Не знаем, какие планы были у командования наверху перед Омском. Было ли намерение удерживать Омск или сразу отводить войска в другой район – об этом имелись различные сведения. Судя по тому, что 1-я армия перевозилась в район Томска – Тайги, в начале ноября оборонять Омск не предполагалось и, видимо, намечался другой район для сосредоточения; очевидно, предполагалось только задерживать красных и выигрывать время. С назначением генерала Сахарова главнокомандующим фронтом слышали, что 1-ю армию хотели вернуть к Омску, но почему-то эта мысль была оставлена. Судьба Омска едва изменилась бы от присутствия частей 1-й армии в районе Омска. Плохо только то, что в тыл были отправлены части 1-й армии, уже разлагавшиеся. Надо было отправлять крепкие части, с определенной физиономией, притом непременно в такие пункты, как Красноярск, Иркутск.
После оставления Омска новое командование, естественно, должно было решать, что делать дальше. Обстановка была сложная и чрезвычайно неблагоприятная, угнетающая, почти безвыходная. Армия отходит; она еще не одета по-зимнему и добывает одежду сама по дороге. Села на сани и, вопреки всяким приказаниям о задержке красных на таких-то и таких-то линиях, уходит на переход в день, стараясь оторваться от красных и ежедневных столкновений с ними. Подорван дух, нет надежды на успех, а потому нет желания жертвовать собой. Отходит идея борьбы, появились признаки желания уйти от борьбы куда угодно, только не к большевикам. Нет веры в соседей; всякая требовательность командного состава относительно стойкости, встреч красных считается как непонимание обстановки и чуть ли не желание отличиться. И действительно, когда мы решали дать сдачи красным, часто сами попадали в тяжелые положения. Красные отставали от нас, но мы начинали испытывать неприятности со стороны соседей.
Наконец, наши санитарные средства все слабели и слабели – нам трудно стало везти своих больных и раненых. А это отзывалось на исполнении боевых распоряжений. Раз нельзя обеспечить эвакуации раненых, как требовать упорных боев? Единственно отрадное у нас – держатся друг друга, а за командным составом даже наблюдают – не остался бы кто. Это стремление уйти подальше в тыл, не проявляя упорства, было, кажется, во всех частях, и нужно было много усилий, чтобы регулировать движение, не подводя соседей и сохраняя по возможности силы людей.
Боевой состав частей небольшой; много людей и повозок в обозах; там есть и семьи, которые уже не верят в эшелоны и пр. Попытки уменьшить обозы на марше дают мало – нужна для этого большая остановка. Да, впрочем, сопротивление красным в этот период и не зависит от числа штыков и сабель – все дело в духе.
Красные после Омска сначала преследовали слабо; потом, через несколько дней, нажим усилился и определились преследующие части. Местами они маневрировали на санях, и довольно удачно – мы попадали в рискованные положения. На железной дороге почти сплошная лента поездов с запасами, больными, беженцами, учреждениями и пр.
После Омска движение по железной дороге потеряло всякий порядок. Кто был сильнее, тот и брал паровозы. Чешские эшелоны, польские, союзных миссий шли во главе, не считались с распоряжениями русских властей. Командование всячески старалось вывести эшелоны и для этого требовало от войск стойкости, но это было безнадежным уже с первых дней отхода.
В тылу налицо признаки обычных при катастрофах брожений: обвинения, проекты спасения, наконец, признаки активности враждебных сил – эсеров и большевиков. В глубоком тылу внутренние фронты (Тасеево, Тайшет), в ближайшем – шайки Щетинкина, Рогова. Последний в районе озера Чаны. При проходе войск они удалялись вглубь, но иногда «щипали» обозы и мелкие группы.
Население молчит, не показывая определенных симпатий, но местами уже готовы комитеты. Правда, мы добивались доставки продовольствия, мяса, фуража, но нельзя сказать, чтобы это делалось охотно; чувствовалась какая-то стена недоверия. К сведениям о советских порядках, о налогах и пр. относились как-то недоверчиво, как к измышлениям. А почти в каждой сибирской избе оставались портреты Царской семьи и Иоанна Кронштадтского. И пожалуй, правы были те, кто передавал, что Щетинкин объявил лозунгом движения: «За Советы и Царя». Во всяком случае, сочувствия не было видно; мы видели его позже, за Красноярском, хотя там населению наш проход обходился гораздо дороже. Наши солдаты иногда говорили: «Если бы знали, что здесь так относятся, ушли бы с фронта раньше».
При этой обстановке новый главнокомандующий решил сосредоточить армию в районе Томска, Ново-Николаевска и несколько южнее с целью организовать переход в наступление из этого района. 1-я армия должна была сосредоточиться в районе Томска, 2-я армия – в районе Ново-Николаевска и 3-я армия – южнее Ново-Николаевска.
Решение как будто и правильное, но оно покоилось на обстановке, толкуемой решающими в лучшую сторону, на недостаточном понимании происходящих событий, характера отхода, морального состояния частей, наконец, на неправильном учете времени. Если бы даже 1-я армия и не устроила предательства по отношению к своим недавним соратникам, а оказалась в одинаковом с другими моральном состоянии, и то, нам думалось, успеха от наступления ожидать было нельзя. Можно было, может, добиться только некоторой остановки и попытки наступления. Для настоящего порыва вперед не было никаких импульсов. Можно было применить в требовании наступления самые крайние меры, но без духа живого, без веры в большой успех, трудно было толкнуть вперед отходящую массу, инстинктом понимающую обстановку. Уже выше упоминалось, как отходили части: расчет сосредоточения, построенный на том, что отходы будут по 10–15 верст в день и что можно будет оттянуть и переорганизовать резервы, был ошибочным. На самом деле группы, оттягиваемые в резерв, не могли выиграть даже перехода между собой и передовыми частями.
Главнокомандующий со всей своей энергией начал наводить порядок в тылу; расформировывались тыловые учреждения, ставка, высылались на фронт офицеры. Увы, многие не могли даже найти своих новых штабов и частей, так быстро менялось все. Посыпались строжайшие приказы, предъявлялись суровые требования, но все это в существовавшей обстановке было не более как свирепое размахивание картонным мечом. Эшелоны на пути начинали попадаться красным, и они усилили охоту за ними.
Армия быстро катилась назад. В районе станции Татарская я виделся с генералом Каппелем. Он передавал мне о планах на будущее и говорил о необходимости сократить дневные отходы назад. Вместе с ним от станции Тибисская мы доехали до штаба Уфимской группы[45]. И здесь он настаивал на стойкости. Из разговоров дорогой я вынес впечатление, что и генерал Каппель толкует обстановку оптимистично, закрывая глаза на то, что отступление совершается после двух неудачных попыток организовать большое наступление, причем оно происходит в условиях гражданской войны, когда всякие тыловые осложнения и перевороты неизбежны.
Если мы не верили в возможность наступления из района Ново-Николаевска, то на что же мы надеялись? Была действительно слабая надежда на то, что 1-я Сибирская армия запрет красным проход через Тайгу, а все остальное будет отведено в более глубокий тыл, к Иркутску, где за зиму оправится. Ведь между весенним и осенним наступлением было целое лето для подготовки; как же можно было рассчитывать на успех под Ново-Николаевском, в неизмеримо трудной обстановке, когда подготовиться надо было в две-три недели.
Мы приближались к Оби; начал уже меняться характер местности – она стала более закрытой и пересеченной. Снегу больше, и вне дорог двигаться уже трудно. Стараемся добросовестно выполнить приказы и раза два попадаем в опасное положение. Движение вдоль железной дороги принимает чересчур поспешный характер – наш фланг часто под угрозой удара с севера. Если так пойдет дальше, красные могут вступить в Ново-Николаевск раньше, чем мы перейдем за реку Обь.
По приказу командующего 2-й армией Уфимская группа организует маневр для улучшения положения в районе железной дороги. Части, двигавшиеся в районе железной дороги, должны перейти в короткое наступление в районе ст. Чулымская, а мы ударим с юга. Теряем целый день на сосредоточение вместе с оренбургскими казаками и в конце концов выясняем, что в районе железной дороги продолжается спешный отход. Нас выводят в резерв группы, собираемся отдохнуть, но красные, благодаря спешному отходу в районе железной дороги, получили возможность давить на наши тылы. В деревне Поваренково было нападение даже на штаб группы и на групповой резерв. Мы избежали крупных неприятностей только благодаря бдительности.
14 декабря мы перешли в село Бердское на Оби. Большое село, вроде уездного города. Наша левая колонна должна быть еще на западном берегу Оби. Узнаем, что в Ново-Николаевске была какая-то попытка ареста генерала Войцеховского гарнизоном из состава 1-й армии, что помешали поляки. Ползут какие-то слухи о выступлении братьев Пепеляевых против генерала Сахарова. Получаем донесение, что 13 декабря красные были у Ново-Николаевска и утром могли быть уже в городе. На донесение об этом в штаб группы получаем внушение, что это ложные слухи. Вечером события показывают, что мы были правы. Пользуясь тем, что в Бердском была телеграфная станция 3-й армии, переговорил со штабом, бывшим южнее Бердского. Узнал о расположении частей и ориентировал в обстановке у нас. С Ново-Николаевском связаться не удалось – это наводило на размышления о справедливости слухов.
14 декабря в Бердском я решил выехать в штаб 3-й армии, куда меня вызвал с неделю назад генерал Каппель для получения нового назначения. Передал командование дивизией и решил на следующее утро быть в штабе группы, а затем уже выехать дальше.
К вечеру штаб перемещался, кажется, в деревню Еленевскую. Севернее по Оби должна быть наша левая колонна. В сумерках штаб во главе колонны выехал в деревню и не был встречен, как обычно, квартирьерами. Деревня длинная, поехали дальше и… в середине деревни столкнулись с входящим с другой стороны Курским советским полком. Я, новый начальник дивизии, начальник штаба и несколько человек вышли из саней, но не успели предупредить людей и распорядиться, как началась перепалка. И та, и другая сторона бросились куда попало, а мы, вылезшие из саней, остались в одиночестве. Сошли в какой-то овраг, решили выбираться.