Просто в тупик становишься от сопоставления всех производимых Вами – нашими союзниками – опытов с нашей больной и искалеченной Россией. Неужели же кошмар событий сдачи Одессы уже изгладился из Вашей памяти? Но ведь то, что происходит сейчас в Сибири, несравнимо с предательством Одессы, похоронившей в себе все, что было лучшего, честного и идейного в ней. Неужели же и здесь, в Сибири, существует неумолимое решение не дать даже одиночным борцам, которых вы снабжали оружием, одеждой и тем самым поддерживали в борьбе с большевиками, выйти из той искусственно созданной Вами обстановки, где они неминуемо должны погибнуть. Об издевательствах и оскорблениях, нанесенных чехами главе и представителю Русской армии адмиралу Колчаку, говорить не приходится, так как неожиданная перемена в поддержке неформально признанной Вами Всероссийской власти вызывает сомнения в чистосердечности прежних отношений. Скажите же, наконец, Ваше слово о Вашем отношении ко всем ужасам происходящего. Если Вы глава без командования и подчиненности Вам чехов, что открыто обсуждается всеми, то мы не будем связывать все разыгрываемые сейчас как по нотам события с Вашим именем, как представителя и ответственного исполнителя приказов французского правительства. В таком случае скажите Вашей далекой Франции, что русские патриоты не верят, что ей чужды страдания тех, кто спас ей Париж, и они просят если не помощи себе, то хотя бы непокровительства тем, кто в данные дни является предателями нашего святого дела возрождения Родины. Полковник Сыробоярский. 14 января 1920 года. Ст. Черемхово».
Второе открытое письмо к генералу Жанену: «Г. генерал. Я вынужден продолжить к Вам свое слово, но не с новыми вопросами, а с последним словом русского офицера к генералу французской службы, позором и предательством покрывшим свой голубой мундир не только, я уверен, в глазах непосредственных свидетелей текущих событий, но и всего человечества, всего мира. Я, только что хранимый судьбой, избегнув предательства чехо-командования, приказавшего меня арестовать, прибыл в Иркутск. Ужас, парализовавший понимание совершенного Вами, охватил меня. Верховный Правитель и Главнокомандующий Русских Армий, адмирал Колчак, подлым и гнусным и позорным способом предан Вами. Иркутские газеты сообщают о гнусном воровстве русского народного достояния – золота, переданного Вашим приказом возглавляемым Вами «рыцарям» чехам. Невозможно перечислить все подобного рода «подвиги» Ваших войск, но каждый новый превосходит предыдущий, и мы со стиснутыми зубами ждем конца им. Но неужели же Вы, г. генерал, думаете, что, предав на позорную смерть врагам человечества нашего Верховного Правителя, Вы удушили слова истины, похоронив их на снеговых полях Сибири, среди погибающих там русских патриотов, или Вам привет из гостеприимно Вами приготовленной Иркутской тюрьмы? Но помните, генерал, что русский патриот и рыцарь может взойти и на эшафот незапятнанным джентльменом, чего нельзя заслужить никаким цветным мундиром, прикрывающим ничтожество, предательство и трусость.
Остановите же, генерал, свой постыдный бег на восток под охрану американских, японских и чешских штыков, в район атамана Семенова, еще не зараженный Вашей работой. Разоружение частей атамана Семенова в Верхне-Удинске ясно расшифровывается всеми как новая гнусная провокаторская попытка обмануть будущих судей Ваших преступлений, валив на атамана Семенова и на его войска всю вину в безграничном хаосе Вашей чешской эвакуации. Оглянитесь назад. Неужели Ваше место в позорном тылу Ваших погибающих войск? Если Вы позорите себя, то пощадите мундир Вашей благородной родины, ведь она мать, вверившая Вам детей поляков, румын, сербов. Ведь Вашими стараниями и воспитанием братья чехи, удушив своих слабейших братьев, похоронили их в вырытых ими могилах. Но справедливое возмездие близится и для чехов. Неужели же Вы, не ожидая его, хотите бежать, спасая себя, на восток? Взгляните, какие кровавые следы отмечают Ваш путь. Знаете ли Вы, какие ужасные проклятия несутся Вам вслед от всех брошенных и загубленных Вами братьев русских, поляков, румын и сербов? Неужели же благородная Франция позволит Вам вступить своими окровавленными братской кровью ногами на землю, освященную кровью тех, кто дал ей победу? Полковник Сыро-боярский. Город Иркутск. 17 января 1920 года».
У легионерского историка доктора Штейдлера в его книге «Чехословацкое движение на Руси» есть очень откровенные страницы, повествующие о днях январских. Эти страницы восстанавливают полную картину, предшествовавшую выдаче адмирала Колчака, подтверждая все нами вышеприведенное: «…Последним организованным остаткам Сибирской армии ген. Каппеля, идущим за нами, достигнувшим в начале января линии Ачинск – Красноярск, был путь на восток внезапно заперт. Попытка каппелевцев пробиться 5 января с боем через Красноярск окончилась неудачей, и Сибирская армия, отброшенная от магистрали, принуждена была предпринять страстнотерпный воинский поход по трактам и замерзшим рекам до Забайкалья. Тремя днями позднее последние чехословацкие эшелоны находились только в 100 верстах восточнее Красноярска на ст. Клюквенная. Того же дня, именно 8 января, Красноярск был занят авангардом регулярной Красной армии, и таким образом создалось серьезное положение нашего арьергарда. Часть Польского легиона, находящаяся еще западнее Красноярска, и все остальные польские эшелоны, стоящие между Красноярском и Пинчино, с тремя эшелонами сербов, – были 10 января 1920 года настигнуты неприятелем. Катастрофа нашего арьергарда была полнейшая. Целая польская дивизия и сербский полк добровольно сдались небольшому советскому отряду, исключая малые остатки, сохранившиеся в чехословацких эшелонах.
Благодаря этому событию наши эшелоны пришли к прямому соприкосновению с большевистским авангардом. Чехословацкое командование, желая избегнуть нового конфликта, который означал бы, вопреки директивам с родины, задержку нашей эвакуации на неопределенное время, выслало 11 января парламентеров к большевистскому авангарду. Большевики, возгордившись неожиданным успехом, сдачей целой польской дивизии, – встали, однако, против продолжения эвакуации чехословацкого войска на восток, категорически потребовали выдать оружие, считать себя за военнопленных и, как таковые, отправляться под охраною Советов домой через Запад.
Вследствие этого естественно, что переговоры были прерваны с чехословацкой стороны, и 12 января наши части оставили ст. Клюквенная, на следующий день занятую авангардом красных. Для сокращения количества эшелонов вышел наш 2-й кавалерийский полк на конях и прикрывал таким образом отъезд 12-го полка, стесненного только в двух поездах. Большевистская артиллерия покушалась, обстреливанием нашего заднего отряда, открыть бой, но наши части, замешкавшись только на взрыве мостов и полотна железной дороги, как можно скорее уходили из зоны досягаемости Красной армии.
В тот момент русская демократия, которой удалось свергнуть режим Адм. Колчака, собственно, главным образом, благодаря нашему благожелательному ей нейтралитету и благодаря тому, что нашей воинской силой была на Байкале ликвидирована опасность, грозящая ей от семеновцев, – держалась к политике чехословацкого войска недоверчиво и подозрительно. Одной из причин было наше запутанное отношение к Адм. Колчаку. Поезда его вместе с остатками казанского золотого запаса дошли в начале января 1920 года только до Нижне-Удинска, где застиг их уже политический переворот. Колчак, личная стража которого, кроме офицеров, разом перешла к повстанцам, в критической для него ситуации обратился к помощи дипломатического корпуса в Иркутске. Высокие комиссары союзных держав взяли Адм. Колчака под охрану, как частное лицо, ибо перед тем, 4 января, он заявил свое решение сложить власть и подписать соответствующий отступной декрет по приезде в Верхне-Удинск. Так как единственною союзною силою были там только наши эшелоны, то проведение охраны бывшего верховного правителя и золотого запаса было поручено чехословакам… Так иронией судьбы случилось, что чехословацкое войско, выполняя волю союзников, принуждено было взять на себя охрану ненавидимого Правителя и подвергнуться новым нападкам сибирской демократии, требующей суда над Адм. Колчаком. Это неестественное отношение чехословацкой охраны Адм. Колчака становилось чем далее, тем более ненадежным и, в особенности, в связи с описанным неуспехом мирных переговоров с большевиками, грозило если не всей нашей эвакуации, то большей части войска, находящегося еще до сих пор западнее Байкала. Особенно чувствовалась объявленная забастовка черемховских каменноугольных копей, саботаж железнодорожных служащих – все это требовало наискорейшего успокоения. Поэтому, по приказу генерала Жанена, Адм. Колчак и министр-председатель Пепеляев были отвезены в Иркутск и там 15 января сданы властям «Политического Центра» для суда особой Чрезвычайной Комиссией. Золотой же запас остался под смешанной чехословацко-русской стражей на Иркутском вокзале…
Одновременно с этими событиями и целая ситуация для нашего заднего звена, угрожаемого большевиками, начала улучшаться. Отступающие остатки Каппелевской армии, пробивающиеся дорогою параллельно магистрали, грозили настоящей погибелью всем новым советским властям в городах на магистрали, воински еще не укрепленных и ожидающих усиления только от прихода регулярных войск большевистской армии. Победный бой Каппелевского передового отряда 19 января 1920 года на ст. Ук уничтожил большевистскую власть в Нижне-Удинске, совет скрылся, а разбитые красноармейцы прибежали с просьбой об охране к чехословацким эшелонам. Естественно, что дальнейший успех Каппелевцев усилил бы еще более хаос политически-военных отношений на магистрали».
Значит, короче говоря, особа покойного адмирала Колчака весьма и весьма послужила для содействия чешской эвакуации, а именно: чехи захватили его для того, чтобы откупиться им от преследующих большевиков… Сунулись было с мирными предложениями, но ушли «несолоно хлебавши». Отвезли его в Иркутск и сдали в тюрьму – тогда большевики стали милостивее – «ситуация улучшилась». В своем позорном бегстве от большевиков чехи непрерывно бросали им умилостивительные жертвы: сначала вагоны-саркофаги омской эвакуации, потом отобранная у Русской армии железная дорога, армия кинута в снежную тайгу, затем Польский легион, прикрывавший тыл бегущих чехов, покуда мог, а также полк сербов. Но и эти умилостивительные жертвы, удивительные по жестокости и столь обильные, что едва ли древние язычники для умилостивления своих идолов приносили столько человеческих жертв сразу, – Красного Молоха не умилостивили.