ым, обмениваясь с ним депешами служебного характера. Нередко он осведомлял меня об общей обстановке на фронте и в тылу, а также о политических событиях момента. Некоторые его депеши были для меня довольно загадочны, особенно по вопросам политики, но, целыми днями поглощенный текущими делами, я не особенно в них вникал. Говорил он, между прочим, что намечается якобы новый состав правительства при участии земцев и других общественных кругов, что с ними ведутся переговоры. С его слов у меня создавалось впечатление, что все это делается лицами, причастными к правительственным кругам, и с согласия высшего командования и что сам командарм 1-й Сибирской генерал Пепеляев принимает во всем этом близкое участие.
Как солдат, я считал, что вопросы политики меня не касаются, и отдавался всей душой боевой работе. Неожиданно однажды меня посетил председатель барнаульской уездной земской управы г. Каллистратов (тип интеллигента-народника). Принятый один на один, он повел такие речи: Омское правительство-де оказалось несостоятельным вывести страну из создавшегося тяжелого положения, власть скоро перейдет в руки представителей земства и общественности, война должна быть закончена миром с большевиками, которые-де теперь уже не те, многому научились и сумеют восстановить порядок и хозяйство. Довольно крови – мы братья. Достаточно вашего слова – и Барнаул будет спасен от разрушения и жертв. Всем господам офицерам прощение и сохранение занимаемых положений, вы будете назначены командующим Барнаульским округом и пр. Долго и сладко пел мне г. Каллистратов свою насвистанную большевиками песенку. Терпеливо его выслушав, я привел ему свои возражения и посоветовал обратиться к представителям правительственной власти в Новониколаевске, так как сам я представляю только военное командование и других полномочий не имею. Категорически отказываясь принять предложение, я заявил, что принял и выслушал его как частное лицо, а не как представитель военной власти, иначе дело это могло принять для него дурной оборот.
Я не придал этому посещению большого значения, так как последние сведения из Новониколаевска были крайне неутешительны и давали повод думать, что мы в Барнауле долго не засидимся. В этот же день была получена телеграмма из штаба фронта о том, что переворот, затеянный якобы полковником Ивакиным, не удался, части 2-го Барабинского Сибирского стрелкового полка разоружены. Сам «вор» Ивакин арестован и предан военно-полевому суду. Как громом поразила меня эта весть. Тогда только мне стали понятны и посещение земца Каллистратова, и загадочные намеки полковника Ивакина на какую-то земскую власть и общественность.
Искренно мне стало жаль несчастного Аркадия Васильевича Ивакина, еще не так давно доблестно водившего свой полк в бой, громившего красных и на Байкале, и на Урале, и на реке Каме, до глубины души ненавидевшего большевиков. Нервный, вспыльчивый, преданный Белой Идее, но политически безграмотный, как и большинство офицеров, он поддался сладким уговорам и обману бесчестных левых политиканов и пал жертвой безвременья.
Отношения наши с ним не остались без внимания со стороны штаба фронта. Генерал Каппель потребовал от меня представить ему объяснения по этому делу и всю переписку мою с полковником Ивакиным, что и было мною выполнено безотлагательно. По-видимому, генерал Каппель удовлетворился моими объяснениями и понял, что если, быть может, с большой, впрочем, натяжкой, я и был виновен в недонесении, то для обвинения меня в соучастии данных никаких не было. Дело предали забвению. Генерал Каппель вновь подтвердил приказ: удерживать Барнаульско-Бийский район во что бы то ни стало.
Из разноречивых сведений, добытых впоследствии, полковник Ивакин, по одной версии, будто бы застрелился, по другой – убит при попытке к побегу. Зная решительный характер Ивакина, я склонен думать, что первая версия более вероятна. Утрата веры и шатание умов в годы лихолетья и смуты – явления обычные. Из эпохи Гражданской войны мы знаем примеры предательства и измены покрупнее и поярче ивакинского.
Перехожу к продолжению своего повествования о последних днях города Барнаула под властью белых в декабре (5–9) 1919 года. Партизанские красные отряды в окрестностях Барнаула начали проявлять необычайную активность и дерзость. Город был наводнен их тайными агентами, которые при содействии местных большевиков – рабочих пимокатных, канатных и других заводов, а также железнодорожных мастерских Алтайской дороги вели бешеную пропаганду, сея смуту и панику в населении и деморализуя части войск. Агитаторов не раз ловили в казармах 3-го Барнаульского полка и расправлялись с ними беспощадным образом. Существовавшая в городе контрразведка эвакуировалась со штабом уполномоченного, своей же мы за краткостью времени и отсутствием опытных руководителей наладить как следует еще не успели. Впрочем, в каждой отдельной части были организованы свои ячейки внутренней разведки с весьма ограниченным полем деятельности. Этим исчерпывались наши меры по борьбе с большевиками на этом важном участке Гражданской войны.
За пренебрежение этим могучим средством воздействия на душу, на психологию массы, за неумение поставить на должную высоту развитие этого действительного рода оружия мы жестоко платились в течение всей Гражданской войны. Результаты агитации красных агентов стали уже обнаруживаться: 5 декабря караул у железнодорожного моста через реку Обь из состава 13-го железнодорожного охранного батальона с пулеметом скрылся, уйдя к красным. Приказал Отряду особого назначения принять на себя охрану моста, командиру же 13-го железнодорожного охранного батальона разоружить – как ненадежные – две роты батальона, занимавшие караулы на станции Барнаул.
В городе внешне царил порядок, но слухи ходили один невероятнее другого. Наиболее прозорливые из обывателей запасались провизией и топливом. Зажиточная масса населения, припрятывая свои ценности, опрощалась, переряжаясь в отрепья и подделываясь под пролетариат. Более непримиримые и здоровые духом вступали добровольцами в свой родной 3-й Барнаульский полк и в уланы. Вызвал у меня сомнение наш 3-й батальон, только что наполненный бородачами прифронтового полка. Пришлось до поры до времени его не вооружать полностью и установить бдительное наблюдение за его расположением в центре города, в помещении бывшего кинотеатра.
6 декабря наши разведывательные части обнаружили наступление красных со стороны деревни Ересной, что на Змейногородском тракте в 5–7 верстах на юго-запад от города Барнаула. Пехотные наши части спокойно заняли намеченные позиции, артиллерия морских стрелков изготовилась к отбитию атаки, и, как только красные дошли до пристрелянных рубежей, мы открыли губительный огонь по их цепям.
Красные не ожидали такого дружного отпора и в панике бежали назад, потеряв много убитых и раненых. От последних мы узнали, что перед нами части товарища Мамонтова, пополненные из 45-го и 46-го Сибирских полков, перешедших на их сторону в районе станций Алейская – Поспелиха. «Голубые уланы» удачно преследовали красных верст на 10–15, а затем вернулись в Барнаул.
Между тем телеграфная связь с Новониколаевском была прервана снова. Потребовалось усилить охрану промежуточных станций: Алтайская, Повалиха и Тальменка, причем последнюю подкрепил охранной ротой, прибывшей из Новониколаевска под командой поручика С. Носкова (проживающего ныне в Лос-Анджелесе), и легкой отдельной батареей из французских пушек, имевшей незначительный запас снарядов и являвшейся излишней в городе Барнауле ввиду отсутствия упряжек и конского состава.
7 декабря красные прислали через какого-то общественного деятеля Плотникова предложение сдать им Барнаул без боя, обещая всякие гарантии, амнистии и прочие блага, коими еще раз пытались внести смуту в войска гарнизона. После моего категорического отказа вступать с ними даже в разговоры они снова повели энергичное наступление на том же направлении, содействуя ему демонстрацией на станцию Барнаул с севера, со стороны Глядена (возвышенный левый берег реки Оби). Нам не стоило больших затруднений и на сей раз рассеять красные орды метким огнем многочисленной артиллерии доблестного полковника С-ко, оказавшегося прекрасным опытным боевым офицером. Наш бронепоезд успешно оборонял станцию Барнаул и подступы к ней. Помимо этих операций к западу от Барнаула, все эти дни происходили мелкие боевые столкновения с партизанами на железнодорожных линиях на Бийск и Новониколаевск. Было очевидно, что между отрядами Рогова и Мамонтова существовала тесная связь для согласования их действий. Окружение Барнаула становилось все более тесным, оставляя открытым только путь на восток. Последние сведения из штаба фронта были крайне неутешительные: красные были уже к востоку от города Барабинска, а затем из-за нового перерыва проводов мы снова лишились контакта с Новониколаевском. С этой минуты мы могли рассчитывать только на самих себя да на Господа Бога.
8 декабря красные, вероятно, делали какие-то перегруппировки и особой активности не проявляли. В Бийске все эти дни тоже шли бои с красными партизанами, но гарнизон города мужественно отстаивал свои позиции. С утра 9 декабря большевики опять, но еще более настойчиво, по всему фронту перешли в наступление на Барнаул, причем против железнодорожной станции появился уже бронепоезд, очевидно, один из наших взбунтовавшихся на ст. Рубцовка. Неоднократные атаки красных мы отбивали легко артиллерийским и пулеметным огнем, переходя затем в короткие контратаки. Положение в городе между тем становилось все более и более тревожным, каждую минуту можно было ожидать выступления местных красных. Комитет городской самообороны, сформированный по просьбе горожан города под председательством капитана Тенисова (бывшего помощника командира 13-го железнодорожного охранного батальона) и подчиненный моему штабу, едва справлялся с возраставшими случаями убийств из-за угла, ночными грабителями, бесцельной стрельбой на окраинах и пр.
Все боеспособные части, а их было не так много, были в расходе, резервов никаких. Как известно, характер партизанской войны выматывает войска больше, чем большой бой с регулярными частями. Во вверенных мне частях также заметна была большая усталость, что непосредственно влекло упадок духа и боеспособности. Полная невозможность наладить связь со штабом фронта приводила в отчаяние. Можно было догадываться, что штаб фронта в течение трех дней не предпринимает со своей стороны никаких мер для установления с нами связи неспроста: очевидно, он занят чем-то более важным, – а это могло быть только приближение фронта к реке Оби, – и создавшейся угрозой самому Новониколаевску. При наличии этого условия наше сидение в Барнауле становилось нелепостью, ибо единственный путь отхода на восток вел на Новониколаевск к Сибирской железной дороге.