не причиняли никакого вреда.
Уже совсем начало темнеть, когда наши пароходы вышли в море, и с тех пор мы их больше не видели. Они бросили уральцев на произвол судьбы и ни разу не попытались их выручить. Мало того, они все имущество уральцев и также войсковую казну – 24 ящика серебряных рублей по два пуда весом в каждом – поделили между собой. Дальше события развернулись быстрым темпом. По радио красные прислали предложение уральцам сдаться, обещая сохранение жизни всем, даже атаману. Встрепенувшиеся местные рыбаки стали убеждать казаков сдаться, говоря, что теперь наступит настоящий мир и все вернутся по домам к своим семьям.
Раздававшиеся выстрелы орудий и пулеметов, полная темнота и казаки, вынесшие двухлетнюю Гражданскую жестокую войну и ужасы зимнего похода, помня разрушенные станицы и брошенные семьи, потеряли импульс к сопротивлению, тем более что впереди был снова поход по бескрайним пустыням Туркестана, и уже на сей раз без коней, верблюдов и безо всяких ресурсов – казаки сдались.
Красные отобрали головку и увезли в Москву; попал туда и старый генерал Толстов[210], отец атамана и знаменитый в войске генерал Г.К. Бородин[211], бывший командиром 1-го Уральского полка в германскую войну. Там их судили и расстреляли. Вот вам большевистская гарантия жизни!
Атаман был в ссоре с генералом Бородиным за то, что Бородин сильно критиковал действия атамана, вообще, атаман имел характер крутой и со многими своими сподвижниками был в ссоре. Многие казаки не могли ему простить, что он разогнал Войсковой круг.
Также не могли простить и то, что он приблизил к себе откуда-то взявшегося поручика Дзинциоло-Дзиндциковского, которому дал неограниченную власть в войске. Этот поручик имел право безнаказанно реквизировать лошадей у беженцев и все, что нужно было для армии, и он делал это грубо, иногда порол. Однажды он налетел на хорунжего И.Д. Яганова[212], сподвижника атамана в мергеневском событии. Яганов, раненый, в тарантасе, запряженном парой лошадей. Поручик потребовал этих, и только потому, что это был Яганов, пославший его к черту, он отошел ни с чем. Уральцы в форте решили с ним рассчитаться как следует и следили, чтобы он не удрал на Кавказ, но он все-таки удрал. Перед тем как последние пароходы вышли, он на лодке вышел в море, и там, по-видимому, один из пароходов его подобрал.
Сдалось всего 2 генерала, 27 офицеров и 1600 казаков, и с ними красные захватили и остальные 24 ящика серебра войсковой казны. По слухам, казаков отправили сначала в Астрахань, там частью мобилизовали и отправили на Врангеля. Но кто-то донес, что уральцы ненадежны и собираются сдаться Врангелю, тогда большевики их распылили по другим частям.
Но не все казаки в форте сдались красным. Атаман, некоторые казаки из полков и отдельные личности вышли за околицу в 11 часов ночи 22 марта 1920 года. Так как все это произошло неожиданно, никакого плана не было на дальнейшее и не было на такой случай сборного пункта, то вышли люди, только случайно узнавшие, что атаман уходит. Некоторые, уже поздно узнавшие, не смогли присоединиться, так как оставшиеся стали их задерживать, и, наоборот, небольшая часть из тех, что вышли, особенно слабые здоровьем, вернулись обратно.
И так начался второй поход уральцев.
Когда читаешь о прежних Туркестанских походах, которые делало российское правительство для покорения Туркестана, то видишь, какая велась подготовка к этому: скупались лошади, верблюды, различные вьюки, бочата для воды, заготовлялся провиант и прочее. Здесь же вышло с атаманом 214 человек, среди которых было несколько женщин и детей, почти все пешие. Было штук пять фурманок, на которых разместили несколько мешков сухарей и муки, которые дальновидный Ив. Ив. Климов захватил с собой.
Атаман собрал в круг всех вышедших и обратился с речью, где предупредил всех, что поход будет опасный, тяжелый и долгий, но никто уже больше не захотел вернуться обратно. Отойдя немного от форта, на другое утро атаман послал киргиза в форт, чтобы узнать о событиях. А форт был еще виден, и видны были советские корабли. К ночи вернулся киргиз и привез письма атаману и некоторым другим лицам. Атаману писал председатель Малого круга и его отец, которого красные забрали на миноносец. Отец атамана уговаривал сына вернуться, говоря, что ему большевики гарантируют жизнь и что только увезут в Москву для суда.
Вышли в поход люди, не имея абсолютно ничего, даже чашки с ложкой и никакой подстилки для ночлега, но были у всех винтовки и было три-четыре пулемета и малое количество патронов. Были также взяты войсковые знамена. Прежде всего, атаман разбил людей на четыре взвода и назначил командиром 1-го взвода полковника К.И. Карнаухова, 2-го – войскового старшину И.И. Климова, 3-го – есаула Жигалина и 4-го – есаула П.А. Фадеева. Сам же атаман стал командиром сотни.
Немедленно были высланы пешие отряды в сторону от движения, чтобы найти киргизские кибитки и забрать у них верблюдов, баранов и все нужное для похода. Уральцы, как утопающие, хватались за каждую соломинку, чтобы найти какой-то выход из создавшегося положения. Прослышали, что генерал Акамеков с бухарской миссией возвращался с Кавказа и где-то должен был быть недалеко в степи. Посланный к нему полковник Т.И. Сладков[213]разыскал его, но чем-либо помочь нам он или не хотел, или не мог.
26 марта оказалось в отряде 26 киргизских арб, 31 лошадь, 73 верблюда, муки и пшеницы 55 пудов. Так, постепенно, медленно подвигаясь вдоль берега Каспийского моря и делая все время налеты на киргизов, отряд обзаводится верблюдами, бочатами, а главное, баранами.
Увидели однажды корабль на море, и сразу появилась надежда – не выхлопотал ли наш помощник атамана Ал. Ал. Михеев, находившийся в это время в Баку, какой-нибудь корабль Добровольческого флота для нас. Этот корабль появлялся неоднократно и однажды открыл орудийную стрельбу по нам. Надежды, конечно, сразу рухнули. Поведение этого корабля было более или менее странное. Никакой высадки он не сделал и не старался связаться с нами.
В отряде было 53 офицера, большинство из них пожилые из штабных или тыловых должностей. Эта категория была большой обузой для казаков, так как в налеты на киргизов они не были способны ходить и казаки должны были им доставать все необходимое.
В отряде была небольшая группа боевого партизана, капитана Решетникова, выходца откуда-то из России. Решетников умудрился из форта вывезти муку, не знаю сколько, и когда атаман пожелал, чтобы эта мука пошла в общее пользование, то он выдать ее отказался и сказал, что покидает отряд. Куда он ушел, я не знаю, возможно, пошел в Россию, а было у него всего 17 человек. Между тем налеты на киргизов все продолжались, и теперь они не проходили безнаказанно, ранен был подхорунжий Ставкин.
Однажды ночью, когда отряд спал, посыпались откуда-то выстрелы и раздались бешеные крики киргизов. Киргизы хотели навести панику, а главное, спугнуть баранов. И действительно, бараны шарахнулись куда-то в темноту, и так мы их больше не видели. А было их 80 штук.
Наконец, в последний налет пошел сам атаман со своим адъютантом, есаулом Митрясовым[214], и налет был удачен: он привел достаточное количество верблюдов и баранов, так что теперь весь отряд сел на верблюдов. Но киргизы открыли стрельбу, и когда казаки стали отстреливаться, то у многих затворы винтовок не работали. Придя в лагерь, атаман всех разнес и приказал всем чистить оружие. Порезали баранов, посолили мясо и начали делать большие переходы.
Главная цель атамана была теперь – это находить колодцы. Карта была устаревшая, сорокаверстка – она была далеко не достаточна. Все время захватывали киргизы проводников, но они иногда, наоборот, отводили от колодцев. Колодцы в Средней Азии были потрясающие, будто бы строились при Тамерлане. Они были иногда глубиной до 30 сажен и выложены до самого дна тесаным камнем, и у некоторых находились выдолбленные из камня колоды для водопоя скота. Колодцы эти были расположены маленькими группами.
Откуда люди в старину доставали этот камень? Приходилось удивляться. Колодцы были в великолепном состоянии, но редко в них мы находили хорошую воду, в большинстве из них вода была горько-соленая, а иногда это была просто горькая хина, которую даже верблюды не пили. Там, где попадалась хорошая вода, делали запас в бочонки и устраивали дневки. Чтобы напоить 200 верблюдов, это была работа на весь день. Бочку с выбитым дном окручивали веревкой и устраивали что-то вроде ворота, запрягали верблюда, и он тянул эту бочку, полную воды, с глубины 30 сажен.
Средний верблюд пил пять-шесть ведер, а феноменальный мастодонт хорунжего И. Карамышева[215]пил, кажется, без конца. Иногда по нескольку дней не поили верблюдов, да и сами иногда по двое суток не имели ни капли воды в те жары, которые наступили.
Достали у киргизов небольшие каменные жернова, чтобы размалывать пшеницу, но это была работа! Причем пшеница не могла быть размолотой как следует, и из этой штуки пекли хлеб. Такое питание и вода вызвали у всех ужасную дизентерию, которая продолжалась в течение всего похода. Люди назначались в наряд каждый третий день и на постах иногда спали; не было никакой возможности бороться со сном, пройдя 60 верст пешком или даже на верблюде.
Когда все было готово для длительного перехода, от отряда отделились три группы. Это произошло 18 апреля, когда отряд был всего в 350 верстах от форта Александровска. Ушел полковник Т.И. Сладков с 10–12 уральцами на рыболовный промысел Киндерм, там захватил большую рыболовную лодку и, выйдя в море, прошел мимо Красноводска и вышел на Персию. Он был удачлив.
Вторая группа с полковником Ереминым пошла на Аральское море к уральцам-уходцам, но была настигнута киргизами и вырезана. Третья группа с генералом Моторновым