Деметрий проходит к алтарю и в изумлении застывает: на огромной мозаике, занимающей всю стену позади алтаря, изображена богиня в колеснице, запряженной двумя львами. Женщина, одетая в хитон и гиматию, прижимает правую руку к груди, а левую – к бедру. Позади колесницы жрец, очень напоминающий дикарей огурча, возжигает ритуальную курильницу. Сверху изображены солнце в виде головы Гелиоса, полумесяц и звезда, а снизу – огромный крокодил… Но самое главное – лик богини поразительно похож на лицо Родогуны.
Деметрий с рыданиями падает на колени.
– Родогуна… Любовь моя… Прости… – по щекам Деметрия текут слезы. – Нет. Я не отрекусь. Памятью предков, твоей памятью… – исступленно шепчет он. – Прощай!
Вдруг слышны крики. Прямо на Деметрия выбегает жрица.
– Они пришли? – спрашивает он спокойно и встает с колен.
– Да… Скажи, это конец для нас всех? – плачет девушка.
– Нет. Иначе зачем все это строили? Чтобы предать за одно мгновение? Нет. Ты и сестры – молитесь Атаргатис. Она обязательно придет. Я знаю! – Деметрий вытирает слезу со щеки девушки и идет сквозь дым курилен в сторону огромного пятна света.
Деметрия тащат мимо толпы людей, которую согнали по приказу Галикеша. Многие смотрят на пленника с сочувствием. Площадь перед цитаделью уже успели очистить от трупов, и теперь здесь стоят лишь скамья и колодки. Да еще табурет, на котором уже изрядно нетрезвый Галикеш в окружении своих людей встречает сирийского царя.
– Ну что? Созрел, мой высокородный друг? – отхлебывает парфянин из кубка, в который виночерпий не забывает доливать вина.
– Я не отрекусь! – Деметрий старается сохранять самообладание, пока его заковывают в колодки.
Галикеш вскакивает с табурета и, покачиваясь, подходит к нему:
– Ты хитрый, и это хорошо известно, но смелостью вроде никогда не отличался. Мои люди рассказали, как ты скулил перед казнью в Нисе. Так в чем дело, грек? Что изменилось?
– Страшно терять жизнь, когда она не нужна никому, кроме тебя, но не страшно, когда она становится платой за нечто более важное… Любовь! – Деметрий мечтательно улыбается. – А что может быть важнее в этом мире?
Галикеш наклоняется к Деметрию:
– А ты хоть раз в жизни любил, грек?
– Я слишком долго любил себя, чтобы изучить это чувство, которое как крепкое вино – постоянно опьяняет и заставляет бежать в поисках славы. Тебе не знакомо это, Галикеш?
Галикеш громко смеется:
– Мне? Я терпеть не могу вас, самодовольных греков. Да вы все как один. Ты точно описал свое нутро!
Деметрий оглядывается вокруг. Толпа на площади совсем притихла. Все вслушиваются в их диалог. Кто-то с сочувствием, кто-то с любопытством. Но равнодушных нет. Это придает Деметрию силы.
– Посмотри мне в глаза. Не бойся! – просит он Галикеша. Парфянин наклоняется и приближается вплотную. – Это зеркало, Галикеш! Смотри внимательнее! – сатрап резко отстраняется.
– Ты надоел мне, грек! Думаешь, я такой дурак, что на глазах у этих людей сделаю тебя мучеником? Нет. Я заставлю их презирать тебя, трусливое создание! – Галикеш щелкает пальцем: на площадь приносят ведро с каким-то раствором и погружают в него ноги Деметрия.
– Что это? – всматривается Деметрий. – Соль?
Галикеш ухмыляется:
– Нет! Слезы греческих девственниц!
Окружение Галикеша начинает громко и похабно смеяться. Толпа гудит и пытается разойтись, но парфянские солдаты следят, чтобы горожане смотрели за происходящим. Следом на площадь приводят козла. Деметрий смотрит на животное с недоумением.
– Так вот, о любви… – продолжает ерничать Галикеш. – Козы любят соль и знают в этом толк! – парфянин заливается смехом, не забывая угощаться вином.
Когда парфянский солдат достает его ноги из раствора соли и подпускает к ним козла, Деметрий еще не понимает, в чем дело. Но когда животное начинает вылизывать стопы, грек сжимается, чтобы перебороть сильную щекотку от шершавого языка, дергаясь, словно в конвульсиях и с ужасом осознавая – терпеть эти равномерные движения без выхода эмоций невозможно. Деметрий испускает звук, стараясь, чтобы тот не был похож на смех, – он не может так опозориться перед собравшимися людьми, но щекотка нарастает, и не помогает даже крик, который срывается на ужасный истеричный хохот. Люди молча стоят, стараясь отводить глаза от отвратительного зрелища. Галикеш и его подручные забавляются в такт конвульсиям Деметрия. На глазах Селевкида выступают слезы, смех превращается в рычание, заставляя собак из окрестных домов делать громкую перекличку, вовлекающую в этот фантасмагоричный вой все до единого городские кварталы. В толпе за пыткой внимательно наблюдает человек в грубом черном плаще, чье лицо скрыто капюшоном…
И все-таки боги создали его для чего-то другого, чем позорная смерть от козлиного языка. Гонец привез послание сатрапу Маргианы от царя Фраата Второго: не мешкая прибыть в Нису!
Галикеш подает знак, и козла оттаскивают от ног обезумевшего Деметрия.
– В темницу его до моего возвращения! – распоряжается Галикеш.
Не стоит ехать в столицу, имея за спиной труп грека, – понимает хитрый гирканец. Зачем лишний раз унижать мальчишку? Ну что ж, волк еще поиграет с жертвой.
Глава 24Лунный кот
Самарканд, столица Бактрии
На высоком помосте сидит Спитамен со свитой, выпивая вино и предаваясь обильной трапезе. Много лет назад его смелый предок, тоже Спитамен, не побоялся бросить вызов непобедимому македонцу и успешно защищал город от войска Александра. И все шло к тому, что великий завоеватель готов был отступиться и обойти Мараканду стороной, но вечные пороки: трусость, жадность и подлость – в тот раз сыграли на стороне любимца богов. Как вино со временем переходит в уксус, так от доблестного предка в Спитамене-потомке остались лишь внешняя стать и кичливая спесь.
Внизу, под ногами правителя, освещенная множеством факелов площадь не может вместить всех желающих поглазеть по окончании суетного ярмарочного дня на царское увеселение.
На прямоугольных мишенях, сделанных из тростника и укрепленных глиной, посреди каждой едва заметная желтая точка, далее чуть больший по размерам голубой круг величиной с тарелку. На дистанции в сто локтей толпятся два десятка людей, тщательно готовя луки разных размеров: есть стрелки с крошечными луками, как у дикарей огурча с Гирканского моря, видны люди с несимметричными луками в человеческий рост, с луками из гигантских витых рогов антилоп – каких только луков нет у претендентов…
Чжан Цянь и Млада ни на шаг не отступают от Ганя, внимательно осматривающего соперников. Среди них – человек с голубыми глазами, с которым Гань столкнулся в переулке. Тот, заметив хунна, загадочно улыбается.
– Тебя не беспокоит, что придется стрелять из чужого лука? – волнуется Млада. Вместо ответа Гань обращается к ханьцу:
– Раньше я говорил, что женщины тебя до добра не доведут, теперь скажу про вашего Конфуция… Вот интересно, этот старец умел стрелять из лука?
– Хватит ворчать! – Цяню самому не по себе, и он понимает, что друг ждет от него поддержки. – У него слова что стрелы, а для тебя это стихия предков… Или ты боишься?
– Знаешь, если бы разыгрывалась моя шкура, я был бы спокойнее – все по-честному, как в бою… Но спасибо за те слова, брат… – неожиданно мягко произносит Гань.
– О! Больше не вождь? – шутливо восклицает Цянь.
– Тут куча стрелков… – нервно перебивает Млада. – Боги, как понять, кто может поспорить с тобой, Гань?
– Сейчас увидим… – флегматично отвечает Гань.
Звук рога служит сигналом – турнир начался. У претендентов по пять стрел, которые нужно выпустить одну за другой на расстоянии пятьдесят локтей. Все замолкают, вытягиваясь по струнке. Распорядители следят, чтобы стрелки не заступали, другие дежурят у мишеней. Под гул толпы одновременно несколько стрелков дают залпы. Те, кто положил все стрелы в зону «голубого блюдца», остаются, остальные под ироничные крики толпы пополняют ряды зрителей.
– Как ты сказал: тут много богов и они договорятся? – обращается к Чжан Цяню Гань. – Уверен, что Тенгри будет доволен своим сыном!
Ханец нервно ухмыляется:
– Если, конечно, он не в обиде за мой поступок…
– Не в обиде… – сурово отвечает хунн. – Иначе ты давно был бы собачьим дерьмом, а потом в лучшем случае стеблем ковыля!
– Добрый ты, брат!
– Пусть лучше я, чем стрелы… – отправляется на рубеж Гань.
В это время голубоглазый красавец, не напрягаясь, посылает все пять стрел в центр мишени, вызывая бурную реакцию толпы. Даже Спитамен встает со своего места и хлопает в ладоши. Настает очередь Ганя. Но у него нет лука! Толпа смеется, видя неказистого узкоглазого крепыша без оружия. Распорядитель обращается к Ганю, но тот не понимает. Разводя руками, распорядитель смотрит в сторону царя. Тот азартно кричит ему:
– Ну что ты встал, как баран? Это же человек из Хань! Пусть берет любой лук у любого бойца!
Но Гань стоит, не шелохнувшись, вызывая у толпы нарастающий смех и оскорбительные реплики. Видя заминку, Чжан Цянь прорывается сквозь охрану.
– Да что с тобой? Возьми любой лук! Ты не понимаешь? – кричит он нервно.
– Не мешай… Дерево и даже рога умеют разговаривать… Они рассказывают о ветре, о крови врагов… – спокойно отвечает Гань и неожиданно сильно бьет Чжан Цяня – да так, что тот теряет равновесие и падает на землю под улюлюканье толпы. Спитамен весело смеется и довольный опрокидывает бокал вина.
Цянь с ужасом смотрит на Ганя, который находится в полной прострации. Его и без того неприятный взгляд стал поистине зловещим. Не спеша хунн обходит ряды лучников, трогая луки. Стрелки нервничают и стараются не смотреть в глаза крепышу. Сделав круг, Гань возвращается к голубоглазому и его луку из березы и бычьих рогов. Гань смотрит в голубые глаза стрелка и берет его оружие, не встречая сопро