, но теперь Деметрий хватает ее за руку.
– Не смей! Говорю тебе! Маргиана – это лишь часть эллинского мира на Востоке. Я смогу сплотить его весь. Обещаю!
– Обещаю, – передразнивает девушка. – Как ты можешь обещать? Здесь ты не царь, здесь ты вообще никто! – Родогуна с презрительной улыбкой убирает его руку и уходит.
Деметрий со злостью оглядывается вокруг: в бреду мечется умирающий Фраат, Родогуна – словно фурия, ожидающая смерти брата, и, наконец, проклятое море с затаившимся чудовищем. О боги!
– Плохо. Очень! Убить вождь… Мужчины…
Перед Деметрием стоит группа туземцев в боевой раскраске. Один из них – старик с коричневатой сморщенной кожей и седыми курчавыми волосами – говорит на ломаном греческом.
– Нгва. Нужно против нгва! – Деметрий пытается подбирать слова, помогая себе знаками.
– Мужчина идти за мной. Она здесь остаться! – показывает староста в сторону Родогуны.
Два воина берут Деметрия под руки.
В центре острова десятка три аборигенов подпрыгивают у костра и поют заунывные песни. Рядом с огнем шаман – дряхлый старик в незамысловатом головном уборе из птичьих перьев – осторожно берет руками небольшие бледно-желтые личинки и складывает в большую каменную чашу. Стража заставляет Деметрия присесть рядом. Тут же оказывается и старик.
– Нгва! Личинка. Жук, – возбужденно объясняет он.
Деметрий кивает головой. Шаман берет нечто вроде ступки и начинает превращать личинки в кашу. Потом разворачивается и достает ветку с зелеными маслянистыми листьями.
– Мвеле, мвеле… Яд. Сильно убить! – продолжает комментировать староста.
Шаман кидает листья в чашу, начиная смешивать их зловонный зеленоватый сок с животной массой. Деметрий закрывает нос – шаман обнажает в улыбке рот с гнилыми передними зубами.
– Сильный, сильный. Руна. Бояться. Даже он уважать огурча, – старик машет руками в сторону моря.
– Рунаншах? Так он не связывается с вами из-за этого яда? – восклицает Деметрий, пораженный своим открытием.
Староста мотает головой.
– Да. Да. Он знает огурча. Стрелы опасны. Он наш бог.
Деметрий пытается подобрать слова:
– Я понял, что бог… А противоядие?
Староста непонимающе смотрит на Деметрия.
– Нгва. Как там… Мвеле! Против. Жизнь. Вернуться!
Староста с серьезным видом встает и достает из-за спины шамана еще одну плошку с красноватой кашкой неизвестного происхождения. Деметрий тянется, чтобы взять ее, но неожиданно шаман перехватывает руку и делает на ней сильный надрез небольшим ножом из кости. Деметрий вскрикивает от неожиданности и пытается встать, но два воина сзади крепко хватают его. Шаман выдавливает кровь Деметрия на большой серо-желтый лист и осторожно кончиком ножа добавляет в нее каплю из первого месива. На глазах кровь чернеет и сворачивается. Шаман уверенным движением прикладывает зараженный нож к ране грека. Деметрий от неожиданности вскакивает, раскидывая удерживающих его туземцев.
– Вы что делаете? Я же не враг вам… – грек пытается схватить другую плошку с предполагаемым противоядием, но натыкается на костяные ножи охранников. Деметрий плюхается на место, умоляюще глядя на старосту. По его лбу течет пот. – Мы не хотели. Правда. Нам некуда было идти… – сирийский царь закашливается, ему тяжело дышать.
– Много убить. Мужчины. Женщины. Убить вождь. Нужен новый, – качает головой староста.
– Нужен, нужен. Я понимаю. Причем здесь я? – задыхаясь и держась за сердце, кричит Деметрий.
– Не ты. Она! – показывает старик в сторону, где остались Родогуна и умирающий Фраат.
– Родогуна? Вождь? – Деметрий уже не различает границу между реальностью и вымыслом.
– Жрица! – голос туземца настигает его на пороге сознания.
– Да, да. Согласен… Берите… – кивает грек, беззвучно шевеля губами.
Прохладный бриз приятно ласкает лицо. Рассвет осторожно будоражит воспаленные веки. Крики чаек отзываются в мозгу, словно музыка. Деметрий осознает, что жив, и постепенно приходит в сознание. Рядом лежит Фраат. Юный парфянский царь выглядит значительно лучше, чем вчера: лицо приобрело естественный цвет.
– Давно я здесь? – тихо спрашивает Деметрий, с трудом открывая глаза. Тело еще отказывается подчиняться.
– Тебя ночью притащили.
– Я так понял, нам обоим дали противоядие?
– Видимо, так.
Молодые люди внимательно смотрят в глаза друг другу. Только что они оба избежали смерти. Какое-то время их помыслы чисты от человеческой греховной натуры. Но момент истины длится всего лишь миг. И снова уступает место лжи, зависти, корысти.
– Что теперь, Деметрий? Боюсь, сейчас мы на равных? – с грустной усмешкой отвечает юноша.
– Не совсем. Перевес ровно на одну твою родственницу, – Деметрий приподнимается на локте, – понимаешь, Фраат, Селевкиды не убийцы. Мы выясняем отношения на поле боя…
– Ты нравился моему отцу. Напомню, что я сохранил тебе жизнь! Прошу отплатить той же монетой, если вы, Селевки, такие честные… – начинает торговаться парфянский царь.
– Я принимаю твое предложение. Мне нужна Антиохия. Вся сатрапия.
Люди, только что радующиеся избавлению от смерти, исчезли. Их место заняли властелины, делящие между собой мир.
– И ты готов подчиниться? – недоверчиво спрашивает Фраат.
– Твой отец лишил меня целой империи. Что может сделать один полис? – с напускным смирением отвечает Деметрий. И тут же оказывается вынужден спасаться от разъяренной Родогуны, буквально стремящейся выцарапать ему глаза.
– Подлец! Ты худший подлец из тех, кого я знала! Как ты смеешь так поступать?
– Перевес, говоришь? – бормочет под нос Фраат, предусмотрительно отползая чуть в сторону.
Словно богиня мрака Геката, парфянка безумна в гневе. Деметрий с трудом отбивается от разъяренной женщины.
– Я бы сдох, если бы не согласился. Тебя все равно бы оставили! Очнись, Родогуна! Это наш шанс выбраться!
– Чей ваш? Твой и Фраата? – шипит Родогуна, извиваясь в объятиях грека, наконец овладевшего ситуацией.
Фраат, почувствовав, что опасность миновала, подползает обратно:
– Я чего-то не знаю?
Деметрий смущенно кивает головой:
– Им нужна новая кровь. Новая жрица!
Родогуна падает на песок и начинает рыдать.
– Ну почему все так? Почему не удается изменить эту проклятую жизнь?
Деметрий обнимает Родогуну и гладит по голове, приговаривая:
– Тише, тише… Мы с тобой уже выбирались. И сейчас придумаем…
Наконец поняв, в чем дело, Фраат саркастически смеется:
– Сестра, ты же хотела стать царицей. Так что ты плачешь? Будешь матерью птичьего народа!
Лучше бы он молчал. Не стоит дразнить раненую тигрицу. Не произнеси он этих слов, вся жизнь парфянского царя Фраата Второго могла бы пойти по-другому. Глаза Родогуны вспыхивают. Освободившись из объятий Деметрия, она не спеша встает, вытирает слезы и, подняв голову, жестко заявляет:
– Ты, гаденыш, еще не знаешь, что ждет тебя! Да, я останусь, но с одним условием! Оно тебя очень позабавит, Фраат Второй… И последний!
Фраат меняется в лице и испуганно переводит взгляд на Деметрия. Грек пожимает плечами.
– Шлюха! Что ты задумала? – крик Фраата будоражит окрестности острова, но не оказывает никакого эффекта на туземцев. Вокруг каменного настила, на котором распростерт обнаженный парфянский царь с широко растянутыми ногами, молча сидят мужчины и женщины, туда-сюда снуют дети. Рядом с ритуальным кострищем суетятся староста и шаман. Чуть поодаль от связанного Фраата стоят Деметрий и Родогуна.
– Лишить тебя наследников, – кажется, Родогуна испытывает физическое наслаждение от мук брата.
– Я уничтожу тебя! – верещит обезумевший от страха юноша.
– Пробуй. Мне даже интересно. Снова армию приведешь? – издевается над беспомощным соперником Родогуна.
– Я найду способ…
Родогуна выхватывает из рук шамана нож и приставляет его к горлу Фраата так, что по шее юноши начинает струиться кровь.
– Еще слово – и вместо мошонки местным крысам будет скормлена твоя печень! Ты никто. Ты жалкий юнец, который останется без яиц и уважения! Так что?
– Ладно, ладно… Не надо! – не выдерживает боли Фраат.
– Вот так! – торжествующая Родогуна отдает нож шаману и возвращается к Деметрию.
– Господи, Родогуна, зачем ты это затеяла? – вздыхает грек. – Он ведь не исполнит обещание! Неужели не жалко девственника?