Все это императорский посол замечает, пока Араш представляет его царственным особам, кратко излагая историю их знакомства на своем языке.
– Теперь можешь говорить, они знают греческий! – незаметно толкает он Цяня в бок.
Преклонив колени, Чжан Цянь наконец вручает свой многострадальный посольский бунчук тем, к кому десять лет назад послал его император.
– Приветствую вас, дорогие соседи, царица и царь великих юэчжей! Сын Неба, великий император Хань Уди считает страшной несправедливостью, что вы покинули свои исконные земли, и предлагает вам военный союз против народа «четырех рогов»…
– Слуга дракона, – не дослушав, перебивает посла Омид, – со слов брата я поняла, что ты был в Эрши и Самарканде? Ты ведь видел эти города?
– Да, царица! – утвердительно кивает ханец.
– А теперь ответь мне. Что мы получим от долгого перехода через горы и кровопролитной войны с потомками Модэ? Новые пастбища? А может, улыбку твоего императора? – Чжан Цянь молча смотрит в глаза Омид, понимая, что она еще не закончила. – И что мы получаем здесь, где нет армии, способной нам противостоять?.. Думаю, ты слышал, как мой брат разговаривал с владыкой Самарканда. Объяснять что-то лишне…
Уже осознавая, что свою миссию он провалил, Чжан Цянь инстинктивно ищет поддержки Араша.
– А это и вовсе не твои слова, слуга дракона! – внезапно оживляется молодой царь. – Это мой дядя так говорит!
Омид трогает сына за руку, делая знак не вмешиваться.
– Если говорить о землях за Луковыми горами, это лишь жалкая песчинка, которая принадлежала нашему народу. Я понимаю Араша, но считаю, что держаться за прошлое, которое у нас отняли, неверно! – Омид поднимается с места и подходит к Цяню, внимательно вглядываясь в его лицо. – Мой ответ: нет! Передай императору… Вы останетесь на несколько дней?
Собрав все свое самообладание, Чжан Цянь непринужденно кланяется, ни один мускул не дрогнул на его лице. Ни Млада, ни Гань, стоящие за его спиной, ни Араш, с тревогой следящий за разговором, не догадываются, какая бездна разверзлась сейчас в душе императорского посла. Если бы он мог сейчас умереть, он бы умер. «Если ты ненавидишь, тебя победили», – мудрость Конфуция, как всегда, возвращает мир в душу ханьца. Нет, так просто от своей миссии он не откажется.
– Буду очень благодарен, мы устали с дороги… – губы Чжан Цяня растягиваются в признательной улыбке, будто бы он заехал проведать старых друзей, сделав крюк и потеряв несколько часов по дороге домой.
– Оставайтесь! Араш позаботится о вас! – принимает игру посла царица. – Мы еще обязательно побеседуем с вами и вашими спутниками о вашем путешествии.
Омид выходит из шатра, за ним следует Тарим, с детской серьезностью стараясь держаться соответственно статусу.
Чжан Цянь с друзьями молча идет по лагерю вслед за провожатым. Гнев прошел, осталась лишь пустота. И привычка подмечать и запоминать все детали вокруг себя.
Стоянка тохаров не сильно отличается от хуннской, но шатры расположены по четким линиям, образуя улицы. Пространство между большими палатками-домами выложено спрессованным хворостом, в конце каждой улицы стоят мастерские на больших деревянных колесах – где-то выделывают кожи, где-то кузнец занимается ковкой оружия. Люди оборачиваются, глядя на гостей. Они приветливо кивают Младе, признавая своей, и морщат нос, настороженно изучая Ганя. Последний чувствует себя весьма неуютно.
– Такое ощущение, словно забрался в улей диких пчел. Еще немного – и конец моим татуировкам…
– Никто нас не тронет, – раздраженно отзывается Чжан Цянь, – мы под защитой брата царицы, или не Араш вытащил тебя из той казармы?
– Он… Кто же еще… На всю жизнь запомню вкус тухлого инжира, которым кормят солдат. Фу! – с отвращением сплевывает он на землю и тут же получает замечание на незнакомом языке.
Гостей окружают агрессивные люди, раздраженно реагирующие даже на объяснения провожатого. Гань скалит зубы, но это единственное, что он может сделать. Оружие они сдали на въезде в лагерь, а с голыми руками бросаться на десяток вооруженных людей… И не на десяток, а на пятьдесят сотен, не меньше – так оценивает количество воинов в лагере Чжан Цянь, мучительно ищущий выход из положения.
И вдруг Млада, выпорхнувшая вперед, каким-то странным поклоном махнув правой рукой от сердца до земли, вмиг умиротворяет нападающих. Открытую, белоснежную, с ямочками на щечках улыбку дарит она людям, и те улыбаются ей в ответ. И агрессия исчезает, и люди начинают расходиться.
– Как же они похожи на мой народ! – все еще с улыбкой поворачивается Млада к друзьям, – мурашки по коже… У них слова даже похожи: «миса» – мясо, «сана» – жена, «реки» – речь, а считают они… Как мы считаем!
– Надеюсь, ты не собираешься остаться с ними? – хмуро спрашивает Чжан Цянь.
– Я? Я не знаю… – смущенно и в то же время задумчиво отвечает девушка.
– Я не оставлю тебя здесь! Что бы ни случилось. Ты слышишь меня? – повышает голос ханец, но в это время кто-то крепко берет его за локоть.
Сзади раздается юношеский голос, еще срывающийся, но уже властный и надменный:
– Ты зря кричишь, слуга дракона. По нашим законам она сама решит, что ей делать! – Чжан Цянь понимает, что любым неверным шагом он даст юному царю повод расправиться с ним, и, сдерживая эмоции, кланяется. Тарим расплывается в улыбке, рассматривая Младу.
– Араш говорил, что ты с севера… Это откуда мы пришли когда-то?
– Я не знаю, откуда вы пришли… – смущается девушка. – У нас леса и деревянные дома.
– Это неважно… Ты очень красива. Тебя обижают эти люди? – не глядя на Цяня с Ганем, небрежно спрашивает тохар.
– Нет… Конечно, нет! Они спасли меня… – горячо отвечает Млада.
Кажется, и она начинает понимать, какая опасность грозит мужчине, который ее любит. И боги посылают ей знак. Громкий плач ребенка и причитания десятка женщин – хороший способ переключить внимание, а изображать испуг испуганной женщине даже и не приходится. Тарим хмыкает и, взяв ее за руку, увлекает за собой. Чжан Цянь и Гань переглядываются – им не остается ничего более, как идти следом.
Около соседнего шатра на белой выделанной шкуре лежит новорожденный младенец. Он кричит и извивается, но его голосок заглушается воем собравшихся женщин. Млада с ужасом смотрит на происходящее.
– Он умирает? Может, еще можно помочь?
– Да. Он умирает! – торжественно произносит Тарим. – Рождение – это начало смерти, путь боли и страданий… Наш народ скорбит вместе с родившимся о его будущих болезнях и ранах, но радуется, когда кто-то уходит домой…
Женщины, вдруг прекратив душещипательное действо, радостно галдят и отдают младенца матери, которая прижимает его к обнаженной груди и начинает спокойно кормить, сменив слезы на без-заботную улыбку. Млада с улыбкой смотрит – то на Тарима, то на Чжан Цяня: юный царь понимает, сейчас конфликт неуместен.
Наконец им позволили уединиться в предоставленной для отдыха палатке. Пока Гань возится с костром, Чжан Цянь сидит напротив Млады и пристально смотрит на нее, негромко покашливая и стараясь незаметно толкнуть друга в бок. Тот приходит в себя и наигранно восклицает:
– Что-то засиделся… Пойду прогуляюсь…
Чжан Цянь и Млада провожают хунна взглядами, но продолжают молчать. Первой прерывает паузу Млада.
– Что ты хочешь сказать, Цянь?
– Не только сказать…
– Хочешь взять меня прямо здесь? Не боишься?
– Чем «коты» опаснее хунну? Или ты забыла?
– Я ничего не забыла… – еле слышно произносит девушка. – Это все, что тебе нужно от меня? А когда получишь, что потом?
Лицо китайца темнеет от обиды.
– Ты ведь девственница, Млада, а говоришь как женщина, прошедшая множество мужских обид… Почему ты мне не доверяешь?
– Сложно доверять мужчинам, когда становишься товаром для одной цели… Я не так себе все представляла, понимаешь? – улыбается она мечтательно. – Венки из цветов, которые несут прохладные волны, большой ритуальный костер, через который прыгают влюбленные, взявшись за руки, а потом поцелуи под трели соловьев…
– Ты описала мне свой дом. Он очень далеко, и вернуться туда сложнее, чем выжить… Я стану твоим мужем. Обещаю! Как только доберемся до моего дома, ты будешь счастлива. Я сделал выбор! – Чжан Цянь вскакивает и, склонив голову, сжимает руки перед грудью.
– Я тоже… – стеснительно отвечает Млада. – Устала… Давай спать!
Чжан Цянь накрывает Младу шкурой, нежно поглаживая ее по плечу. Девушка с улыбкой закрывает глаза. Цянь наклоняется и целует ее в лоб.
Гань сидит прямо на земле, скрестив ноги, и смотрит на звезды. Из темноты появляется Араш и молча садится рядом.
– Что тебе надо? – не поворачивая головы, спрашивает Гань.
– Хочу поговорить с тобой. Это важно.
Гань беззвучно ухмыляется:
– Будешь обвинять меня? Я не из рода Модэ…
– Не о тебе речь, хотя есть о чем поговорить: ты единственный в мире, кто превзошел меня в стрельбе… Но я не в обиде. Речь о Младе. Степной охотник молчит, он и сам все понимает. Он видел, как еще в шатре загорелись глаза мальчишки, словно у волка-трехлетки, впервые почуявшего запах самки. – Тарим решил сделать ее своей невестой. Мальчишка упрям, как степной тур, и мать ему во всем потакает… Это пахнет бедой.
Гань пожимает плечами.
– Тебе надо поговорить с Чжан Цянем.
– Нет. Он откажется повиноваться, и вас просто убьют!
– Хороший прием… – выдыхает Гань. – Что ты хочешь от меня, чтобы я убедил его оставить Младу?
– Попробуй. Это сохранит вам жизни.
– Есть еще варианты?
– Бежать со стоянки вы не сможете, за вами следят днем и ночью… Не знаю… – Араш надолго замолкает. Гань не мешает тохару думать. Сейчас от его ответа, может быть, зависит их жизнь или смерть. Пусть Тенгри вложит в его сердце мудрое решение. Наконец Араш твердо произносит: – Тарим с отрядом отправляется на вылазку. Это единственный шанс!