В углу огромного загона, под навесом, охотник без труда замечает ханьсюэ ма и остальных похищенных конокрадами скакунов: вокруг редкого красавца изабелловой масти собрались какие-то важные люди с оружием, о чем-то оживленно споря со старым знакомым – тем самым купцом, который их нанял на дороге. Не глядя в их сторону, Гань внимательно осматривает загон – насколько он укреплен и много ли охраны. Изображая покупателя, он проходит внутрь, прицениваясь к животным.
Один из коней узнает хозяина, начинает нервничать и выказывать свое внимание – это не ускользает от глаз находящегося начеку купца. Он замечает Ганя и кричит подручным: со всех сторон на хунна бегут люди, обнажая оружие. Гань ловко лавирует между лошадьми, известными только ему приемами возбуждая животных. Они, словно понимая хуннский, начинают бесноваться, заставляя публику жаться к жердям загона. В поднявшейся пыли Гань опрокидывает ворота, и кони бросаются в образовавшийся проем. Продавцы пытаются остановить табун, но тщетно – разгоряченные животные вырываются на свободу и разбегаются по узким улочкам, топча и калеча зевак.
Гань ныряет в ближайшую открытую дверь и попадает в трапезную, где пьют чай несколько мужчин, которые вскакивают при виде незваного гостя. Оттолкнув ближайшего, он несется в подсобное помещение, в котором находится ремесленная мастерская. За ним с криками подоспевшие люди купца и опомнившиеся хозяева. Гань хватает каменный гончарный круг, насаженный на палку и, как диск, с силой мечет в первого преследователя, снося ему полголовы. Второй мешкает, с ужасом глядя на своего товарища. Пользуясь заминкой, Гань вышибает ногой дверь и снова оказывается на улице.
Сшибая лавки торговцев, мимо несутся несколько лошадей, за ними – всадники с веревками. В кошачьем прыжке за доли секунды Гань оказывается за спиной последнего наездника, скидывая его на землю. Хунн несется за остальными и спустя несколько улиц сворачивает в переулок, где едва не сшибает отряд вооруженных людей. Один из них уверенным движением ловит лошадь под уздцы, и их взгляды встречаются.
У незнакомца такие же глаза, как у Млады, – прозрачно-голубые. По лицу всадника пробегает тень – он пристально смотрит в раскосые глаза Ганя и отпускает поводья. Гань, не раздумывая, пришпоривает коня.
Млада дремлет на руках Чжан Цяня. Полуденная жара сморила девушку, не привыкшую к такой жаре. Сам Цянь не расслабляется ни на минуту. В отдалении слышен неясный шум: крики и топот копыт. Ханец осторожно укладывает девушку на ковер, заботливо подложив ей под голову подушку.
– Никуда не уходи, что бы ни случилось. Хорошо? – шепчет он ей на ухо.
– А что? Что случилось? – сквозь сон бормочет Млада.
– Не знаю пока… Я скоро. Жди здесь!
Окинув спящую девушку заботливым взглядом, Чжан Цянь быстрым шагом идет в сторону, где стоит пыль и слышны крики. Щурясь от яркого солнца после тенистого навеса, ханец не сразу различает причину возбуждения толпы.
На центральной площади, в кругу, где только что мерились силами на потеху публике два коренастых борца, теперь кое-как успокаивают лошадей, ворвавшихся в самое сердце Самарканда. Среди беглецов Чжан Цянь видит и «небесного скакуна» – к нему спешит целая делегация дорого одетых людей, среди которых выделяется высокий бородатый человек с белоснежном халате, окруженный охраной. Цянь видит, как народ кланяется перед человеком в халате, и решает рискнуть, пробравшись поближе и обратившись к нему по-гречески, но зоркие охранники хватают наглеца и вышвыривают его прочь. Ханец сопротивляется и громко кричит:
– Я посол из далекой страны Хань! Это собственность императора! Его нагло украли сегодня ночью. Я требую возмездия!
Люди с удивлением смотрят на странного оборванца с раскосыми глазами, который вместо поклонов кричит на всю площадь. Толпа расступается, словно Цянь прокаженный. Спитамен – а именно так зовут правителя Согдианы – замечает бунтаря и сам подходит к послу.
– Хань? Я слышал о такой стране. Но ни разу не видел ее посланников… Как твое имя и откуда знаешь греческий? Неужели и там на нем говорят?
Чжан Цянь облегченно выдыхает.
– Мое имя Чжан Цянь. Прежде чем добраться до твоего царства, я долго был в плену, где встретил человека из бактрийских земель…
Стража, обнажив мечи, застыла в напряжении. Легкий кивок владыки – и голова наглеца полетит с плеч. Так было бы с любым другим, но необычный облик этого бродяги заставляет Спитамена задуматься. Он поглаживает холеную бороду, окрашенную хной в благородный красный цвет, и молча жует губами.
– Чем ты докажешь, что жеребец твой? Откуда он у тебя?
Чжан Цянь чуть мешкает с ответом. Ему противно врать, но как объяснить на чужом языке, с трудом подбирая слова, всю череду событий, которая привела его сюда? И место сейчас неподходящее. Не будет этот надменный правитель, окруженный возбужденной толпой, долго слушать его косноязычный рассказ. Чжан Цянь решается:
– Я купил его в Эрши…
Спитамен растягивает рот в улыбке:
– Ты не выглядишь богатым человеком. Ты хоть знаешь, сколько стоит это животное?
– Да… Это деньги могущественного императора Уди! – твердо отвечает Чжан Цянь, рухнув в бездну.
Спитамен вздыхает, удрученно качая головой:
– В Эрши был бунт рабов… Ты же не считаешь меня за человека, у которого вместо мозгов сено? – он вальяжно смеется.
Чжан Цянь падает на колено:
– Я не знаю твоих регалий, но преклоняю свое колено… – он достает из-за пояса посольский бунчук и протягивает его царю. – Я посол далекой и великой страны. Прошу быть справедливым, как был бы справедлив мой император к твоим людям!
Спитамен внимательно смотрит на склонившегося незнакомца. Кивок головой – и слуга забирает бунчук из рук ханьца. Царь внимательно рассматривает искусную резьбу и оклад из благородного металла на ручке.
– На воришку ты и впрямь не похож… Откуда этот конь? Кто им торговал здесь? Немедленно привести! – кричит он слугам. В мгновение ока из толпы появляется купец, которого тащат охранники. Он падает ниц и целует ноги Спитамена, что-то причитая на своем языке. Царь внимательно слушает и обращается к Цяню:
– Этот человек сказал, что купил его у тебя, и у него есть свидетели… – правитель хмурится, в его голосе появляются грозные нотки. – Ты что предлагаешь? Праздник превратить в суд?
Боковым зрением Чжан Цянь видит, как из толпы появляется Гань – весь вымазанный, в пыли и грязи, и молча, словно тень, встает позади. Цянь оборачивается, их взгляды понимающе встречаются, и он решительно произносит:
– Суд богов… У нас у всех они разные, но когда столько народа, боги всегда договариваются. Они сидят за одним столом и пьют вино, ожидая, что мы будем их развлекать!
– К чему ты клонишь? – нетерпеливо спрашивает Спитамен.
– Как я понял, здесь проходят турниры между бойцами. Это ведь так? – Спитамен согласно кивает головой. – Есть ли турнир по меткости в стрельбе из лука?
– Это несложно устроить. Твоя ставка? – в глазах Спитамена вспыхивает любопытство.
– Ставлю свою жизнь, если мы проиграем, в обратном случае ты отдаешь мне этого коня и еще двух – их было трое – и принимаешь меня с делегацией соответствующе статусу посла…
Спитамен начинает смеяться.
– Постой, постой… Ты, неведомый оборванец, предлагаешь сделку царю? Я просто заберу этого скакуна в свою конюшню – и спора больше нет!
Чжан Цянь оглядывает толпу, которая в угоду своему господину также потешается над ним.
– Я предлагаю тебе свою жизнь! – спокойно и с достоинством отвечает ханец. – Или ты не хочешь позабавить своих подданных? Они ведь ждут! Сделай турнир открытым! Пусть за «небесного скакуна» поборется любой желающий!
– Не скрою, удивлен твоей наглостью… И смелостью. Но откуда такая уверенность в победе?
Чжан Цянь оборачивается к Ганю и обнимает его.
– Великий учитель однажды сказал: «Стрельба из лука учит нас, как надо искать истину. Когда стрелок промахивается, он не винит других, а ищет вину в самом себе». У меня есть брат, чья рука – моя рука, сердце – мое сердце и одна вина на двоих… Я доверяю ему свою жизнь! Я знаю, что он лучший! – Солнце ли и ветер тому причина или ему показалось, но Чжан Цянь готов был поклясться: в тот миг в сумрачных глазах степного охотника блеснули слезы. Никогда он не спросит о том в дальнейшем и никогда больше не увидит у Ганя таких глаз.
Толпа замолкает, над площадью повисает тишина, прерываемая лишь фырканьем лошадей и лаем собак. Спитамен хлопает в ладоши.
– Мило! Очень мило… Знаешь, мне стало интересно. Как ты хочешь умереть?
– Отсечением головы! – Чжан Цянь прикладывает правую ладонь к сердцу и слегка наклоняет голову.
Спитамен ухмыляется:
– Ты ведь не против, если вместе с мишенями мы приготовим плаху?
Глава 20Гишу
Граница сакских земель и Парфии
Старый вожак втягивает воздух ноздрями и раздраженно фыркает. Острые уши разворачиваются в сторону опасности, жесткая, словно щетина секача, грива вздыбливается, он задирает вверх узкую горбоносую голову и пронзительно ржет. В ту же секунду табун срывается с места, на ходу перестраиваясь: кобылы прикрывают жеребят, уступая им место в центре, а жеребец уходит последним, оглядываясь и косясь выпуклым глазом на преследователей.
– До сих пор не могу понять, как ты собираешься соревноваться с ними в скорости? – Сальвий провожает взглядом тарпанов, стремительно взлетающих по взгорью. Вскоре мышастого цвета шерсть сливается с растительностью, и лишь по извивающимся вдоль спины, словно черные змеи, полоскам еще можно различить табун, теряющийся среди огромных валунов.
За несколько дней путникам удалось поймать лишь пару сусликов, а в остальное время… Бррр! Сальвия передергивает. Никогда жизнерадостный нубиец не думал, что превратится в кровососа. На привалах, пока лошади отдыхали, Заряна каждой по очереди аккуратно отворяла кончиком ножа грудную вену, и они, припав к ней, пили теплую соленую густую жидкость. Первый раз Сальвия чуть не выворотило наизнанку. А Марк ничего. Лишь чмокал и урчал, отсасывая свою порцию, тщательно вытирал губы тыльной стороной ладони и сыто рыгал как ни в чем не бывало. Заряна и сама