В зимнюю кампанию 1918–1919 годов, на предгорьях Урала, армия была одета много хуже и страдала от морозов больше, однако никому не пришло на мысль назвать уральские походы «ледяными». В Сибирском походе, наряду с физическими, на армию пали тяготы иного порядка, неизмеримо труднейшие. Армия оказалась в исключительно тяжелых стратегических и моральных условиях. В конце 1918 года молодая армия опиралась на огромный, богатый и достаточно обеспеченный тыл; ее операции протекали в родных, дружески настроенных районах; силы ее росли с каждым днем, а вместе с ними крепла и надежда, что новая, национальная власть станет прочно на ноги и успешно справится с огромной задачей по освобождению Родины.
Конец 1919 года армия встретила в совершенно иных условиях. Потерпев полную неудачу в осенних боях на Тоболе и Иртыше, разбитая армия оказалась окруженной разбушевавшейся враждебной стихией – восставшим против нее сибирским населением; дезорганизация армейского механизма росла с каждым днем и грозила похоронить в собственных развалинах оставшееся крепким и стойким основное добровольческое ядро армии; единственная железная дорога оказалась в исключительном распоряжении враждебно настроенных к армии чехов; власть распылилась, старшее командование временно выпустило управление из рук, и несчастная масса, лишенная базы и снабжения, потерявшая всякую надежду на помощь извне, должна была сама искать пути из безвыходного положения. И все это на фоне горького сознания колоссального краха, несбывшихся надежд и полной своей беспомощности. Армия шла в обстановке, леденившей не только тело, но и сердце, когда даже истинно мужественные люди сознательно искали смерти в бою или убивали себя, предоставляя друзей и подчиненных их собственной участи.
Разумеется, к этому положению пришли не сразу. Могучая армия, потрясавшая все здание советов и ставшая надеждой миллионов русских людей, не могла развалиться за один день: она умирала с честью, после бесконечного ряда наступательных и арьергардных боев и изнурительных походов, умирала медленно, отбиваясь как смертельно раненный, но еще грозный лев. Был, однако, рубеж, по времени и пространству, который положил резкую грань между двумя периодами, когда катастрофическое положение армии стало ясным для всех, когда рушились окончательно надежды даже у наиболее неисправимых оптимистов. По времени это был декабрь 1919 года, по месту – Щегловская (Мариинская) тайга; с этим связан и окончательный распад белой государственности, и развал вооруженных сил, обратившихся из армии с прочной нормальной организацией в некоторое подобие партизанского отряда.
Блестящее наступление на Тобол в сентябре 1919 года и последующая оборона реки в октябре были лебединой песней 8-й дивизии[118], как и всей армии вообще. Ряд энергичных мер, и особенно поголовное вступление сибирского казачества, вызвали временный подъем в настроении утомленных бойцов, и успех вновь – в последний раз – улыбнулся умирающей армии. Однако чрезвычайное напряжение подорвало последние моральные силы армии и вызвало огромные потери. По свидетельству бывшего командующего 3-й армией генерала Сахарова, 2-й Уфимский корпус[119]потерял в Тобольской операции около 9 тысяч человек. Львиная доля этих потерь пала на 8-ю дивизию, выполнявшую наиболее сложные и ответственные задачи; в эти тяжелые дни в боях пало не менее половины состава дивизии. На Тоболе наступление армии замерло и вскоре сменилось отходом. В оборонительных боях на Тоболе, в половине октября, дивизия дралась еще с обычной стойкостью и упорством. Впоследствии мне пришлось прочесть воспоминания красных командиров, пытавшихся прорваться на участке дивизии, и я с чувством запоздалого удовлетворения убедился, как дорого стоили им эти безуспешные попытки. Только общий отход армии вызвал очищение линии реки Тобола и 8-й дивизией. Но уже через несколько дней, 22 октября, у деревни Камышной дивизия побежала без всяких видимых причин. Предел сопротивляемости был перейден; требовались энергичные меры для спасения частей и хотя бы частичного восстановления их боеспособности. После моих настоятельных ходатайств в конце октября дивизия была отведена в резерв 3-й армии, получила несколько рот пополнения из мобилизованных Акмолинской области, но фактически не имела почти ни одного дня отдыха: фронт безостановочно катился на восток, вынуждая нас к ежедневным передвижениям по невылазно грязным дорогам.
В начале ноября произошла смена главнокомандующих армиями. Генерал Дитерихс, не считавший возможным при создавшихся условиях защищать город Омск, вынужден был оставить свой пост. Его место занял командующий 3-й армией генерал Сахаров, давший адмиралу Колчаку обязательство отстоять линию реки Иртыша, а с нею и город Омск. К этому времени фронт находился уже восточнее реки Ишима, всего в нескольких переходах от Иртыша. Новый главнокомандующий решил бросить на усиление отходящего фронта все, что возможно. Это решило участь 8-й дивизии: сомнительный отдых был прерван, и 8 ноября дивизия получила приказ о передаче ее в распоряжение командующего Волжским корпусом генерала Каппеля. Последовал ряд тяжелых арьергардных боев, но неотвратимое свершилось: 14 ноября Омск был занят красными.
Падение Омска предрешило конец Белого движения в Сибири. Власть оказалась застигнутой врасплох, без всякого плана на этот случай, распылилась на огромном пространстве от Ново-Николаевска до Иркутска и фактически перестала существовать. Вся территория от Омска до Байкала фактически выпала из рук, чему больше всего способствовала невозможность пользоваться железной дорогой, забитой бесчисленными эшелонами, а к востоку от Ново-Николаевска фактически захваченной чехами для своей эвакуации на родину. Тяжелое положение белой власти и армии окрылило надежды всех враждебных им элементов. По всему огромному тылу сразу же усилилось партизанское движение, а в городах начались организованные выступления левых групп интеллигенции и рабочих, сумевших увлечь за собой малонадежные гарнизоны городов и даже части 1-й армии, отведенной в конце октября на укомплектование в район Ново-Николаевск— Томск – Красноярск.
Верховный Правитель, со Ставкой и золотым запасом, медленно двигался на восток, делая иногда ненужные остановки, пока, наконец, не оказался затертым в веренице эшелонов, оторванный и от совета министров, и от армии, быстро отходившей на восток. К концу ноября управление страной перестало существовать. С этим совпало резкое изменение в отношениях между союзниками и правительством адмирала Колчака, вызванное прежде всего столкновением интересов в использовании железной дороги. Чешский корпус находился в полном движении на восток. 20 тысяч занятых им вагонов растянулись бесконечной линией от Ново-Николаевска до Забайкалья. Будучи фактическими хозяевами дороги, чехи не допускали движения русских эшелонов, делая исключение только для поездов Правителя. Все наличные паровозы оказались в их руках; немногие оставшиеся в распоряжении русской администрации отбирались силой, а беженские эшелоны и санитарные поезда оставлялись на пути, по маленьким станциям и разъездам, без воды, топлива и пищи. Наиболее трудным для прохождения по железной дороге оказался район станции Тайга, где выходили на магистраль многочисленные эшелоны 2-й чешской дивизии, расквартированной в районе Томска. Все русские эшелоны, оказавшиеся к этому времени западнее ст. Тайга, оказались обреченными на гибель. Особенно трагично было положение санитарных поездов и эшелонов с семьями офицеров и солдат, перевозимых на восток из района Омска, Ново-Николаевска и Барнаула. Эвакуация Омска, неоднократно начинавшаяся, по разным причинам откладываемая, безнадежно запоздала. Огромные запасы, частично уже вывезенные на восток и вновь возвращенные, почти полностью были брошены в Омске и достались красным.
Для сентябрьского наступления на фронт было двинуто все пригодное к бою, и ко времени падения Омска в тылу надежных русских частей почти не было. В октябре, распоряжением генерала Дитерихса, 1-я армия была снята с фронта и размещена по городам вдоль магистрали, от Ново-Николаевска до Канска. Мера, разумная сама по себе, оказалась трагически неудачной: 1-я армия давно уже подтачивалась умелой пропагандой, которую не умел или не хотел остановить исключительно непригодный командный состав. За единичным исключением, части 1-й армии вскоре оказались увлеченными общим мятежом тыла, нанеся отходящей армии последний и наиболее тяжкий удар.
В эти дни наиболее трагические сцены разыгрались вдоль полотна великого Сибирского пути, где гибли брошенные русские поезда. Все, кто мог двигаться, с подходом красных разбегались по соседним деревням или вслед за уходящей армией. Но огромная масса больных и раненых, неспособных двигаться и совершенно раздетых, замерзала целыми эшелонами. То, что творилось в этих обреченных поездах, является, несомненно, одной из страшных страниц Гражданской войны. Даже всегда равнодушные к чужим страданиям красные вожди не скрывали своего ужаса при виде тех картин, кои представились им в этих передвижных кладбищах.
А мимо них спешно проходили части армии, бессильные оказать какую-либо помощь. Потерпев поражение на линии реки Тобола, 2-я и 3-я армии безостановочно отходили на восток, задерживаясь лишь для коротких, изнурительных арьергардных боев. Главное командование требовало упорной обороны, вначале для защиты Омска, а после сдачи его – для прикрытия эвакуации. Регулярная Красная армия вела энергичное преследование, наступая главным образом вдоль железной дороги и в стоверстной полосе к югу. С отходом на правый берег Иртыша армии вступили в сферу действия партизанских отрядов. Базой и центром сосредоточения партизан являлся огромный треугольник Камень – Барнаул – Славгород, откуда производились налеты в сторону магистрали, к Семипалатинску и на Алтайскую железную дорогу. Здесь действовала целая партизанская армия, разделенная на четыре корпуса, насчитывавшая в своем текучем составе от 40 до 75 тысяч бойцов. Их до дерзости смелые налеты оказались наиболее чувствительными для 3-й армии и Степной группы, отходивших южнее железной дороги; однако и в непосредственной близости от магистрали тыл был насыщен партизанами. В районе Татарска, в непосредственном тылу сибирской столицы, штаб 8-й дивизии провел одну ночь в хате, откуда только что ушел штаб 9-го революционного полка с каким-то странным местным названием. В этот период оказались разгромленными несколько войсковых штабов, сильно пострадала часть обозов, а 8-я дивизия потеряла целиком одну из батарей, отведенную в тыл вследствие порчи орудий и ночевавшую в 20 верстах за штабом дивизии. Дрались зачастую на все стороны, спокойных ночлегов больше не было.