мец сует в руки Яромира пергамент и исчезает.
Надо ли говорить, что ночью мальчик так и не сомкнул глаз, поочередно рассматривая то рисунок фрески, то карту таинственного незнакомца. Часть дороги на ней была мальчику знакома, он часто собирал травы в тех местах с отцом. При мысли об отце Яромир оглядывается на угол, где храпит пьяный аптекарь. «Кем же был мой настоящий отец? – грустно вздыхает мальчик и, сжав зубы, возвращается к карте. – Не доезжая полдня пути до Нисы, дорога сворачивает вправо, а там все прямо и прямо… Раз незнакомец знает, что мне нужна лошадь, он точно знает и куда мне ехать», – решает Яромир. Детский ум, не отравленный предательством, ложью и злобой, не видит в бескорыстной помощи незнакомца коварного умысла.
Едва начинает светать, Яромир бросает прощальный взгляд на спящего аптекаря и, укутавшись в старенький плащ поверх туники, спешит к месту встречи.
В предрассветном тумане он видит оседланную белую лошадь с притороченной дорожной сумкой. На седле короткая надпись киноварью на греческом: «В путь».
Когда мальчик подъезжает к крепостным воротам, сердце его бешено колотится.
– Куда? – преграждает дорогу стражник.
– Отец послал… за лекарственными кореньями. Надо собирать рано, пока роса не высохла, – Яромир старается говорить громко и уверенно.
– Пропусти, я знаю его, – раздается голос из сторожевой будки, – это сын пьянчуги Тимона, лекаря.
Решетка на воротах поднимается, и Яромир оказывается за стенами Маргианы.
Он сдерживает себя и старается ехать шагом, как будто никуда не спешит. Отъехав на значительное расстояние, подросток оглядывается и прикладывает руку к глазам, защищая их от восходящего солнца. На миг ему кажется, что он видит на стене человека в черном плаще, машущего ему вслед рукой, но луч солнца попадает под козырек ладони и заставляет его зажмуриться. Когда к глазам возвращается способность видеть, никого на стене разглядеть не удается.
Яромир разворачивается и пускает коня вскачь. Навстречу богине Атаргатис!
Глава 30Партия в вэйци
Пурпурная граница – стена между империей Хань и кочевниками хунну
За окном красного императорского шатра на зубцах сторожевой башни играет закат, окрашивая серые стены киноварью. Теперь шатер окружают две линии охраны, и лишь избранные имеют право лицезреть Сына Неба. Император извлек урок и больше не собирается рисковать своей жизнью.
Уди сидит за массивным столом-гобаном для игры в вэйци, напротив в почтительной позе стоит Ван Куй. Император двигает белые камни, генерал – черные.
– Почему тебя называют Старым Лисом? – спрашивает император, делая ход.
– Я научился понимать хунну, но не стал волком, – генерал делает ответный ход, почти не задумываясь.
– Почему скрывал все, что происходит?
– Это тонкий мир, повелитель. Как в лесу. Стоит перебить всех хищников – олени и кабаны начнут сами гибнуть от всякой заразы…
Уди с такой силой двигает по доске камень, что дрожат соседние.
– Мир ценой унизительного договора? А если мы перестанем платить эту дань?
В голосе Уди снова проявились гневные нотки, за которыми, как правило, следует гроза. Ван Куй это прекрасно знает, но сегодня, понимает он, единственный шанс открыть владыке правду, как он это видит. Второго не будет. Генерал старается говорить коротко, тщательно подбирая слова:
– Хань не выдержит натиска орды… Зачем это Сыну Неба? Мы из разных культур, и Чанъань не готов услышать степной ветер!
Уди откидывается на троне и с интересом изучает генерала, как будто видит его в первый раз.
– Сказав «мы», ты ведь и себя имел в виду? Это правда, что твоя мать из дикого народа кава?
– Это правда, повелитель, – с поклоном отвечает Ван Куй.
Уди усмехается. Вспышка гнева прошла, с облегчением понимает Ван Куй.
– Охотники за головами… Почему мы до сих пор не покорили этот народ?
– По той же причине, о Единственный: роскошь всегда проиграет в войне бедности, как павлин не спасется от когтей орла…
– Опять в твоих словах туман, Ван Куй… – морщится Уди. – Я готов был казнить тебя, но волей судьбы обязан жизнью… – Уди бросает игру и подходит к окну, задумчиво смотрит на величественную стену. – А что бы ты сделал на моем месте? – не оглядываясь, спрашивает император.
– Если Сын Неба позволит, я расскажу, как появился народ моей матери, – уходит от прямого ответа Ван Куй. Уди еле заметно кивает, продолжая любоваться закатом.
– В одном таинственном озере жили головастики Ятави и Ятай. Но они не превратились в лягушек, а стали чудовищами с красными глазами, не отбрасывающими тени даже при ярком солнце… – закатное светило отражается в глазах Ван Куя неестественным рубиновым блеском. – Однажды парочка поймала человека и съела его, захватив череп в свою пещеру. И вдруг чудо: один за другим стали появляться на свет люди, которые с лягушачьего быстро переходили на человеческий язык. Тогда прародители поставили череп на видное место и стали ему поклоняться…
– Это ответ на мой вопрос, Ван Куй? – прерывает рассказ император, возвращаясь за стол.
– Да! – кланяется Ван Куй и, опустившись на колени, достает из черного, украшенного резными лягушками сундука, который слуги доставили вместе с набором для игры, несколько хорошо отполированных черепов разных размеров.
– Главное правило кава – не убивать сородичей, а приносить головы с дальних земель, чтобы духи не убегали домой, а жили в черепах и служили хозяину…
– И ты веришь в это? – морщится Уди, глядя на черепа.
– Это головы врагов Хань. Среди них нет ни одного черепа родственных нам духов… Я, ничтожный, не смею давать совет Единственному, но я бы не стал казнить своего военачальника. Это не принесет счастья, а даже наоборот – уничтожит вашу династию!
– Хватит лукавить, Ван Куй! Давай начистоту. Не ты ли послал ко мне убийц?
Ван Куй скорбно качает головой:
– Это эхо восстания семи уделов, господин. А я единственный, кого заговорщики считали вашим врагом. То, что случилось, – это их агония, шаг отчаяния, – на лице генерала борются противоречивые чувства, но наконец он решается: – Да… Я имел слабость обижаться на Сына Неба, но это не стоит гибели империи…
– Гибели империи? – повышает голос император. – Ты высоко себя ценишь, Ван Куй. Но гордость обычно слепа к собственным порокам! Ты используешь Пурпурную границу как свою собственность, ты живешь так, как хочешь, словно меня нет! Ты осознаешь это?
Ван Куй поднимает череп со стола и смотрит ему в глазницы.
– Знает ли Сын Неба, почему тигры полосатые?
– Я дал тебе второй шанс! Как ты смеешь издеваться? – в бешенстве вскакивает с места Уди. Стражники, стоящие за троном, напрягаются, но на каменном лице генерала не отражается и тени смятения.
– Прошу прощения, повелитель! Но я не пытался вас оскорбить. Просто когда вы еще послушаете сказки охотников за головами? – Ван Куй кладет череп в сторону. Уди садится на место и делает очередной ход, нервно двигая белый камень на доске. – Тигр поймал зайца, который прятался в соломе, но, прежде чем съесть, спросил, что он тут делает. Заяц не растерялся и сказал, что это его одежда и он ее караулит. Тогда тигр попросил примерить солому, а хитрый заяц ее поджег… – прячет улыбку Ван Куй. – Поэтому тигр полосатый!
– Мне тоже должно быть смешно? – зловеще цедит император. – Что ты этим хотел сказать?
– А то, что я не собираюсь примерять императорскую одежду! Мое место здесь, господин! – неожиданно серьезно заявляет Ван Куй.
Появление Ксу снимает напряжение. Лицо евнуха светится, что бывает крайне редко, и Уди садится на трон в ожидании сообщения.
– Единственный, у подножия трона которого я нахожусь! – торжественно начинает Ксу. – Утром повелел похоронить солдата, который имел честь заслонить собой Сына Неба в злосчастной стычке с хунну…
– Да, Ксу, – перебивает слугу Уди, – и это повод прервать мою игру с генералом?
– Господин, солдат Ли жив, – кланяется Ксу, исподволь поглядывая на генерала. – Это знак Неба, мой повелитель. – По лицу императора проносится буря эмоций. Ксу знал, что эту новость нельзя откладывать. Уди с детства был мистически настроен и каждый знак, связанный с собой, принимал очень серьезно. Поэтому старый царедворец лично пришел сообщить владыке радостную весть, не доверив ее докторам. – Он потерял много крови и поэтому долго был между жизнью и смертью.
– Боги дают знак, – шепчет император. – Если они оставили жизнь несчастному Ли, значит, они хранят и мою жизнь! Ксу, приставить к нему лучших врачей. И передай: они головой отвечают за его жизнь.
Настроение Уди резко меняется. Подавленность и настороженность, с которыми он начинал разговор с генералом, рассеялись. Улыбаясь, Уди берет череп в руки и осторожно поглаживает его пальцами.
– Скажи, это правда, что ты искал Чжан Цяня на землях хунну?
– Это правда, – твердо отвечает Ван Куй.
– А как же закон кава – не убивать сородичей?
Взгляд генерала становится жестким.
– А он уже мертвый! Для меня он сдох тогда, много лет назад. А мертвым нельзя на этой земле… – Ван Куй кланяется, глядя на доску. – Вы проиграли, мой господин. Два хода подряд. Нужно быть внимательнее!
Но император нисколько не расстроен. Игра утомила его, он выяснил все, что хотел, к тому же знак богов – а как еще можно рассматривать новость о воскрешении Ли – не отпускает его.
– Молодец, Ван Куй. Тебе нет равных в вэйци. Надеюсь, о твоих победах за Пурпурной границей мы тоже скоро услышим. Ты свободен. Свои трофеи пока оставь здесь. Я побеседую с ними на досуге, – улыбается Уди.
Ван Куй низко кланяется и, пятясь задом, покидает шатер.
Уди делает незаметный знак, и из-за ширмы позади трона появляется Мю Цзы, на протяжении всей игры, словно бесплотный дух, находившийся там.
– Ты все слышал? – интересуется император. Чиновник молча склоняется в поклоне. – Продолжай расследование. Только очень осторожно. Генерал хитер. И впрямь Старый Лис. – Уди еще раз бросает взгляд на череп, отталкивает его ногой. – А что ты думаешь по поводу Чжан Цяня?