– Как, разве Вам не известно, что Курилко расстрелян?
– Кем?
– Розановской контрразведкой за то, что Курилко, оказывается, работал на два фронта – и в нашу пользу, и в пользу гайдовцев.
Я был так поражен этим известием, что ничего даже не мог ответить, а полковник Плешков, по-видимому, куда-то спешил и потому, попрощавшись со мной, пошел дальше…
Известие о расстреле юнкера Курилко чинами контрразведки штаба округа меня ошеломило. Ведь наша школьная контрразведка была сформирована поручиком Суражкевичем потому, что мы не доверяли контрразведке штаба округа. Поручик Суражкевич из моей роты сам выбрал юнкеров Соколова и Курилко и отзывался похвально о работе их обоих. Первый из них верность службы нашему Белому делу запечатлел своей собственной гибелью. Может, и Курилко напал на такой след розановской контрразведки, что ей оставалось одно – покончить с юнкером?
Со времени описываемых мною событий прошло уже пятнадцать лет, и до сих пор я предполагаю, что в гибели юнкера Курилко таится преступление. Антон Курилко происходил из крестьян Приморской области. В январе 1918 года в Харбине сформировался отряд полковника Орлова. В этом отряде Антон Курилко был фельдфебелем одной из рот. Осенью 1919 года Курилко был зачислен в мою юнкерскую роту. Он был первым, на ком при формировании контрразведки остановил свой выбор поручик Суражкевич… Через два дня, то есть 21 ноября, мне пришлось пережить очень тяжелую сцену свидания с его родителями, стариками крестьянами села Полтавки. Горько плача, они просили меня, отца-командира их Антоши, сказать правду об их сынке. Я не имел права сказать им то, что думал, а потому мне было еще тяжелее. Старик поднял свою «старуху», плакавшую на коленях передо мною, и сказал твердым голосом: «Пойдем, старуха, здесь нет правды». Думаю, что Курилко-отец был прав.
Но вернусь к прерванному рассказу. Когда я пришел на вокзал, то там было большое оживление: после двухдневного перерыва поезда отходили сегодня по расписанию. Один из чинов караула при винтовке и патронах мне сказал, что когда вчера караул вступил на службу, то здесь, в районе вокзала, у всех трупов были выворочены карманы. Видно, после нашего ухода с вокзала какая-то шайка, несмотря на присутствие американских войск, занималась грабежом. Впоследствии в одной из японских фотографий можно было купить снимки убитых с вывороченными карманами и со снятыми сапогами. На брошенное полковником Солодовниковым юнкерам школы обвинение в мародерстве я уже отчасти ответил. Теперь же, относительно вывороченных карманов, мне остается только засвидетельствовать, что в тот момент, когда я 18 ноября строил свою роту, дабы вести ее на обед, вывороченных карманов я не видел.
Узнав о восстании во Владивостоке, Верховный Правитель адмирал Колчак по телеграфу отдал приказ: «Всех изменников судить военно-полевым судом, причем в случае присуждения кого-либо из изменников к каторжным работам он, Верховный Правитель, повышает всем меру наказания до расстрела».
Важно отметить, что разгрому мятежников население Владивостока в своей подавляющей массе было чрезвычайно радо. «Четвертовать его» – таково было общее пожелание населения, относившееся к главарю восстания. И большинство, огромное большинство населения с малоскрываемой радостью ожидало, как бывший кумир и любимец Белой Сибири, а ныне мятежный экс-генерал будет всенародно казнен казнью давно отошедших времен, ибо так велика была ненависть и возмущение русских жителей Владивостока разнузданностью и наглостью «союзников». Самое интересное и характерное в данном положении было то, что восставшие не имели сочувствия среди населения главным образом из-за того, что во главе их стоял иноземец. Ведь восстание было делом рук эсеров, ведь Гайда только случайно возглавил мятеж, так как первый кандидат эсеров – бывший главковерх и член Директории, Болдырев[238], – уклонился от возглавления мятежа, считая эту «работу» слишком мелкой для своей персоны. (Болдырев хотя и не прочь был свергнуть адмирала Колчака и занять его место, но свое появление на одном из самых главных и руководящих мест будущего правительства он мыслил не иначе как в результате призвания его, приглашения его общественностью и народом, и ни в коем случае он не хотел и не собирался рисковать своим именем, связывая его с руководством повстанцами, которые могут быть при случае и разбитыми!) Между тем с первого дня и по сие время выступление этих дней во Владивостоке известно всем и каждому как «Гайдовское восстание», и только «Гайдовское».
Однако ожидания населения не оправдались. Успел только Гайда попасть в штаб Розанова, как его «почтенной» фигурой заинтересовались все «дорогие союзнички». Проявил ли Розанов излишнюю и непонятную мягкость к главарю восстания, испугался ли он возможности нового осложнения с интервентами, но, так или иначе, приказа Верховного Правителя он не выполнил, донеся ему, что еще до получения приказа адмирала он должен был Гайду и других видных арестованных мятежников передать по требованию союзной миссии чехам. Согласно достигнутому соглашению, Гайда и его ближайшие и видные помощники сохранили свою (презренную) жизнь, но должны были немедленно выехать за границу. До отхода парохода, на котором они должны были выехать, они должны были находиться под арестом. Караул должен был быть русским, но, с другой стороны, караул этот с арестованными должен был находиться в среде союзных войск.
Между прочим, караул к Гайде был назначен от нашей школы. Штабом округа был вызван штабс-капитан Нельсон-Гирст с шестью юнкерами его взвода. Надо полагать, что это последовало именно оттого, что юнкера взвода Нельсон-Гирста пленили Гайду. Нельсон-Гирст, как ему было приказано, отвез Гайду на Русский остров на «Подножье», где находилась казарма чехов. Утром 20 ноября он вызвал меня к телефону и доложил, что караул, охраняющий Гайду и других арестованных, поставлен в невозможные условия: Гайда находится среди чехословацких войск. Солдаты-чехи глумятся над штабс-капитаном Нельсон-Гирстом, и он не берет на себя ответственность, что он и юнкера, выведенные из терпения, не перестреляют нахалов. Нельсон-Гирст просил меня убедить начальство или перевести Гайду в расположение Учебной инструкторской школы, или передать проклятого повстанца под охрану кого-либо иного. Я немедленно передал содержание доклада штабс-капитана Нельсон-Гирста полковнику Рубцу. Вечером того же дня штабс-капитан Нельсон-Гирст с шестью юнкерами возвратился в казармы, а охрана Гайды перешла к чехам.
К обеду 19 ноября весь наш отряд возвратился домой на Русский остров. Когда я доложил полковнику Рубцу, что тело юнкера Дымченко потерялось, полковник очень рассердился. Свое объяснение со мною по этому поводу он закончил словами: «Труп героя потеряли! Найти!» Это было сказано очень внушительно, и я не нашел иного плана действий, как так же внушительно потребовать от юнкеров разыскать тело Дымченко. На практике выполнить это было невозможно, так как весь день 19 ноября тела убитых убирались американцами и были ими куда-то свезены. Посланные мною в город на розыски тела Дымченко три юнкера вернулись с последним пароходом и доложили, что тело Дымченко найдено, уложено в гроб и находится вместе с остальными телами в Успенском соборе.
Не помню теперь уже когда, кажется 21 ноября, состоялось погребение жертв авантюры Гайды. Парадом войск, прибывших для отдания почестей погибшим героям, командовал полковник Плешков. Здесь, среди войск, стянутых во Владивосток из всего Южно-Уссурийского района, я увидел впервые возродившихся приморских драгун[239]и недавно появившееся у нас в Приморье 1-е Артиллерийское училище.
Войдя в собор, я увидел, что двенадцать гробов с останками юнкеров и солдат нашей школы стоят отдельно от других. В ближайшем от меня гробу я увидел труп портупей-юнкера Дьяченко. Рядом с ним был труп, изуродованный до неузнаваемости. Я понял, что это мои юнкера, не найдя тела Дымченко, заменили его другим, быть может даже нашим врагом. Их тайну я не выдал, и таким образом в братской могиле «колчаковцев» оказалось тело постороннего.
Похороны состоялись на Эгершельдском военном кладбище. Перед открытой могилой говорились речи. Помню, что из всех речей мне больше всего понравилось слово Николая Дионисьевича Меркулова. Он говорил с большим подъемом…
Описав события в таком виде, как они представлялись рядовому бойцу правительственных войск, считаю нужным дополнить это описание повествованием о, так сказать, внутреннем механизме борьбы. Как о том было сказано выше, поручик Суражкевич получил от полковника Рубца приказание протолкнуть к Гайде побольше верных людей. Поручик Суражкевич приказание выполнил. К гайдовцам пролезли юнкера Соколов, Курилко, Потерня, Пашкеев, Ковалев, Смирнов. Пасечников и несколько других, всего 18 человек, из них 6 юнкеров и 12 из унтер-офицерских батальонов (2-го и 3-го), пройдя к Гайде как не желающие служить у Колчака и как верные идеям сибоблдумовцев (Якушев в это время распространял массу прокламаций).
Здесь я считаю своим долгом отметить, что юнкер Пашкеев был из моей роты и до получения письма поручика Суражкевича в январе 1935 года я не знал истинного положения вещей с побегом означенного юнкера; я считал, что Пашкеев предатель. Дело в том, что поручик Суражкевич с моего ведома выбрал только двух юнкеров из моей роты: Соколова и Курилко. Относительно же Пашкеева он тогда мне сказал, что это крайне ненадежный человек. Пашкеев вскоре бежал из роты. С описываемых событий прошло пятнадцать с лишним лет, и только сейчас, благодаря письму поручика Суражкевича, я узнал, что Пашкеев был верным человеком, что мне была дана умышленно ложная его характеристика и само бегство его было подстроено Суражкевичем с ведома полковника Рубца.
Когда наступило начало ноября месяца, полковник Рубец получал полные сведения о всех делах Гайды. Соколов был убит в поезде гайдовцев потому, что его выдал предатель – юнкер Потерня, а знал он Соколова оттого, что был связан с ним: полковник Рубец установил такой порядок, что один связывался только с одним. Отправив к Гайде 18 человек, полковник Рубец и поручик Суражкевич рассчитывали, что из 18 человек трое будут провокаторами, и полагали, что трое агентов погибнут от рук гайдовцев и еще трое других погибнут от рук розановской контрразведки. Но среди агентов оказался только один провокатор – вышеупомянутый юнкер Потерня.