Во время всего пути я поддерживал этим спиртом всех своих стрелков. Этот «чудесный напиток», от которого слезала кожа с губ, поддерживал силы голодных и холодных воинов. Взяв кружку, я насильно влил немного этого живительного напитка в рот Надежде Васильевне. Она сильно закашлялась и пришла в себя. Обняла меня, поцеловала и моментально уснула.
Красные, когда мы вошли в тайгу, первоначально не преследовали нас, думая, что тайга поглотит нас, то есть мы в ней погибнем и не сумеем выйти из нее. Точно так же думали и наши «союзнички» – «наши друзья»! Но через некоторое время они убедились, что наш брат и в воде не тонет, и в огне не горит (так говорит русская пословица)! Поэтому они начали нападать на хвост нашей армии, рассчитывая понемногу ликвидировать нас, но… В арьергарде встала знаменитая Ижевская дивизия во главе с ее легендарным по храбрости генералом Молчановым. Попытка красных отрубить хвост нашей армии была отбита генералом Молчановым настолько сильным ударом, что этот инцидент надолго отбил им охоту преследовать нас.
Злоба против союзников, особенно среди стрелков, росла не по дням, а по часам. Они их называли предателями, грабителями и т. п., также говоря, что когда действительно нужна нам помощь, то они смылись – разъехались по домам в теплых вагонах, да еще и с электричеством, в то время как настоящие хозяева Русской земли погибали от голода и холода. За этими разговорами всегда следовала угроза: «Погодите ужо, сквитаемся!» В этих простых солдатских словах было много правды. Мы, офицеры, думали также, что было бы лучше, чтобы они совсем не приезжали к нам. Помогать не помогали, но путать все были великие мастера.
Ко всем невзгодам на нас неожиданно свалилась еще одна беда. 26 января 1920 года умер наш Белый Вождь, наш главнокомандующий, наш герой генерал Каппель. Не усмотрели – он простудился, получил двухстороннее крупозное воспаление легких, а в тех условиях, в которых мы находились, вылечиться было немыслимо. Наша вера в победу со смертью нашего вождя поколебалась. Тайга стала для нас еще страшнее. Старые закаленные, испытанные множеством боев солдаты плакали, как малые дети.
Перед смертью генерал Каппель передал командование армией молодому георгиевскому кавалеру, Генерального штаба генералу Войцеховскому. В приказе о принятии им поста главнокомандующего было упомянуто о том, что ему удалось связаться с атаманом Семеновым в Забайкалье… еще немного усилий, и мы получим заслуженный нами и долгожданный отдых. Кончался приказ такими словами: «Во имя скончавшегося нашего Главнокомандующего, Белая армия будет с гордостью носить имя «Каппелевцев», а наш поход в военной истории будет занесен как «Ледяной Сибирский Поход». С нами Бог! За Россию, Каппелевцы! Вперед!» – подписал генерал Войцеховский.
Воистину, Бог был с нами! Армия, оторвавшись от ледяных когтей тайги, потеряв 60 процентов всего своего состава, вышла к берегу озера Байкал. Был разрешен короткий привал, и мы вступили на ледяной покров озера. Это озеро носит и второе название – Святое Море, за чистоту и прозрачность воды, а также и за свой размер (30 тысяч квадратных верст). Наше командование выбрало кратчайший путь в 40 верст, чтобы достигнуть противоположного берега, где нас ожидала японская армия и части атамана Семенова.
Пройденный нами по тайге путь для нас был ужасным, но для «ижевцев» он был еще ужаснее. Под командой своего отважного, храброго генерала Молчанова они ни разу не допустили нападения красных на нас сзади. Генерал Молчанов много раз вынужден был переходить в контратаку, дабы оградить нас, дать возможность армии продолжать начатый путь.
Итак, мы на ледяном поле Святого Моря. Еще один тяжелый эпизод из нашего Ледяного похода. Неожиданно поднялась снежная буря с невероятно сильным ветром. Ветер был настолько силен, что груженые сани уносились силой ветра. То же получалось и с людьми, если они не были связаны друг с другом и не были прикреплены к саням – их уносило на верную гибель, они замерзали. От силы ветра лед быстро очистился от снега, и мы оказались на зеркальной поверхности льда. Продвижение было замедлено, так как и люди, и лошади скользили, падали, вставали, ползли, но все же старались продвигаться вперед. Иногда лед вдруг с большим шумом трескался, образовывались полыньи, через которые приходилось настилать доски, чтобы как-то перебраться дальше. Пехота шла локоть к локтю, держась крепко друг за друга. Ветер обжигал лицо, дышать было очень тяжело. Ветер пронизывал нас насквозь. Наши старенькие шинелишки не защищали нас совершенно. Я приказал всем саням связаться веревками, чтобы никто из наших не оторвался от колонны. На наших санях было около восьмидесяти человек во главе с моим адъютантом капитаном С. Поповым, больным тифом, да и моя любовь Надюша, тоже заболевшая тифом, была в них. Стрелок, шедший рядом со мной, нечаянно оторвался от цепи, я успел схватить его, но мы оба упали, и ветер понес нас, но… к нашему счастью, на нашем пути была большая глыба льда, задержавшая нас, а цепь наших стрелков помогла нам встать и прицепиться обратно к остальным.
Будучи уже в эмиграции, читая журнал «Часовой» за ноябрь 1959 года, № 403, я прочел воспоминания моего бывшего адъютанта капитана Сергея Попова, отличного офицера и адъютанта: «Вспоминаю и самого себя, как в сыпном тифу, при высокой температуре переправлялся через Байкал, лежа в санях, и мой командир полковник Мейбом Федор Федорович прикрыл меня своей «лишней» шинелью, оставшись в легкой гимнастерке; под свист ветра, который, конечно, пронизывал его насквозь, он скакал около саней, падал, вставал и пробовал шутить, чтобы слышать меня (раз говорит, значит, еще не умер), – и эту поистине братскую офицерскую услугу дорогого мне командира полка Феди я не забуду никогда… Да! Действительно, только в несчастье познаются друзья! Где ты теперь? Если жив, откликнись, мой друг!» Я откликнулся, и с тех пор мы находимся в частой переписке. Он в Италии. После ледяных ветров севера приятно жить в солнечной Италии! Но возвращусь к прерванному эпизоду…
Наконец, вдали смутно начали обрисовываться очертания берега. Еще несколько мучительных часов похода, и мы, окончательно выбившись из сил, выбрались на берег. Стрелки да и офицеры в изнеможении падали на землю, и стоило большого труда заставить их подняться. В это время к нам стали приближаться какие-то странные фигуры. Подойдя к нам на довольно близкое расстояние, двое из них отделились от группы и, подойдя ближе, низко кланяясь, обратились к нам: «Каппель! Каппель!» Произношение было странное. Получив от нас утвердительный ответ, они опять начали кланяться и лопотать: «Каппель холосо, очень холосо!» Это был дозор Японской Императорской армии.
Новости о появлении японской армии быстро разнеслись по нашей уставшей армии. Так же быстро были созданы солдатские новости, которые так же молниеносно распространились по всей армии. Эти новости доходили до курьезов. Например: я стоял недалеко от старшего унтер-офицера, серьезно сообщавшего своим стрелкам, что красным теперь конец. Японский император сильно осерчал на красных и объявил им войну. Другие говорили, что японский народ никаких там дерьма-республик не признает и будет бить всех несогласных с ними. Конечно, все соглашались с такими заключениями.
Первый приказ был подвести всех раненых и больных сыпным тифом к санитарным вагонам и погрузить их в них. Я лично сам доставил мою Надюшу, просил доктора позаботиться о ней, и, несмотря на ужасную усталость, я дождался конца погрузки больных и раненых стрелков и офицеров. Также я дождался подвозки моего адъютанта капитана Попова. Подойдя к нему, перекрестил его, поцеловал в лоб и сказал: «Храни тебя Господь, мой друг!»
Станция и поселок Мысовой были забиты нашими частями. Порядок охранялся дисциплинированными, отлично обмундированными казачьими частями атамана Семенова. О Боже! Какое счастье быть спасенным, быть живым, быть сытым и чувствовать тепло! Как мало нужно человеку, чтобы чувствовать себя счастливым! Но в то же время, получив необходимое, начинаешь мечтать и о большем! Ловлю себя на мысли: «Хорошо бы было выпить водочки!» Но где ее достать? Спирт – часть была распита, часть, остаток, пришлось выбросить перед переходом Байкала.
После погрузки всех моих раненых и больных я с остатком полка направился в маленький поселок в 2–3 верстах от Мысовой, где была расположена Воткинская дивизия. Нас встретил конный разъезд дивизии и проводил нас к месту расположения нашего полка. Все быстро разместились по хатам, а я пошел в штаб Воткинской дивизии к полковнику фон Ваху. Полковник фон Вах приказал мне выслать заставу на южную сторону поселка и сказал, что он берет на себя все другие направления охранения. По возвращении к себе в полк, как мне жалко было будить командиров батальонов и приказывать им выставить заставу! Так как я поместился в расположении 2-го батальона, то и приказал его командиру сделать это.
С удовольствием скидываю с себя одежду, которую не снимал ни разу после боев под станцией Зима. Мечтаю… сейчас съем горячего супа с нашим черным (ржаным) русским хлебом, напьюсь горячего чая, вкус которого уже почти забыл, и… лягу спать, спать без просыпу, до бесконечности…
Мой полк вошел в тайгу в составе 680 штыков, а на Мысовой от полка осталось 265 человек в строю, с 38 офицерами. Господь наш свидетель – мы вывезли всех наших раненых и больных.
На второй день нашего отдыха я собрал всех офицеров полка и решил из полка сделать отдельный 49-й Сибирский батальон. Всех стрелков разделил на две роты, сделав бывших командиров батальонов командирами рот, я же принял батальон. В этот же день я получил маршрут, по которому на следующий день утром мы должны были следовать. Наша цель – сосредоточиться в городе Чите, где находился штаб Забайкальского войска и штаб атамана Семенова. Какое будет счастье опять попасть на территорию, свободную от коммунистов!.. Также нам обещали, что по прибытии в Читу мы получим продолжительный отдых (отдых нам был нужен как воздух после всего пережитого и перенесенного!), а также будет смена всего нашего вооружения, главным образом винтовок…