Я не участвовал во всех совещаниях атамана Семенова с командным составом, кроме одного, кажется в середине или во второй половине июля. К этому времени для армии было уже все выяснено и намечено командующим армией и речь, собственно, шла лишь о том, чтобы все зафиксировать в присутствии командиров корпусов и начать выполнение.
1. Признано, что с уходом японцев советская власть, стоящая за спиной Верхнеудинского и Амурского правительств, немедленно попытается ликвидировать Забайкалье, несмотря на соглашение с японским командованием. Силы Верхнеудинского правительства были слабы, но во всякое время могут быть усилены. Моральное состояние советских частей не важно. На Амуре формировалась дивизия.
2. Удержать Читу и все Восточное Забайкалье в тех границах, которые были при японцах, – задача непосильная, так как потребовала бы громадного количества войск. Нужна группа в Чите для обеспечения направления со стороны Верхнеудинска; нужна группа в районе Сретенска и Нерчинска, нужны войска для охраны железных дорог. При неуспехе в одной из групп другие могли быть поставлены в безвыходное положение. Решено было поэтому сосредоточить главную массу войск за рекой Онон с тем, чтобы базироваться на станцию Маньчжурия и удерживать за собой часть Южного Забайкалья. В Чите же, пока обстановка позволит, держать арьергард. Большое количество бронепоездов должны облегчить охрану железной дороги.
3. На станциях Маньчжурия – Даурия организовать базу армейского снабжения, причем оно целиком должно перейти в руки командования, так как гражданский аппарат, в руках которого были заготовки, рассыплется.
4. Решено попытаться войти в переговоры с Приморским коалиционным правительством относительно дальнейшей переброски армии в Приморье для переорганизации и для устройства. Для этой цели просили отправиться туда генерала Дитерихса.
5. Решено искать возможностей для устройства людей на службу в полосе отчуждения К. В. ж. д.
6. Решено эвакуировать из Читы все казенное имущество и различные запасы.
Я не слышал ни одного слова возражения со стороны атамана Семенова; он, казалось, всецело разделял взгляды командования. Командующий армией приступил к выполнению намеченного. Но скоро стало видно, что и здесь не будет единомыслия; будет разноголосица и сумбур. В то время как армейское управление начало проводить в жизнь план перемещения войск и эвакуации, в совете управления ведомствами одно время начали смотреть на это как на своеволие, так как «атаман еще не считает нужным эвакуацию» и распоряжение должно исходить от правительства. Когда атаману доказали, что так нельзя, что нужно проводить план, началась, наоборот, спешка. Позже, когда появился в качестве управляющего военным ведомством генерал Сыробоярский, когда, собственно, все уже было вывезено, вдруг поднят был крик о «поторопившихся в тыл» и началось требование снова возвращать часть эшелонов в Читу.
Стало известным, что атаман, согласившись стянуть войска за Онон, мечтает о возглавлении буфера, всячески цепляется за Читу и считает невозможным отдавать ее без боя. Для серьезного же боя надо подать войска из других районов, то есть нарушить принятый план. Появились истолкователи планов военного командования: те, кто за уход за Онон и за оставление Читы без серьезного боя, желают просто освободиться от атамана; желают ухода «каппелевцы» – значит, они мечтают окончательно забрать все в свои руки.
Те, кто за упорную оборону Читы, независимо от того, что из этого выйдет, те поддерживают атамана. Атаман, видимо, барахтался между этими двумя течениями, забыв о принятых решениях, и, как только получались благоприятные сведения из Верхнеудинска о слабости войск, начинал надеяться. Серьезной же работы с самого начала для подготовки в тылу сопротивления не производилось – ей сначала мешал барон Унгерн, безраздельно властвовавший в Даурии, а затем та политическая игра, которая происходила позже – до того момента, когда ей был положен предел наступлением красных. Рознь, которая во время летней работы как будто начала сглаживаться, стала снова проявляться в самых острых формах даже между частями. Виновато было в значительной мере в этом и командование, которое не скрывало разногласий, а иногда даже усиливало их значение.
Для «каппелевцев» Забайкалье было кусочком русской территории, на которую они пришли зимой, после страшных испытаний в Сибири. На этом кусочке они отдохнули и даже начали снова борьбу с большевиками. Но они не хотели умирать за этот кусочек, не веря в полный успех дела, тем более что не видели поддержки ни в местном населении, ни даже в местном казачестве, так как забайкальские части не отличались большой боеспособностью. Пришедшие искали других возможностей. Для атамана Семенова Забайкалье – это был свой угол, который он не хотел терять, ибо с потерей его он терял все; сами забайкальцы удерживать свое не могут, и ясно поэтому его стремление удержать в Чите каппелевцев, поддержать и их обвинение, что они не хотят драться. «Накормили, обогрели, а они не желают воевать». Забыли только, что даже средства-то читинские были в свое время добыты каппелевцами.
К прежней розни, имевшей в корне причиной борьбу за власть, за главенство, примешалась еще рознь в понимании обстановки и в определении дальнейших целей для армии. Особенности уклончивого и переменчивого характера атамана не давали возможности разрешить разногласия коренным образом, и это имело, конечно, гибельные последствия.
Ко второй половине августа, согласно намеченному плану, армия сосредоточилась: 1-й Забайкальский корпус[52]в районе ст. Мациевская— Даурия, 2-й корпус[53]в районе ст. Оловянная и 3-й корпус[54]без Уфимской дивизии в районе ст. Борзя. В Чите оставлена Уфимская дивизия (прежняя Уфимская группа) с приданными ей частями. Последняя, с уходом японских частей, должна была держаться в Чите, сколько позволит обстановка, и принять меры для охраны своего ближайшего тыла, то есть держать в своих руках район ст. Карымская.
Общее число людей во всех группах было до 20 тысяч человек, но бойцов, конечно, гораздо меньше: в Уфимской дивизии с приданными ей частями было до 2 тысяч штыков и сабель, во 2-м корпусе до 3 тысяч; в 3-м корпусе до 3 тысяч и в 1-м корпусе до 3 тысяч. Считали, что с уходом японцев из Читы она долго не продержится, хотя Верхнеудинск был и слаб; поэтому в начале августа оттуда выступили штаб армии и атаман Семенов на ст. Борзя и ст. Даурия. Тылы были перемещены за Борзю. Как будто все начало проводиться по принятому плану.
В Верхнеудинске штаб армии считал, кажется, 30-ю советскую дивизию и еще какую-то другую, обе неполные; кроме того, разные местные формирования. На Амуре формировалась Амурская дивизия; в Восточном Забайкалье сверх того были конные партизанские отряды. Из Верхнеудинска приходили сведения о разложении в советских войсках, о нищете и т. д. Верхнеудинск, очевидно, еще не был уверен в своих силах для наступления или выжидал японской эвакуации и не торопился с наступлением. Уфимская дивизия справилась с охраной города и с мелкими боевыми задачами – Чита оставалась в наших руках.
Бездействие верхнеудинского командования и сведения о развале советских войск там – с одной стороны, а с другой – надежда на примирение с партизанами, различные местные влияния внушают, по-видимому, мысль атаману изменить первоначальный план на более желанный и попытаться спасти положение, обратившись к поддержке общественности и населения и сговорившись с Владивостоком. Еще при японцах он устраивает свидание с уполномоченным Приморского правительства в полосе отчуждения Пумпянским, созывает свое «Народное собрание» и с согласия Приморского правительства в конце июля посылает во Владивосток делегацию во главе с Таскиным и генералом Хрещатицким с целью объединения.
После ухода японцев атаман Семенов пытается добиться, чтобы в начавшихся переговорах Приморского, Амурского и Верхнеудинского правительств об объединении ему было предоставлено право голоса. Делегация во Владивостоке пользуется поддержкой японцев; она идет вразрез с теми заданиями по переброске и устройству армии, которые получил генерал Дитерихс. Под благовидным предлогом хлопот в полосе отчуждения об устройстве армии атаман удаляет командующего армией генерала Лохвицкого; временно командующим назначается генерал Вержбицкий. В августе атаман разговаривает с проезжавшей в Верхнеудинск парламентской делегацией Приморского правительства, а затем, когда она возвращалась из Верхнеудинска, 24 августа на ст. Хадабулак заключает с ней предварительное соглашение о слиянии Забайкалья с Приморьем, о созыве общего Народного собрания. 25 августа опубликовывается оповещение об этом соглашении, произведшее своим содержанием и жаргоном удручающее впечатление на всю армию и названное впоследствии «пьяным манифестом». Во Владивостоке соглашение утверждено не было. Атаман Семенов издал указ о созыве нового Читинского Народного собрания на началах, принятых в Приморье, чтобы через него утихомирить партизан.
С Верхнеудинском же, при условии безопасности тыла, было, конечно, возможно еще побороться. Бездействие Верхнеудинска и партизан не только внушают атаману изменить первоначальный план, но усыпляют бдительность командования – оно не изменяет в общем решения, но начинает тоже держаться за Читу; не обращает серьезного внимания на те сведения, что дает разведка; заражается политикой, стремясь подчинить в Чите все армии – и будущее Народное собрание, и атамана, как будто пребывание в Забайкалье было уже обеспечено.
Эти попытки атамана Семенова найти опору себе в демократизме успеха не имеют. Вдохновителем этой политики называли Завойко, обещавшего будто чуть ли не помощь Америки в будущем. Хадабулакский акт и обращение к населению у многих вызвали недоумение и способствовали только дальнейшему расколу в войсках. Генерал Лохвицкий из Харбина заявил, что этим актом атаман Семенов уничтожил силу указа Верховного Правителя от 4 января и потому он с армией отказывается дальше признавать атамана как главнокомандующего. Атаман Семенов принимает меры, чтобы генерал Лохвицкий не появлялся в районе армии. В армии начинаются еще большие недоразумения.