– Это дворец с прислугой… – Марк оборачивается к чернокожему гиганту. – Морской бродяга, твое мнение не поменялось?
Много интересного о своих народах могли бы узнать грек и дориец, их словарь наверняка бы пополнился изощренными ругательствами, почерпнутыми пиратом в путешествии вокруг Африки, но, не успев разразиться проклятиями, Сальвий наталкивается на презрительный взгляд Заряны.
– Да идите вы к Аиду! – бурчит нубиец под нос, поджигает факел и встает рядом с сарматской принцессой.
И вовремя!
Разбрасывая горящие поленья в стороны, в проеме появляется невиданное существо не менее четырех локтей в холке. Могучий приземистый корпус покоится на кривых росомашьих ногах с широкими острыми когтями, одинаково приспособленными как вспороть медвежье брюхо, так и сломать спину верблюду. Костер взрывается искрами, осветив огромный – в полтора конских – череп, покрытый рыжей жесткой шерстью, с уродливым шрамом вместо левого глаза. Кто смог оставить эту страшную отметину – носорог, защищающий детеныша, или человек в последней отчаянной схватке? Судя по множественным шрамам на курносой гиенообразной морде, многие пытались защитить свою жизнь, но вряд ли кому это удалось.
И Бачкос напрасно машет факелом – не издав ни звука, реликтовый зверь одним движением сносит греку голову. Оборвав повод, лошади безумствуют в пещере, сталкиваясь друг с другом, сбив с ног Сальвия и растоптав одного из охотников на тарпанов. Второй, парализованный страхом, выронив лук, бросается к выходу и падает с перебитым хребтом, настигнутый железной лапой. Все это происходит в мгновение ока, так что воины даже не успевают перегруппироваться. Животным везет больше. Пока исполин занимается людьми, им удается вырваться наружу, и с диким ржанием лошади исчезают в темноте. Правда, одна из них, с распоротым животом, оставляет часть внутренностей в пещере, в агонии разматывая по дороге остальные.
Заряна оглядывает место схватки. Три трупа и полумертвый Сальвий. «С бегством лошадей в пещере стало безопаснее, если так можно оценить ситуацию», – про себя отмечает воительница, кивая Марку – на разговоры времени нет. Гишу, наоборот, не спешит, внимательно выбирая жертву. Заряна, словно кузнечик, прыгает в слепую зону мертвого глаза и бьет зверя мечом в широкую грудь, но акинак застревает в сплетении тугих мышц и ломается, не причинив хищнику серьезного вреда. Ответный удар отбрасывает сарматку на землю. Ее правая рука обвисает, как плеть, рассеченное плечо, из которого торчит обломок ключицы, заливает кровью. Вонзив когти девушке в бедро, чудовище раскрывает пасть: еще миг – и в ее голову, как в арбуз, вопьются четыре жутких клыка, каждый размером с кинжал…
Вдруг зверь резко разворачивается. Это Марк отвлек монстра, пытаясь вонзить пилум в его единственный глаз, но неудачно. Наконечник отскакивает от прочного лба, скользит по щетинистой морде и, разорвав круглое ухо, впивается в шкуру на шее. Второго шанса гишу не дает. Оскалив окровавленную пасть, гигант стряхивает копье и перекусывает его, словно прутик, заодно с кистями рук центуриона. Кровь фонтаном брызжет на белые стены пещеры, оставляя на них причудливую роспись. Римлянин с удивлением смотрит на свои конечности и падает, настигнутый болевым шоком.
Пользуясь роковой для Марка атакой, очнувшийся Сальвий подбирает лук убитого охотника и, вложив в натяжение тетивы всю свою недюжинную силу, всаживает стрелу под правую лопатку зверю. Такой выстрел мог бы сразить льва наповал, но по могучему торсу реликта лишь пробегает судорога. Хищник переключается на новую жертву, но в этот момент, превозмогая боль, Заряна отталкивается ногами от стены и закатывается ему под брюхо. Собрав последние силы, сарматка всаживает обломок меча прямо в сердце монстра. Подминая девушку задними лапами, гишу все еще рвется в сторону своего обидчика, но в локте от горла Сальвия убийственные челюсти с предсмертным хрипом безвольно смыкаются и уродливая морда, словно таран, сбивает нубийца с ног.
Не веря, что живой, пират скидывает с себя огромную голову и с трудом достает из-под агонизирующей туши бесчувственную Заряну – сарматка залита кровью, своей и зверя, и жадно глотает воздух, приходя в себя.
В углу слышен стон – это Марк, который еще не умер. Из обрубков рук хлещет кровь.
– Боги, как ты выжил? – непослушными пальцами Сальвий долго копается в своем поясе и наконец извлекает кожаный мешочек с зеленым порошком. Под действием лекарства обнаженные куски мяса начинают пузыриться и покрываться коркой, затворяя кровь. Римлянин с трудом открывает глаза.
– Прошу! Прикончи меня!
– Зачем? – тупо спрашивает Сальвий, который теперь присыпает чудодейственным зельем раны сарматской принцессы.
– Ты не дотащишь нас двоих… А я… Я не хочу жить калекой…
– Постой, постой. Я знал одного гладиатора в Сицилии, он без рук… – пускается в воспоминания Сальвий.
Но Марк перебивает:
– Помнишь, я говорил о выборе богов? Он сделан! Не лошади, так этот проклятый монстр! Все предопределено… – центурион натыкается на недоверчивый взгляд. – Хорошо, тогда облегчу твой выбор! Клянусь Зевсом, что не собирался ничего делить и даровать вам жизнь. Вы оба преступники и обречены на смерть – я бы убил вас во сне, на охоте, как угодно. После того как мы найдем Страну шелка. Я не видел в вас друзей… Особенно в тебе, раб! – наемник заходится лающим смехом.
Чернокожий гигант садится перед бьющимся в истерике Марком и долго молчит, задумчиво уставившись в забрызганную кровью стену.
– А я ведь поверил… – грустно качает головой пират.
– Ну и отлично! Тогда прикончи меня! – хрипит критский наемник.
– Нет. Мучайся, тварь! – поднимаясь, жестко отвечает Сальвий.
Глава 21Одиночество
Чанъань, столица империи Хань
В одиночестве бродит молодой император по дворцовому саду. Если, конечно, можно назвать одиночеством бесчисленное количество охраны за каждым деревом или кустом. Бесшумно исчезают солдаты, когда мимо них проходит владыка, и так же бесшумно возникают за его спиной. Уди привык, и для него они значат не больше, чем камни, украшающие дорожку к небольшому пруду, через который перекинут затейливый горбатый мостик. В безмятежной воде неспешно шевелят плавниками красноперые карпы. Два дня назад на этом самом месте император сложил стихотворение:
Карпы резвятся в пруду.
Варвары жгут города.
А я, Единственный, стою посреди и не знаю, что делать.
Ни единой живой душе Единственный не может ни прочесть такое вслух, ни дать прочесть глазами.
После покушения его охрана усилена в разы, но император все равно не чувствует себя в безопасности. Он понимает, что надо до конца уничтожить побеги измены. Сообщение о том, что Чжан Цянь жив, порадовало его, но не дало ответа – что делать? За десять лет миссия посольства нисколько не приблизилась к завершению.
– Ксу, – тихо зовет Уди, и, как по волшебству, старый слуга появляется перед императором.
– Я весь внимание перед Сыном Неба! – склоняется в поклоне евнух.
– Я хочу ехать к Пурпурной границе, чтобы самому оценить обстановку и решить, быть ли войне или ждать дальше. Что думаешь? – задумчиво спрашивает император.
– Я могу только повторить мудрые слова Конфуция: «Того, кто не задумывается о далеких трудностях, поджидают близкие неприятности», – с почтением отвечает Ксу.
Юноша с благодарностью смотрит на старика. С первого вздоха новорожденного Ксу не знал иного поприща, как быть рядом с будущим императором. И последний вздох верного слуги будет с мыслью о нем, Единственном. Это Уди знал всегда.
– Позаботься, чтобы в свите оказался Мю Цзы. Он может понадобиться, – приказывает Уди. Ксу почтительно кивает. – Что-то еще? – догадывается император по лицу слуги.
– Ничтожный Ксу хочет напомнить Единственному, что все подозреваемые доставлены.
Перед Уди на коленях стоит солдат – единственный, который выжил после покушения. За его спиной в земном поклоне распростерлась большая семья с детьми, стариками и женщинами.
– Господин, это семья Ли. Он действительно не аристократ, а обычный слуга. Что прикажете делать с ними? – склонившись к императору из-за трона, сообщает Ксу.
– Дать риса и несколько диней вина… Пусть отправляются восвояси! – кивает Уди.
Солдат Ли бьется лбом о пол и плачет.
– Тот, у подножия трона которого я нахожусь, во всем разобрался! Это счастье для моей семьи! Огромное счастье!
– А у тебя есть небольшой должок… Готов заплатить? – наклоняется к нему Уди.
Ли, как болванчик, продолжая кланяться, испуганно бормочет:
– Да! Как скажет Единственный!
Уди щелкает пальцем. Открываются двери, и в тронный зал вводят несколько десятков молодых людей в дорогих шелковых одеждах.
– Это те, кого принято называть аристократами по рождению… – Уди проходит мимо юношей, стоящих с низко опущенными головами. – Им повезло родиться в теле, с детства избалованном маслами и материнской заботой. Они чувствуют себя хозяевами этой земли, потому что не знают, что значит ее собирать и убивать для этого других! – император подходит к Ли и смотрит ему в глаза. – Ты не такой… Мы оба это знаем… Тебе обидно? Встань!
– Я не понимаю, о Сын Неба… – шепчет побледневший солдат, поднимаясь с колен. Из его глаз катятся слезы.
– Что непонятного? Тебе обидно, что эти люди решили твою судьбу и едва не толкнули тебя на смерть?
– Я… Я… Я не знаю… – заикается Ли.
– Страх – это неплохо! – Уди треплет волосы на голове Ли. – А вот когда некоторые его теряют – быть беде! Ли, мне нужно, чтобы ты указал на всех, кто замешан в покушении! – Ли поднимает голову. Его лицо исказила гримаса страха. – Не бойся. Ты под защитой императора. Или тебе это неважно? – ласково спрашивает Уди.
– Важно, очень важно, господин… – лепечет солдат.