– Смерть – это только начало, как умрешь, так и проживешь следующую жизнь! – ловко разворачивается вокруг собственной оси сарматка, поражая одного за другим набегающих парфян.
– Лучше так, чем от козлиного языка, – отбивает копье, предназначенное Сальвию, Деметрий.
– Значит, не видать мне безделья на песчаном пляже… – защищая спину Заряны, орудует двумя мечами Сальвий, успевающий благодарно улыбнуться греку.
– Даже не надейся… Мы вместе улетим на небесные луга… – кричит пирату девушка.
– Как мы можем знать, что такое смерть, когда не знаем, что такое жизнь? – философствуя, Чжан Цянь успевает прикрыть от боевого топора сагарсиса сирийского царя трофейным щитом.
Гань готовится к смерти молча, словно молнии, сея вокруг смертоносные стрелы.
И вдруг с гортанным криком «хурра!» прямо в ворота влетают тохарские всадники, размыкая круг атакующих.
Еще завидев первые клубы дыма, Тарим повел своих людей в атаку.
– Вот он – момент славы, дядя!
– Это безумие, Тарим! Мы не знаем, что там случилось… – пытается остановить племянника опытный воин. Но куда там.
Юноша улыбается и втягивает запах гари.
– Где твои десять бойцов, дядя? Я не спрашиваю твое мнение. В городе горстка парфян. Или ты боишься? Не бойся. Мы не полезем на стены. Мы вызовем этих пьяниц на честный поединок. Ведь нас примерно поровну! За мной! – оборачиваясь, азартно кричит он воинам.
Тарим сильно бьет своего коня по крупу и несется вперед, увлекая за собой всадников. Араш двигается следом, стараясь не отставать от племянника. Сквозь дымку видно, как ворота медленно открываются, обнажая городские улицы и нескольких человек, отчаянно отбивающихся от набегающих парфян.
– Клянусь Севером, это же ханец… – вглядывается Араш в детали схватки.
– Так что, дядя, не выручишь своих друзей? – с трудом усмиряя разволновавшегося коня, отвечает Тарим.
– Это самоубийство, Тарим!
– Я передам матери твои слова! – смеется юноша.
В какой-то момент беглецы оказываются в тылу отряда Тарима, а сам принц вылетает на ощетинившихся пиками парфянских пехотинцев. Первые ряды тохаров оказываются нанизанными на копья – воины падают, выхватывая мечи и смело врубаясь в линию парфян. Тарим валится вместе с лошадью, пронзенной несколькими копьями, и оказывается на скользкой от крови мостовой. Араш и телохранители спешиваются рядом, стараясь закрыть юношу от стрелков.
– Отступаем! – командует Араш, но Тарим отталкивает дядю и кидается в гущу схватки.
– Приказы тут отдаю я! Вперед!
Бой у ворот окончательно превращается в месиво: ворота, словно бутылочное горло, сковывают свежие отряды парфян, а беглецы и вовсе на короткое время выпадают из схватки.
Быстро сориентировавшись, Сальвий хватает Заряну за руку.
– Это шанс! Бежим!
– Как хочешь… – холодно отстраняется амазонка. – Уж лучше небесные луга, чем позор на всю жизнь! – девушка поднимает щит одного из убитых парфян и бросается в бой.
Чжан Цянь кивает Ганю на сарматку.
– Говоришь, женщины меня погубят? Рядом с такой умереть не стыдно!
– Рано умирать… Есть один должок… – рычит хунн и исчезает в свалке тел.
– Ты тоже хочешь на небесные луга? Или я тут один хочу жить? – замечает Сальвий привалившегося спиной к стене Деметрия.
– Было бы странно не бояться умереть в колодках и испугаться честного боя… – тяжело дышит сирийский царь.
Сальвия с Деметрием замечают свежие бойцы, заворачивающие на городскую площадь с соседней улицы.
– Честного? Да их раз в пятьдесят больше! Надеюсь, ты запомнишь меня, сирийский царь… – вращая белками глаз, с львиным рыком Сальвий бросается на парфян. – Бойся Геракла!
На другом конце площади Гань уже натягивает лук, чтобы всадить стрелу в спину Араша, как вдруг горло хунна оказывается во власти здоровенного парфянского солдата. Еще чуть-чуть, и он свернет шею северному охотнику. Араш интуитивно поворачивается и видит закатившиеся глаза Ганя. Ни секунды не размышляя, он точным движением посылает короткий боевой топор в лоб гиганту: тот валится с разрубленным пополам черепом, увлекая за собой Ганя. В два прыжка оказавшись рядом, тохар помогает ему подняться и хлопает по плечу, вкладывая в руку чей-то меч.
– Привет Тенгри передашь в другой раз!
– Тебя он тоже любит… – хрипло отвечает Гань.
Араш озирается по сторонам, видя, как число тохаров редеет с каждой секундой. Оставшиеся в живых бойцы становятся в круг и отбиваются, прижимаясь спиной к спине. Араш что-то кричит на своем языке – круг резко размыкается, превращаясь в отступающую шеренгу. Тохары делают несколько шагов в сторону ворот, но те начинают медленно закрываться.
Но главную оплошность Араш не простит себе никогда: в тот момент, когда он спасал жизнь Ганя, ему на время пришлось оставить племянника, а юный боец выбился из сил и не хватило Тариму реакции. Вернулся Араш, да поздно! Сраженный стрелой в сердце, падает «серебряный царь». Подхватывает Араш племянника на руки, но сразу два дротика вонзаются ему в спину…
– Держись, Геракл! – слышит крик сарматки чернокожий гигант, в одиночку крушащий парфян. Слышит он и скрип дверных петель за спиной, и хрипы погибающих тохаров. Недолго думая, Сальвий хватает обессиленного Деметрия и бесцеремонно вышвыривает его наружу, сам же одной рукой цепляется за створку ворот, напрягая все мускулы своего могучего тела, другой обороняясь сразу от нескольких противников. Движение ворот замедляется.
– Разрази вас Зевс с Юпитером на пару! Заряна! Быстрее! Быстрее!
Лежа на прохладной земле, Деметрий слышит крики и проклятия Сальвия, проигрывающего битву гигантскому механизму. Грек видит, как из крепости к нему движутся вооруженные парфяне и звезды, еще едва проглядывающие в небе…
– Матушка Атаргатис, отец Селевк Никатор… Принимайте сына своего… – шепчет Деметрий и смеживает веки.
В темноте ему слышится странный шум, напоминающий пчелиное жужжание, потом удары мертвых тел о деревянный настил моста, перекинутого через ров. Деметрий открывает глаза и не верит в происходящее…
Прямо на него несутся полчища дикарей огурча, оглашающих воздух птичьими трелями. Карлики на бегу стреляют из своих игрушечных луков, словно кегли, укладывая всех, кто появился за крепостными воротами. Пересвистывающаяся толпа просачивается в узкий проем ворот, сохраненный Сальвием, и врезается в парфян, поливая их отравленными стрелами и бесстрашно погибая от вражеских мечей и копий…
Рядом с Деметрием останавливается колесница, запряженная белым жеребцом: Родогуна молча смотрит Деметрию в глаза и целует грека в губы – мужчина плачет…
Смять закованную в броню регулярную армию голым дикарям не под силу, но их стихийное появление вызывает брожение в парфянском стане. Уловив это звериным чутьем, Сальвий кричит:
– За кого вы хотите умирать, дурни? Ваш сатрап мертв! Даже если вы покрошите этих недомерков, завтра здесь будут основные силы тохаров. Признайте власть царя Деметрия, и вы еще сможете спасти свои шкуры. Правильно я говорю?
– Всем, кто сложит оружие, будет дарована жизнь! – восклицает Родогуна, словно богиня, появляющаяся в развевающейся прозрачной тунике среди клочьев дыма и мертвых тел. – Это говорю я, Родогуна Парфянская!
Глава 36На пути в небесные луга
Антиохия-Маргиана. Парфия
Колесница с Деметрием и Родогуной с трудом продвигается к центральной площади города под крики неистовствующей толпы. В белокуром вознице, одетом в красную тунику, с золотым обручем на голове и похожем на Амура или Гименея, трудно узнать приемного сына лекаря-пьяницы Тимона. Лицо Яромира, распираемого от гордости, сияет. Весь город высыпал на улицы, встречающие скандируют два имени: Никатор и Атаргатис.
Пожар уже стих, стерев с лица города мрачную цитадель, но искры от углей и запах гари еще витают в воздухе.
Деметрий с Родогуной поднимаются на помост.
– Горожане! На этом месте в эти вот мгновения меня должны были казнить! За веру, за греческих богов! – Деметрий старается говорить громче. – Храм Атаргатис был построен четыре десятка лет назад, когда я еще не был зачат… И мозаика из алтаря стала вещей… Я не буду вам врать, что перед вами живая богиня. Вы должны знать правду!
В толпе раздаются отдельные реплики: «Правду! Да! Хотим!»
Родогуна поднимает руку, охватывая толпу царственным взглядом.
– А правда в том, что царя Парфии Митридата Великого вероломно убил его собственный сын Фраат и послал к вам самых мерзких подонков страны. Я – дочь Митридата и наследница трона! А царь Деметрий – наследник того, кто создал этот город! А значит, нам больше не надо делить полис на парфянскую Маргиану и греческую Антиохию. Сегодня ее скрепляет любовь!
Родогуна целует Деметрия. Публика взрывается от восторга.
Пока в городе празднуют триумф, за крепостными стенами готовятся к тризне. Сотни тел парфян, тохаров и карликов огурча выносят за ворота и складывают на дровяные помосты, чтобы предать огню. Солдаты и жители ходят по импровизированному некрополю в поисках друзей и родственников, а кто-то и в попытке поживиться чем-то ценным.
В двух стадиях от страшного погоста стоит шатер Матери тохаров. Царица Омид сидит на полу и держит на руках мертвого сына. Она смотрит прозрачными глазами на Антиохию и тихонько плачет. Рядом с шатром лежат тела знатных тохаров, среди которых Араш. Тысячи «серебряных людей» окружили город со всех сторон бесчисленной ордой.
Брат сразу послал к ней гонцов, как только Тарим стал своевольничать, но она не успела. Она хотела дать сыну полную свободу, и вот теперь он свободен и готовится к великой охоте в небесных угодьях, а она обречена вечно оплакивать его. Но она царица! Она – Мать тохаров, «серебряных людей»! Она должна жить и продолжать править! Омид встает и раздает краткие распоряжения.
Она встретится с победителями.