[107], действовавшим на Семиреченском и Западно-Алтайском фронтах (Усть-Каменогорский уезд Семипалатинской области). Между тем с падением Омска и переездом штаба фронта в город Новониколаевск наш фронт откатывался все дальше и дальше на восток, приближаясь к рубежу реки Оби, где, по-видимому, наше командование и предполагало задержаться и дать отпор красным.
В 3-м Барнаульском полку шла горячая организационная работа – пополнялись поредевшие ряды батальонов, приводилась в порядок хозяйственная часть полка, шло обучение пополнений. Заботы о теплом обмундировании легко разрешались покупкой такового в кооперативах и у крупных шубных и пимокатных фирм, как то братьев Бухаловых, Кашина, Голалаева и др. Ввиду предполагаемой эвакуации казначейства и банков, еще до их отъезда по моему распоряжению части войск запаслись нужными суммами разменных денежных знаков; так, например, наш полк имел в денежном ящике до 12 миллионов рублей. Для полка сумма небывалая! Эта предусмотрительность начальника хозяйственной части полка штабс-капитана Бухалова (бывшего местного купца, прекрасного хозяина и коммерсанта) впоследствии, во время похода по рекам Ангаре и Лене, нам оказалась очень кстати.
Не оставлены были без внимания и забот семьи как чинов 3-го Барнаульского полка, так и других частей гарнизона. Еще в конце ноября несколько эшелонов с семьями офицеров, снабженных продовольствием, с комендантами-офицерами из числа раненых отбыли из Барнаула на Новониколаевск, который и проскочили благополучно, но, к великому огорчению, в дальнейшем в районе станции Тайга-Боготол эшелоны разделили общую участь тысяч других беженцев, застрявших в пути и попавших в руки красных.
Доля некоторой вины в этом печальном событии падает и на штаб уполномоченного генерала Биснека, и вот почему. Еще в конце октября месяца, когда положение в городе Барнауле было очень тревожным и даже угрожающим со стороны местных большевиков, группа семей чинов нашего полка обратилась через мою жену Е.А. Камбалину к генералу Биснеку с просьбой о предоставлении им возможности выехать в город Иркутск или Забайкалье. Главным затруднением для частных лиц была, конечно, невозможность достать вагон, что легко могло устроить лицо власть имущее. Штаб генерала Биснека не только ничего не сделал в этом направлении, но моя жена даже подверглась незаслуженным упрекам со стороны генерала Биснека, заявившего, что отъезд офицерских семейств вызовет дурные толки в городе и осложнит и без того тяжелое положение. Разыгравшаяся с семьями трагедия в дальнейшем указала, кто был дальновиднее и кто решительнее поступал в такое исключительное время. Несколько энергичных дам, в том числе моя жена, М.А. Окорокова – жена известного в Барнауле инженера А.М. Окорокова (бывшего министра торговли Омского правительства), все-таки достали теплушку и после ряда мытарств на Сибирской железной дороге добрались благополучно до города Читы.
С оставлением Барнаула правительственными учреждениями и штабом уполномоченного вся власть в городе, уезде и, насколько возможно было, в глубь по Алтайской губернии была сосредоточена в руках командующего войсками Барнаульского и Бийского районов. Генерального штаба полковник Сальников все не прибывал и, как впоследствии выяснилось, сказался больным, дабы не забираться в такую глушь, не быть вдали от больших штабов в такое изменчивое, тяжелое время. Вместо него назначен был Генерального штаба полковник И.И. Попов[108](бывший наштакор 2-го Сибирского у генерала Гривина), мой однокашник по Иркутскому юнкерскому училищу, ожидавшийся приезд коего для меня был особенно приятен еще и по установившимся у нас личным дружеским отношениям со школьной скамьи и по Русско-германской войне.
Очередной перерыв железнодорожного сообщения у станции Черепановая Алтайской железной дороги и крушение бронепоезда, на котором спешил в Барнаул полковник Попов, вынудили его возвратиться в Новониколаевск. Значительные денежные суммы для частей района, которые вез с собой полковник Попов, мы так и не получили, но, к счастью, не обогатили ими и красных партизан. Таким образом, волею судьбы мне самому пришлось, удерживая бразды правления, принять меры по выполнению задачи, поставленной войсковым частям района. Налаженного аппарата для управления никакого не было. Пришлось попросту использовать офицеров штаба 3-го Барнаульского полка и лично войти в тесный контакт с командирами частей. Неоценимые услуги делу оказали своими неустанными трудами оперативный адъютант штаба 3-го Барнаульского полка штабс-капитан Р-цев, начальник службы связи штабс-капитан Каблуков, его помощник поручик Васильев и др.
Поддержка связи с Новониколаевском и Бийском и охрана железной дороги требовали больших усилий и значительного расхода людей. Имеющийся слабый бронепоезд, сооруженный из углярок, непрерывно курсировал на названных выше участках железной дороги, разгоняя группы и мелкие отряды красных партизан. Роты 3-го Барнаульского полка, как наиболее стойкие и надежные, были единственной нашей опорой в предпринимаемых операциях, поэтому и вся тяжесть боев, естественно, ложилась на них. Не раз самому приходилось выезжать на паровозе в экстренных случаях на угрожаемые участки фронта.
В эти дни, помню, ко мне явился небезызвестный капитан Сатунин[109], знаменитый своей успешной партизанской борьбой с красными на Алтае еще весной и летом 1918 года, приведшей к освобождению от большевиков всей Ойратии (Каракорумский уезд) и южной части Бийского уезда. Базой его был пограничный таможенный пост Кош-Агач на Чуйском тракте, что идет долиной рек Катунь и Чуй на Кобдо в Монголии. Капитан Сатунин, решительный и отважный кадровый офицер, сумел в Ставке (Омск) убедить, кого было нужно, принять его план партизанской войны с большевиками на Алтае и, заручившись личными полномочиями Верховного Правителя адмирала Колчака, прибыл в Барнаул, направляясь к старым знакомым местам для повторения однажды удачно выполненного предприятия. Ехал он со своим начальником штаба моряком Елачичем[110]. Его интересовали вопросы вооружения, снаряжения, снабжения денежными средствами и набора добровольцев в отряды; эти вопросы предстояло разрешить в Бийске – переходном пункте по пути на Алтай.
Затруднений к разрешению их в положительном смысле с моей стороны не встречалось, и мы быстро с ним столковались. Капитану Сатунину разрешено было взять потребное количество винтовок, гранат, пулеметов и патронов из Бийского гарнизона, о чем начальнику последнего даны были соответствующие распоряжения. Дело с деньгами было сложнее, так как для Монголии и Алтая ему нужно было серебро, а не бумажки Сибирского правительства. К счастью его, капитан Сатунин застал в Бийске еще не успевшее эвакуироваться государственное казначейство, серебряным запасом коего он и воспользовался. Ответственность за эту операцию я принял на себя, что и подтвердил особым распоряжением на имя управляющего Бийским уездным казначейством.
Впоследствии я узнал, что капитану Сатунину удалось в Бийске набрать отряд из офицеров и добровольцев до 300 человек, хорошо вооружить, снабдить всем необходимым и даже прихватить на всякий случай одно старое легкое орудие. Отряд своевременно ушел в горы, где он успешно боролся с красными в течение зимы 1919/20 года. Весной 1920 года в отряде на почве якобы недовольства своевольством капитана Сатунина в расходовании запаса серебра вспыхнул бунт, окончившийся трагической смертью Сатунина и расколом отряда на две части, одна из которых под командой поручика Кайгородова[111](или Смоленникова?) до конца года лихо и дерзко громила красных в Западном Алтае, в своих смелых налетах доходя до линии реки Чарыш и даже реки Алей. Семьи и одиночные люди отряда Сатунина пробрались в город Кобдо, где и осели, находя неизменное и заботливое покровительство тамошнего российского консула г. Кузминского, с которым многие впоследствии выехали в Центральный Китай, когда красные проникли и в Монголию.
Не успел я расстаться с капитаном Сатуниным (числа 3–4 декабря 1919 года), мне доложили, что меня желает видеть полковник Бранденбург (а может быть, Бранденбургер – точно не помню). Я поражен был видом вошедшего – изможденного, одетого в отрепья штатского пожилого человека. Но то, что он поведал, было еще ужаснее. Полковник Бранденбург – начальник отряда, действовавшего на Семипалатинском направлении, только что пешком с семьей и несколькими офицерами добрался до Барнаула со станции Алейская (верст 80 западнее Барнаула), где стоял его штаб и два бронепоезда. Три дня тому назад вспыхнуло восстание на одном из бронепоездов. Восставшие артиллерийским огнем расстреляли другой бронепоезд, разгромили штаб отряда и подняли восстание в 45-м и 46-м Сибирских стрелковых полках. В последних бунтовщики перебили почти всех офицеров и передались красным. Полковник Бранденбург с семьей чудом уцелел и спасся бегством в степь. Обстановка, сообщенная им, крайне осложняла наше положение, создавая непосредственную угрозу Барнаулу с запада.
Оказав содействие пострадавшим по отъезде их в Новониколаевск, я немедленно собрал совещание начальников отдельных частей гарнизона, на котором мы все выработали план обороны города Барнаула и большого железнодорожного моста через реку Обь. Лично объехав намеченные позиции по боровым песчаным холмам к западу от Барнаула, мы с начальником артиллерии полковником С-ко разработали и действия артиллерии в случае наступления красных. Отдав приказы на случай боя и приняв меры на случай выступления местных большевиков, стали ждать дальнейшего развития событий, которые не замедлили разыграться.
В течение этих же тревожных дней в городе Новониколаевске произошел бунт 2-го Барабинского Сибирского стрелкового полка, которым командовал полковник Ивакин (он же являлся временно командующим 1-й Сибирской стрелковой дивизии). Это трагическое событие косвенным образом бросило тень и на мое доброе имя. Дело в том, что, временно командуя войсками Барнаульского и Бийского районов, я оставался и законным командиром 3-го Барнаульского полка, поэтому по своей должности поддерживал связь с полковником Ивакин