Группа охотников направляется к шалашу, стоящему в центре деревни, особняком от остальных жилищ. Внутри в компании обнаженных аборигенок вплетает ракушки в венок из полевых цветов Родогуна. В равнодушной женщине с потухшим взглядом и нечесаными волосами трудно узнать прежнюю страстную парфянскую принцессу.
Один из мужчин отделяется от своих соплеменников и направляется прямиком к Родогуне – это самый молодой из охотников, поймавших Яромира. Огурча встает на четвереньки и подползает к женщине, протягивая ей клок светлых волос Яромира, – мужчина явно пытается кокетничать. Родогуна, не глядя, отбрасывает предложенный подарок.
– Любви ты хочешь? Да я устрою, чтобы ты сдох завтра… Жених…
Воин мечтательно улыбается и протягивает Родогуне еще один подарок – пергамент из Антиохии. Женщина машинально разворачивает его и меняется в лице, на миг теряя дар речи. Потом хватает волосы Яромира.
– Что это? Что? – Родогуна бросается на огурча, который испуганно отползает и готов бежать прочь. Родогуна чередует слова из языка огурча с греческими.
– Где ты это взял, кусок ты дерьма? Где взял?
Мужчина что-то блеет: из его слов отчетливо понятно только одно – Руна…
– Забери тебя Ахриман! – с криком Родогуна вскакивает с места и, разбрасывая по углам шалаша своих голых нянек, устремляется наружу.
Жертвенный камень, на котором распят Яромир, уже начал покрываться приливом. С десяток мужчин стоят вокруг и под монотонное пение синхронно хлопают ладонями по воде.
Родогуна бросается к Яромиру, но ее цепляют сразу пять аборигенов и волокут прочь.
– Кто ты? Ты ведь от Деметрия? Я ждала… Мне снилось… – кричит она истерично.
У огромного костра, чьи языки вздымаются и уходят в небо, сидят старейшины огурча и гортанно гудят, совершая монотонные движения телом: назад-вперед. Отдышавшись, Родогуна беспардонно заходит прямо в круг и трясет куском пергамента, показывая на себя, в небо и в море. Мужчины отрицательно верещат на своем языке – это видно по реакции.
– Мерзкие недомерки… Я вам устрою жертву… – переходит Родогуна на греческий, глядя в небо. – Боже, великий Ахура-Мазда, я не знаю, откуда этот мальчик и пергамент, я не знаю, будет ли это проклятое затмение, но точно знаю, что не хочу так больше жить!
У жертвенного камня, который почти скрылся в воде, уже нет охраны – только Яромир с кляпом во рту. Улучив момент, девушка прыгает через костер и бежит к морю. Воины, громко пересвистываясь, бросаются за ней, но куда их коротким конечностям до длинных стройных ног парфянки. Родогуна бросается в море и бешено гребет, борясь с нарастающей силой прилива. Огурча толпятся у кромки воды, не решаясь войти. На берегу собирается больше сотни человек. Они ругаются, но боятся сделать даже шаг.
Вынув кляп изо рта Яромира, Родогуна пытается развязать веревки, но тростниковые путы очень прочны, к тому же намокшие узлы успели разбухнуть.
Яромир жадно глотает воздух.
– Ты… Ты Родогуна?
– Да… Тебя послал Деметрий? Это ведь так? – мычит девушка, зубами впиваясь в веревку.
– Да. Он нуждается в помощи… – выдавливает улыбку Яромир.
Родогуна нервничает – узлы никак не поддаются.
– Боюсь, это ты больше нуждаешься… Знаешь, чего они ждут? С точностью до мгновения… Они уверены, что солнце пожирает небесный дракон, и единственный, кто его остановит, – их собственный дракон, поэтому ты вымазан медом… Рунаншах почему-то обожает этот вкус…
– Рунаншах? – не понимает мальчик.
– Да. Гигантская гадина, которой они поклоняются…
Родогуна стирает пальцы в кровь, борясь с жесткими путами. С берега слышны нарастающие крики. В небе разворачивается завораживающее зрелище: диск луны наплывает на диск заходящего солнца, погружая море и остров в сумрак.
– Никогда не думала, что сделаю это, но, боюсь, это наш единственный выход… – Родогуна открывает кожаный мешочек, подвешенный на поясе между ногами, и достает из него некую субстанцию черного цвета. Быстрыми движениями Родогуна размачивает вещество в воде, обмазывая им Яромира и себя. Вокруг распространяется едкий аммиак, смешанный с другими тошнотворными запахами.
– Что это? – морщится Яромир.
– Я облазила весь остров в поисках его дерьма… Может, тебе и рано знать, но крокодилий помет – самый лучший способ не стать мамой… А может, и единственный способ, чтобы тебя не сожрали!
Тем временем луна полностью закрывает солнце. Наступает тьма. На берегу люди начинают кричать и свистеть на пределе своих возможностей и посылать в сторону погасшего светила стрелы с привязанными к их наконечникам тлеющими угольками. Воины прыгают на месте, скалятся, бросая в небо проклятия, и не жалеют стрел, которые взмывают в черное небо яркими красными точками и теряются где-то в темных волнах.
Родогуне уже удалось развязать подростку руки, и теперь они вдвоем борются с узлами на ногах, как вдруг вода вокруг камня пенится – на поверхности появляется кожистый панцирь огромного чудовища.
Ящер не атакует резко, проплывая почти вплотную – так, что можно различить его острую пятнистую морду на малоподвижной шее. Пасть, в которую свободно поместится взрослый человек, утыкана острыми кривыми зубами размером с ладонь и уже готова сомкнуться на приготовленной жертве. Яромир орет от страха, Родогуна же продолжает лихорадочно размазывать помет по телу и хаотично кидать оставшиеся куски в монстра. Рунаншах недовольно щелкает мощными челюстями, делает несколько кругов, обвивая своим веретенообразным телом камень и сильно ударяя широкими плавниками и длинным бугристым хвостом по воде, и вдруг внезапно скрывается в глубине.
Родогуна, бледная, как саван, с трясущимися руками смотрит, как дневное светило постепенно освобождается из-под власти ночного. Яромир тоже свободен.
Отмывшись от экскрементов Рунаншаха, прекрасные в своей наготе, словно боги, являющиеся из бушующей пены прилива, Родогуна с Яромиром выходят навстречу дикарям, безмолвно ожидающим их на берегу.
Родогуна воздевает руки к небу и взывает:
– О великий Ахура-Мазда! Творец Неба, Земли и всего сущего, слава тебе!
Как подкошенные, огурча падают на колени и утыкаются лбами в землю.
Родогуна прижимает к себе Яромира и жарко шепчет:
– А вот теперь мы с тобой можем все!
Глава 34Наследство Птолемея
Пергам – столица провинции Азия
Пока дикари огурча метали стрелы в небесного дракона, в просвещенном Пергаме тоже немало людей в страхе искали убежище от тьмы небесной, призывая Гелиоса перестать скрываться за Селеной. Затмение никого не оставило равнодушным и в других местах. Юный тохарский царь посчитал доминирование луны добрым знаком. По какими-то своим внутренним соображениям чудом выживший после отравления китайский посол с ним согласился. А вот безжалостный сатрап Маргианы, как и новый правитель Парфии, только что подавивший бунт, – дурным предзнаменованием. Нубийский пират просто-напросто его пропустил, отсыпаясь перед ночной операцией в объятиях очередной подружки. Томящийся в подземелье сирийский царь посчитал наступившую темноту черной тучей, перекрывшей на время маленькое отверстие в крыше его темницы. А сарматская воительница вообще ни с кем не делилась своими мыслями – быть может, только с Опией, часто являющейся дочери, чтобы дать совет. В китайской империи Хань была уже ночь, а на Вечный город обрушилась столь страшная гроза, что затмения попросту никто и не заметил. Но, так или иначе, пришло время перемен.
Собравшиеся на вилле римского наместника по особому поводу гости не остались в стороне от обсуждения затмения.
– Не к добру… – замечает Эвергет, из-под ладони щурясь на тонкий золотой обод, пробивающийся из-за темного пятна луны.
Антиох молча бросает на понтийского царя ненавидящий взгляд.
– По армянским поверьям, где-то на краю земли солнце глотает огромный дракон Вишапа… – задумчиво отвечает Артавазд.
– Друзья мои! Ромул, основатель Рима, был зачат в первый год второй олимпиады, в третьем часу, в миг полного затмения солнца… – наставительно поднимает указательный палец Сулла и, дождавшись дневного света, подходит к большому столу, на котором, повторяя очертания государств, разбросаны песок, камни, веточки пиний и макеты городов. За римлянином к импровизированной карте следуют Артавазд, Эвергет и Антиох. Сегодня важный день для Рима. Сулла должен окончательно убедить союзников объявить войну Парфии. Поэтому он и не пригласил Клеопатру, вернее, сделал так, чтобы она отсутствовала и не могла помешать нужному для наместника решению. К тому же, уже выяснил для себя римлянин, в отсутствие жены Антиох становится более воинственным. Остается только немного подтолкнуть. И затмение, как божественный знак, здесь весьма кстати. «Так что это послание богов! – продолжает Сулла, поднимая вырезанную из камня башню. – А раз послание богов, атаковать надо “дом богов”!»
– Хатра? – восклицает Антиох. – Но она неприступна!
– А когда-то она принадлежала твоим предкам… – с издевкой вмешивается Эвергет. – Как же Селевкиды умудрились потерять неприступный город?
– Ты говоришь так, словно это вина Антиоха! – горячо заступается за друга армянский царь. – Хатру возможно взять, отрезав ее от провианта!
– По сведениям лазутчиков, юный Фраат не в состоянии до конца уладить грызню кланов – погибли сотни, если не тысячи, гарнизон Хатры сильно поредел. – Сулла бросает башню из камня на пол. – Падение Парфии – дело времени, и наша цель – его приблизить…
– Да! И вчера в Пергам пришло то, что обеспечит нам победу! – с гордостью произносит Антиох.
– Новый царь Сирии? – скалит зубы Эвергет, и только невероятная реакция, которой славится понтийский царь, спасает его голову от мраморной Нисы, которую, схватив со стола, разъяренный Антиох швыряет в насмешника.
Эвергет, явно не ожидавший такого поступка от Селевкида, выхватывает меч и прыгает в сторону Антиоха – грек, нисколько не устрашенный, отвечает тем же. И если бы не Сулла, Клеопатра вполне могла бы недосчитаться одного из своих мужчин. С невозмутимым лицом Сулла становится между поединщиками. Ни один мускул не дрогнул на его грубом лице.