С первых чисел августа я был перемещен на станцию Маньчжурия и потому наблюдал события со стороны. Новое командование в лице Вержбицкого становится на ту точку, что в момент, когда возможно возникновение боевых действий или мирное урегулирование жизни, надо всячески стремиться к единству и потому не нужно афишировать расхождение с атаманом, тем более что это ослабит позицию армии в разговорах с Народным собранием.
Сентябрь месяц прошел неожиданно мирно, без выступления большевиков. Зато в это время, едва улегся хадабулакский шум, начали поступать сведения, что верхнеудинское командование сговаривается с амурским и партизанами и что оно даже перебрасывает свои силы по частям восточнее Читы, в обход города с севера.
Вместо того чтобы принять меры по окончанию сосредоточения армии, решено усилить охрану сообщений Читы с Оловянной, и с этой целью решено взять часть войск из тыла. Так манила Чита возможностями устроить мир или перемирие через Народное собрание. В конце сентября или начале октября Читинское Народное собрание было открыто и начало действовать. В первый момент физиономия собрания не была определенной, но большинство членов тем не менее было настроено явно оппозиционно к атаману Семенову. Наиболее интеллигентной и вместе с тем наиболее активной частью собрания была группа социалистическая разных оттенков от народных социалистов до эсеров и эсдеков, состоявшая из представителей разных организаций и кооперативов во главе с Шрейбергом. Эта группа скоро и повела за собой собрание. Выдвинутое собранием правительство возглавилось Шрейбергом.
Первый вопрос, которым занялось правительство, было выяснение своей компетенции. Раз Народное собрание собрано, раз ему предоставлено право устраивать край, то не должен ли атаман Семенов с армией быть в полном подчинении. Для атамана это значило передать Народному собранию или правительству все, а главное – руководство военной силой и золотой запас; это значило стать только атаманом забайкальских казаков, не более. Атаман же, созывая Народное собрание, совершенно не склонен был выпускать из своих рук ни армию, ни золотой запас; он предполагал «возглавлять».
На этом начались первые и серьезные разногласия. Правительство, учитывая отсутствие в своих руках реальной силы, решило пойти на компромиссы с тем, чтобы постепенно завоевать намеченные позиции; оно понимало, что в нем нуждаются для успокоения Забайкалья. Таким образом, работа Народного собрания и выделенного им правительства началась в атмосфере недоверия к атаману. С другой стороны, и атаман Семенов, и командование армии не могли довериться вполне Народному собранию и отдать в его распоряжение и силы, и финансы, чтобы не повторить событий, бывших зимой в Иркутске. Создалась почва весьма благоприятная для политиканства.
Армия, в лице временно командующего армией генерала Вержбицкого и командиров корпусов, отказалась по призыву генерала Лохвицкого после Хадабулакского соглашения порвать открыто с атаманом и заявила о своем единстве перед лицом общей опасности, но, конечно, едина не была – это было тактическим шагом, не более. Хадабулакский акт уронил престиж атамана даже у забайкальцев, и потому командование армией, заявив о единении, всячески старается забрать все в свои руки. Атаман, не имея поддержки ни в командовании, ни в армии, всеми мерами старается сойтись с армией и идет навстречу ей во всем. Командующий армией генерал Вержбицкий и командиры каппелевских корпусов становятся господами положения и добиваются различных мер по обеспечению армии на случай ухода из Забайкалья.
Внешне получается как бы полное согласие; на самом деле борьба за власть, за влияние в армии, наконец, за план действий продолжается. В борьбе за власть фактически взял верх как будто командующий армией – к нему прислушиваются и атаман, и новое правительство. Армия разбивается на несколько очагов в зависимости от того, куда клонится старшее начальство. Относительно дальнейшего плана, спокойствие на фронте и различные другие факты делают то, что нелепое стратегическое положение – растянутой в кишку вдоль дороги армии – перестает беспокоить. Начинается нажим на командование армией не только приостановить эвакуацию и устройство тыла, но даже вернуть обратно в Читу часть вывезенного.
Кажется, ко времени открытия Народного собрания в Чите туда переезжает командующий армией с частью штаба. Я не знаю всего, что там происходило, но, судя по отчетам о заседаниях и позднейшим событиям, генерал Вержбицкий направил всю свою деятельность к тому, чтобы завоевать доверие Народного собрания и из правительства сделать орган, считающийся во всем с армией, а не с атаманом, так как главнейший фактор в крае – это пришедшие каппелевцы и местные противобольшевистские силы, а потому всякое правительство должно прежде всего думать о судьбе армии. Отказавшись от открытого разрыва с атаманом, он при помощи Народного собрания предполагал избавиться от атамана как главнокомандующего; сентябрьский альянс его с атаманом после ухода Лохвицкого не был искренним. Как бы там ни было, но с открытием Народного собрания атаман должен был почувствовать, что у него нет поддержки ни в Народном собрании, ни в армии. Он, вероятно, просто распустил бы собрание или даже разогнал бы, но боялся, что это будет использовано против него.
В общем, начало октября в Чите проведено в разговорах об устранении атамана или о сведении его роли на нет. Армия в лице высшего командования не прочь поддержать этот шаг, если бы новое правительство не распространяло своих вожделений на полную власть над ней и на передачу золотого запаса. Запас же был в руках атамана Семенова под охраной бронепоездов. Единственным шагом правительства Народного собрания по умиротворению края были попытки сговориться с Верхнеудинском и амурскими властями; впрочем, с амурцами разговаривать хотели тогда, когда там готовились к нападению и потому делегация Народного собрания, направлявшаяся в Нерчинск, не была пропущена даже на ст. Зубарево.
В первых числах октября военная обстановка была такова. По данным штаба Дальневосточной армии, Верхнеудинская группа красных под командой Эйхе состояла из двух дивизий, пришедших из советской России, и двух дивизий местных формирований. Имелись сведения, что советские дивизии были не полного состава, а местные не закончили формирования, тем не менее численность этой группы определялась около 15 000 штыков и 3000 сабель. Амурская группа, по тем же данным, состояла из двух дивизий амурских формирований и конных партизанских отрядов. Эти дивизии тоже не были готовы. Численность определялась в 8000—10 000 штыков и 5000 сабель. Имелись сведения, что Верхнеудинская группа пытается установить непосредственную связь с Амурской группой. Последующие события показали, что связь была достигнута, и дальнейшие операции обеих групп протекали во взаимодействии.
Дальневосточная армия располагалась в прежних группах, то есть была растянута от станции Черновская до Мациевской, причем к октябрю совершенно ясно определилась тенденция держаться за Читу больше, чем намечалось раньше. Такого решения определенно принято не было, но целый ряд распоряжений свидетельствовал, что в Чите настроены оптимистически относительно своего тыла. Почти законченная по первоначальному распоряжению командующего армией генерала Лохвицкого эвакуация даже осуждалась, как преждевременная. В тылу, по распоряжению атамана Семенова и генерала Сыробоярского, как нового управляющего военным ведомством, появилась комиссия, затормозившая совершенно эвакуацию. Появились приказы «в 24 часа» разгрузить такие-то станции и вернуть эшелоны. Появились требования – вернуть некоторые учреждения в Читу.
Читинская группа генерала Бангерского давала сведения о шевелении и нажиме красных в обеих группах, то есть Верхнеудинской и Нерчинской, но этим сведениям не придавали особого значения, и штаб армии все еще оставался в Чите. Управляющий военным ведомством был настроен еще более оптимистически – он мечтал о скором движении на запад. Народное собрание считал помехой всему – и единению, и будущим успехам; трудно сказать, как он представлял себе положение в тылу с партизанами. Командующий армией обсуждал меры по организации тыла, но все же, видимо, и ему не хотелось бросить Читу.
В общем, обстановка благоприятствовала красным. Растянутое положение Дальневосточной армии давало возможность Амурской группе красных прорвать это расположение в любом пункте с незначительными силами. Этим сразу нарушалась связь между группами армии, нарушалось железнодорожное движение, нарушалось снабжение, западные группы могли быть отрезанными.
Мне известно, что опасность положения командованием понималась, о ней неоднократно говорил генерал Бангерский, указывая на необходимость разгрузки Читы, чтобы ее в любое время можно было оставить, то есть придерживался первоначального плана. Но по-видимому, все еще рассчитывали на результаты переговоров; даже неудачная попытка делегации Народного собрания проехать в Нерчинск для разговоров и сведения о появлении бронепоездов красных на ст. Урульга, то есть об угрозе железнодорожному узлу ст. Карымская не разрушили оптимизма. В середине октября в Чите открылся казачий съезд, на который прибыл атаман со всем своим штабом: съезд этот противопоставлялся работе Народного собрания и должен был поднять снова авторитет атамана. Настроение было праздничное, с банкетами и речами.
Штаб армии, ввиду угрозы ст. Карымская со стороны ст. Урульга, к 16 октября перебросил в Макавеево, Карымскую и Кручину части 1-й Маньчжурской дивизии из 1-го корпуса и усилил этот участок броневиками. Эта мера, конечно, не могла изменить положения; наоборот, она ставила в угрожаемое положение большие силы, чем ранее, так как дорога оставалась уязвимой в любом пункте. В эти дни началось шевеление Верхнеудинской группы, замечено было более сильное, чем обычно, передвижение красных к северо-востоку от Читы.
В ночь с 18 на 19 октября красные перешли в наступление, имея главной задачей захватом станции Карымская отрезать Читу от тыла и захватить ее со всеми остатками армии и имущества. Для большого разъединения войсковых групп, расположенных вдоль линии железной дороги, и воспрепятствования им оказать помощь Чите небольшие конные отряды были направлены для захвата и разрушения железной дороги на станциях Агу и Моготуй, Борзя и Хадабулак.