С подходом всех наших частей к Усть-Тальменскому – Наумовой на совещании начальников решили двигаться на восток в Кузнецкий уезд до установления связи с частями отходящей армии. Вследствие обнаруженных на походе затруднений из-за перегруженности обозов и плохого состояния зимних проселочных дорог я приказал начальникам отдельных частей по их усмотрению разгрузить парки и обозы от излишнего груза, орудия поставить на платформы или разобрать и везти на санях; всех солдат и офицеров вооружить винтовками и всех лишних нестроевых чинов поставить в строй. Батареи с французскими орудиями, как неподвижные, бросить, приведя орудия в негодность. Бронепоезд разоружить и подорвать, пулеметы с него передать в строевые части. Меры были героические и трудно проводимые в жизнь, но от выполнения зависело сохранение жизни тысячам бойцов, не желавшим попадать в руки красных палачей.
Кажется, самое трудное человеку расстаться с накопленным богатством и состоянием, поэтому командиры частей, как заботливые хозяева-скопидомы, очень неохотно соглашались на мои предложения. Бедный полк. С-ко, запасливый хозяин, пришел в ужас от мысли, что ему придется бросить около 1000 пудов овса, вывезенного им из богатого и хлебного Барнаула. Все выездные городские шикарные экипажи и сани тоже должны были попасть в руки новых владельцев в лице мужичков Тальменки и Наумовой, так как лишние лошади необходимы были для орудий, снарядов и пр.
На выполнение всех этих мероприятий оставалось очень немного времени, так как, согласно приказу по войскам, наутро предстоял поход вверх по реке Чумыш на юго-восток от ст. Тальменка. Оторвавшись от регулярных красных частей, мы сделали в этом направлении два-три перехода, встречая только мелкие банды партизан, а затем двумя колоннами (для сокращения длины колонны) повернули круто на северо-восток на большое село Маслянино, расположенное в предгорьях Салаирского хребта с его «черневой» тайгою. Левая колонна под командой командира 15-го Прифронтового Боткинского полка в районе деревни Пеньково имела перестрелку с какими-то неизвестными частями, впоследствии оказавшимися 25-м Екатеринбургским полком нашей 7-й Уральской дивизии[112]. Это было первое наше соприкосновение со своей армией.
Все эти дни похода стояли тихие, ясные, морозные дни и звездные тихие ночи. Обычно с ночлега выступали около 5–6 часов утра, с малым привалом в полдень в попадавшихся довольно часто деревнях, на ночлег прибывали около 7–8 часов вечера. Питались хорошо, настроение у людей было бодрое. Богатый хлебом и фуражом, не разоренный еще Гражданской войной, Чумышский район обеспечивал нам все необходимое. Меры походного охранения соблюдались неукоснительно, так как край кишел партизанами и бандитами. Как курьез, помню следующий случай в деревне Маслянино.
Авангард «Голубых улан», не доходя до села, известил местный Совдеп, что идет своя Красная армия – встречайте. Легко поддавшиеся на этот трюк совдепщики действительно устроили им триумфальную встречу с красными флагами, плакатами и торжественными речами, при большом стечении деревенской любопытной толпы народа. У полковника Андрушкевича хватило духу разыграть роль красного командира до конца и узнать о имеющихся запасах фуража, продовольствия и численности местных партизан. Можете себе представить, как вытянулись и побледнели рожи у совдепщиков, как онемели и прилипли языки их к гортани. Как стайка вспугнутых воробьев, в мгновение ока толпа рассыпалась по деревне, когда скинутая с плеч бурка обнажила блестящие золотые погоны полковника Андрушкевича.
Более тесное соприкосновение и связь с частями нашей армии произошли в большом горнозаводском селе Егорьевском, на ночлеге в котором мы встретили штаб и части Ижевской дивизии с генералом Молчановым во главе. От последнего мы узнали горькую истину об оставлении нами Новониколаевска и о беспорядочном отходе по всему фронту частей армии генерала Каппеля. Я лично навестил генерала Молчанова в его штабе и был встречен радушно и любезно как им, так и его молодым и приветливым начальником штаба. Мы без больших затруднений, со взаимной предупредительностью разрешили все спорные вопросы по расквартированию частей на ночлег и наметили маршрут дальнейшего движения на восток. Особенное внимание было обращено на возможную обеспеченность людей кровом на ночлегах, ибо район предстоящих двух-трех переходов был горный, таежный и малонаселенный.
За чашкой чаю во время краткого досуга вспоминали мы с генералом Молчановым старое, невозвратное боевое прошлое наших славных частей – 50-го Сибирского стрелкового полка и 6-го Сибирского саперного батальона зимой 1915 года в Польше. Картины кровавых боев с немцами у знаменитой Воли Шидловской и в Болимовском лесу в конце января 1915 года и дальнейшее до апреля месяца позиционное сидение наше, на удержанных этих позициях, рисовались нам яркими и живыми. В техническом отношении тогда война была кровавее и беспощаднее, но враг был достойный и благородный, мы, бойцы, не знали тогда ни жгучей ненависти и злобы к врагу, ни издевательств и пыток и того морального упадка и разложения, что несет в себе всякая гражданская война. Атмосфера братоубийственной войны удушающая, она-то и является самой неприглядной, невыносимой особенностью этой борьбы. Известное изречение «человек человеку – волк» как нельзя лучше определяет нравственный облик гражданской войны.
Распрощавшись с любезными хозяевами, я вернулся в свой штаб и отдал приказ частям Барнаульской группы о дальнейшем движении через Салагирский хребет в бассейн реки Томь в Щегловский уезд, с общим направлением на город Щеглов. Кузнецкая тайга (по-местному «чернь») составляла издавна владения Кабинета Его Величества, управлялась местным отделом Алтайского горного округа, когда-то разрабатывавшим также многочисленные богатейшие рудники, как, например, Сузунский, Змеиногорский, Локтевский, Ридцеровский, Зыряновский и др. Лесные богатства этого края, главным образом лиственных пород, неисчислимы. При тихой зимней погоде, при легком морозце, пощипывавшем нос и щеки, сказочную картину являла вековая тайга, с ее великанами елями, оснеженными тяжелыми пластами рыхлого, сверкающего алмазами снега. При обилии атмосферных осадков порою покров снега достигал 2–3 аршин глубины.
Малонаезженные местные дороги, позволявшие упряжку лошадей только «гусем» (уносом), доставляли немало огорчений и хлопот нашим походным колоннам, особенно артиллерии морских стрелков. Кони и люди выбивались из сил, поминутно вытаскивая из сугробов ту или иную подводу с орудием или со снарядами. Достаточно было неосторожно ступить на шаг от дороги в сторону, как лошадь по брюхо проваливалась в рыхлый снег, беспомощно барахтаясь в нем, не находя твердой точки опоры для ног. Поразительное безмолвие лесной пустыни – тайги в такую погоду нарушалось обозным скрипом, людским говором и криком солдат, подбадривавших провалившихся в снег лошадей. Измученные и усталые приходили мы на ночлег, где в тесных избах лесников и засыпали тяжелым мертвым сном.
От деревни Вагановой, на восточном склоне Салагирского нагорья, мы вздохнули свободнее, так как вступили в равнинную полосу Щегловского уезда, богато населенную и обильную продовольствием и фуражом. Кузнецкий и Щегловский уезды Томской губернии всегда славились своими отличными сибирскими ломовыми лошадьми – обстоятельство, имевшее для нас немаловажное значение, так как благодаря малочисленности казенного обоза мы широко пользовались обывательскими подводами из попутных деревень.
На остановке в деревне Вагановой произошли важных события, определившие характер дальнейшего похода 3-го Барнаульского Сибирского стрелкового полка. Дело в том, что в этом районе мы влились в общий фронт отходящей армии генерала Каппеля, связались с соседними частями 7-й Уральской дивизии (вр. командующий полковник Бондарев) и, кажется, 7-й Кавалерийской дивизией. Так как дальнейшее движение самостоятельной группы войск Барнаульского и Бийского районов, возникшей совершенно случайно, являлось крайне затруднительным ввиду забитости дорог частями других более значительных групп, а также и невозможностью установления связи с генералом Каппелем и получения новых заданий и маршрута для вверенной мне группы, я решил последнюю расформировать, откомандировав 15-й Прифронтовой Боткинский полк в 7-ю Уральскую дивизию, полк «Голубых улан» в 7-ю кавалерийскую дивизию и артиллерию в Бригаду Морских стрелков, то есть попросту отправив части по своим коренным высшим соединениям, я остался со своим 3-м Барнаульским Сибирским стрелковым полком и Отрядом особого назначения. Последний, впрочем, тоже скоро покинул нас, неожиданно, тайком, уйдя куда-то в сторону Сибирской железной дороги.
Такое «самоопределение» Отряда особого назначения меня не удивило и не огорчило нисколько, ибо за время похода он зарекомендовал себя с самой отрицательной стороны. Привыкший к своевольству и к грабежам, имевший весьма слабое представление о воинской дисциплине, при слабовольном начальнике отряда полковнике де Липпе-Липском[113], отряд этот не блистал боевыми подвигами.
Итак, я снова принял свой 3-й Барнаульский Сибирский стрелковый полк, который хорошо знал и в который верил. Счастлив подтвердить, что эта вера меня не обманула в продолжение дальнейшего в несколько тысяч верст похода, при самых тяжелых климатических условиях, при обстановке полной безнадежности боев, хаоса, развала власти и армии. Неожиданно освободившись от трудного управления большой колонной из случайно составленных частей и тем сняв с себя бремя тяжелой ответственности, я почувствовал небывалое облегчение и все силы свои отдал заботам о вверенном мне полке.
Задачей полку я поставил установление связи со штабом 1-й Сибирской дивизии и присоединение к частям 1-й армии генерала Пепеляева. Из этого задания естественно вытекало и направление нашего движения на северо-восток к Сибирской железной дороге через деревни Журавлиха, Тарасово, Окунево, Салтыково, Летуново и город Щеглов