Дивизионный генерал, председатель междусоюзной комиссии военных представителей. Пояснение штаба: Требование междусоюзного комитета о выводе русских войск относится к войскам, расположенным на Второй Речке».
Генерал Розанов растерялся и отдал приказ о выводе всех войсковых частей из Владивостока. Не знаю, какое впечатление произвел этот приказ в других частях, но в Учебной инструкторской школе на Русском острове царило настроение враждебное и к интервентам, и к генералу Розанову, рискнувшему приказать русским войскам покинуть коренной русский город Владивосток.
Командир 1-го батальона школы полковник Рубец приказал раздать в роты по 150 патронов на человека. Были также выданы на руки и ручные гранаты. Два имевшихся при школе орудия были поставлены на позицию, и у них назначен дежурный взвод из людей, обученных подполковником артиллерии Алексеевым. Все эти распоряжения не скрывались от британских офицеров – наших сослуживцев по школе, которые вполне разделяли наш взгляд на недопустимость вывода русских войск из Владивостока.
Какие события разыгрались бы во Владивостоке в результате стихийного озлобления русских против иностранцев – гадать не будем. Твердость и решительность Верховного Правителя спасли ситуацию, выведя с честью хозяев страны из тяжелого положения.
Телеграмма Верховного Правителя адмирала Колчака командующему русскими войсками Приамурского военного округа генералу Розанову. «29 сентября 1919 г. № 118. Повелеваю Вам оставить русские войска во Владивостоке и без моего повеления их оттуда не выводить. Интересы государственного спокойствия требуют присутствия во Владивостоке русских войск. Требование о выводе их есть посягательство на суверенные права Российского Правительства. Сообщите союзному командованию, что Владивосток есть русская крепость, в которой русские войска подчинены мне и ничьих распоряжений, кроме моих и уполномоченных мною лиц, не исполняют. Повелеваю Вам оградить от всяких посягательств суверенные права России на территории крепости Владивосток, не останавливаясь, в крайнем случае, ни перед чем. Об этом моем повелении уведомьте также союзное командование. Адмирал Колчак».
Представители союзного командования в последний момент признали правильность русской точки зрения. Войска остались во Владивостоке. Этот инцидент произвел глубокое впечатление на все русские противобольшевистские круги и дал повод тревожно задуматься над истинными намерениями союзного командования.
Это событие чуть было не испортило добрых отношений, существовавших между нами и англичанами. В одну из ночей этих тяжелых дней патруль от 4-й роты Учебной инструкторской школы задержал на участке школы пьяного английского сержанта, и, когда сержант отказался исполнить требование начальника патруля следовать на гауптвахту, начальник патруля избил сержанта, вымещая на нем накипевшую злобу против вообще всех интервентов. Дабы не возбуждать еще больше страстей, пришлось этот инцидент замять.
Считали, что создавшееся положение использует со своими приверженцами Гайда. Со дня на день ожидалось его выступление, но он почему-то медлил.
15 ноября, по случаю годовщины организации Добровольческой армии, во Владивостоке состоялся парад. Полной уверенности в том, что во время этого парада не произойдет каких-либо антиправительственных выступлений, у властей не было, а потому чины войсковых частей, прибывших на парад, имели на руках боевые патроны. Однако парад прошел гладко. Вечером того же 15 ноября в Учебной инструкторской школе состоялись проводы английских офицеров, состоявших в течение ряда месяцев при школе и теперь отозванных своим правительством домой.
Утром 16 ноября по школе пролетела весть, что в только что истекшую ночь учебная команда и 2-я рота Крепостного артиллерийского батальона исчезли с Русского острова – были украдены гайдовцами. После этого остальные роты батальона по приказу начальника Русско-островного гарнизона, полковника Плешкова, тотчас же были разоружены 11-й ротой школы.
Здесь можно указать, что Крепостной артиллерийский батальон был укомплектован преимущественно чинами, всячески ловчившимися от боевых фронтов. Поэтому самозваному капитану Троецкому (в действительности он был прапорщиком запаса) совместно с какими-то типами, одетыми в форму офицеров чехословацких войск, удалось увести вышеуказанную 2-ю роту школы и по дороге прихватить учебную команду. Кроме того, выяснилось, что и от склада с винтовками и патронами бесследно исчез караул в полном составе, а самый склад оказался дочиста разграбленным.
16 ноября, в воскресенье, только что были уволены юнкера в отпуск, как в школе было получено известие, что в городе не все спокойно, а потому туда вызываются полтора батальона школы.
К отправке в город полковник Плешков приказал приготовиться трем ротам 1-го батальона (4-я рота в поход назначена не была, так как она была только что укомплектована новым составом, курса стрельбы еще не проходившим, 3-я рота также далеко еще не закончила курса стрельбы) и двум ротам 3-го батальона. Этот отряд по только что указанной причине (нахождение в отпуску ряда юнкеров) оказался очень малочисленным – нас набралось всего 280 юнкеров и стрелков при 26 офицерах и 6 пулеметах.
Пароходы, долженствовавшие доставить отряд школы в город, почему-то запоздали, и наш отряд прибыл во Владивосток перед наступлением сумерек 16 ноября. Нас опять разместили на «Печенге» несмотря на то, что полковником Рубцом был уже сделан подробный доклад о преступности размещения на «Печенге» войск, вызванных на случай беспорядков. Нужно сказать, что «Печенга» соединялась с берегом шатким десятисаженным мостиком, размещенным на каких-то плавучих понтонах. Самый выход с корабля по длинному железному трапу был также крайне неудобен, и при выходе батальона повстанцы с берега могли бы всех нас по одному расстрелять. В общем, размещение войск на «Печенге» равносильно было загону их в ловушку.
Такая обстановка понудила полковника Рубца приказать командиру 2-й роты выставить сторожевое охранение на берегу. Сам же полковник, вызванный комендантом крепости, полковником Томилко, пошел в штаб крепости, оставив меня за старшего. Вместе с полковником в штаб крепости ушли адъютант 1-го батальона, поручик Суражкевич, и горнист.
С вечерним поездом группа юнкеров 1-го Артиллерийского училища[233]возвращалась после короткого воскресного отпуска из Владивостока домой – в Раздольное. Было около 10 часов вечера, когда, миновав Седанку и 18-ю версту, поезд подошел к ст. Океанская. Здесь покой дремавшей публики был неожиданно нарушен несколькими пробежавшими по вагонам офицерами, вызывавшими всех военных выйти из вагонов на станцию. Через несколько минут все юнкера 1-го Артиллерийского училища, а было их всего примерно человек пятнадцать, и несколько офицеров и солдат различных частей собрались в маленьком зальце 1-го класса.
Два-три офицера кавказского типа и один офицер в форме батальона морских стрелков, без шапки и оружия, быстро и взволнованно объяснили вышедшим из поезда о том, что всего каких-нибудь полили три четверти часа назад батальон морских стрелков, расквартированный в казармах на Черной Речке (что всего в двух-трех верстах от ст. Океанская), вышел из повиновения своим офицерам. Дежурный офицер, вошедший в казарму, убит. Что случилось с другими офицерами и их семьями, никто не знал. Во всяком случае, их постигла, видимо, та же судьба, что и дежурного офицера. Возможно, что кое-кто бежал из своих квартир и сейчас скрывается где-либо в сопках. Возможно, что кое-кто забаррикадировался в своих квартирах и еще отбивается от взбунтовавшейся солдатни…
Выслушав весь этот доклад, подпоручик Любарский передал всех юнкеров своего училища кавказскому офицеру, принадлежавшему к чинам отряда полковника Патейшвилли, а сам, в сопровождении одного юнкера, решил следовать с поездом дальше, дабы доложить об обстановке начальнику училища.
Поезд ушел. Новообразованный отряд, не имевший на своих руках никакого оружия, кроме холодного, протоптался на ст. Океанская минут 20–30, пока «кавказские люди» не притащили откуда-то потребного числа винтовок. Но какие это были винтовки! Трехлинеек – ни одной. Вместо них имелись берданы, японские и какие-то совсем доисторические «мексиканские» карабины. Вооружившись, отряд выступил со станции. По узкой улочке, между дач, он поднимался в горы. Вот первая большая поперечная улица. Отряд свернул вправо. Его вел один из офицеров-кавказцев. По его словам, на той улице, у какой-то лавки, отряд должен был соединиться с отрядом конного дивизиона полковника Патейшвилли, двигающимся со стороны 18-й версты.
Стараясь возможно меньше производить шума, отряд следует по большой улице вправо. Луны нет, ее закрывают облака. Вдруг, чу! За горой, на востоке, слышен шум двигающейся колонны. Это они – взбунтовавшиеся стрелки. Слышен топот ног, говор людей, позвякивание походной кухни и шум повозок. Куда они идут? Отряд правительственных воинов на минуту застыл на месте, но кавказец-офицер вполголоса говорит: «Они далеко, это только эхо в горах». И снова движение, быстрое и возможно бесшумное. На углу, у лавки, соединились с всадниками полковника Патейшвилли. Их как будто совсем мало, да, кроме того, все они пешие.
По тропе, в крутую гору, среди леса, шел правительственный отряд навстречу мятежникам, шум колонны которых становился все явственнее… У бойцов напрягаются нервы: в незнакомой местности, под командой неизвестных офицеров, с допотопными винтовками, с которыми не знаешь, как даже обращаться. Но вот шум колонны вдруг почему-то стал более глух. С каждой минутой он становился все менее ясным. Почему? В чем дело? Кавказец разъясняет: «Они свернули на дорогу, ведущую сопками ко Второй Речке. Теперь их не догонишь». Некоторое разочарование закрадывается в душу, но так же, как и раньше, шагаешь неутомимо вперед: скорей дойти до казарм, скорей узнать, что случилось с несчастными офицерами батальона и их семьями…