Остатки 2-й армии отходили вдоль железной дороги значительно спокойнее, но здесь сильнее чувствовался нажим регулярных красных частей. Обе армии несли огромные потери, особенно от болезней. Уже в этот период началось отсеивание от частей всех ненадежных элементов, отстававших на походе или переходивших на сторону красных. Снабжение расстроилось полностью. С потерей Омска исчезли ближайшие к армии склады боеприпасов, продовольствия и одежды, а вместе с ними сразу же перестали действовать армейские органы снабжения. Все, что оставалось в глубоком тылу, оказалось прочно отрезанным от армии великим хаосом на железной дороге: ни один поезд на запад не был пропущен чехами. Та же участь постигла и санитарные учреждения, что вынудило таявшие части везти своих многочисленных больных и раненых при войсковых обозах. Ближайший армейский тыл оказался до крайности загроможденным огромными обозами своих и чужих частей, иногда уже переставших существовать, армейских учреждений и даже отделов Ставки, не погруженных в поезда. Все это теперь шло в хаотическом беспорядке, без плана и часто без приказов, поедая все на своем пути и до крайности затрудняя довольствие строевых частей.
Чтобы дать некоторую иллюстрацию состояния армии, приведу сущность моих донесений о состоянии 8-й дивизии во второй половине ноября 1919 года: «В составе Волжского Корпуса 8-ая дивизия оставалась десять дней и за это время была использована в полной мере, как было принято в отношении чужой части, оказавшейся к тому же численно сильнее всего Волжского корпуса. Дивизия выполнила ряд сложных ответственных задач, дважды совершала фланговые марши по 20–25 верст, упорно и добросовестно оборонялась при общем, иногда, казалось, беспричинном отходе слева и справа. Штаб корпуса, видимо, не любил сложных и неприятных забот о тыле, и снабжение вконец расстроилось. Передвигаясь чисто по-кавалерийски в бедно населенной степи, дивизия потеряла связь с обозами, мокла, голодала и холодала, неся огромные потери в боях и еще большие от болезней. Все сибирское пополнение в первых же боях осталось у красных, обстреливая иногда, при сдаче, своих. Потери в полках достигли от 1/3 до 2/3 боевого состава; одно время оставалось по 150–200 боеспособных людей на полк. Больных и раненых мы вынуждены были оставлять при частях, так как никто не желал отправляться в тыл, особенно после очищения Омска, когда стало известно, что часть госпиталей брошена, а санитарные поезда не двигаются… Подача продовольствия из тыла остановилась; вагонная хлебопекарня, обслуживавшая дивизию, была брошена в Омске, заготовить же хлеб своим попечением интендантство дивизии не могло, даже при условии обеспечения мукой, так как огромные обозы корпусов, армейских учреждений и бесчисленных отрядов всяких наименований при своем движении пожирали все, как саранча. Дошло до того, что я вынужден был отправить 32-й Прикамский полк к обозам 2-го разряда, чтобы обеспечить хозяйственные заготовки силой. Отпуск денег прекратился, и части жили реквизициями или мародерствовали… Конский состав к наступлению зимы оказался неподкованным, и небольшое число здоровых лошадей в конных командах шли на сбитых подковах, чаще в поводу. В артиллерии лошади шли из последних сил, и мы опасались, что орудия придется бросить. К тому же, расстреляв весь свой запас снарядов и не получая пополнений из тыловых парков, артиллерия оказалась в положении ценного, но бесполезного груза, требовавшего постоянных о себе забот и прикрытия…»
«Настроение в частях дивизии резко упало. Рядовые офицеры и даже стрелки, научившиеся за время Гражданской войны оценивать события по достоинству, недоумевали, почему так настойчиво требовалось упорство в арьергардных боях и что мы могли прикрывать при отходе, когда все ценное, и даже больные и раненые, были брошены в Омске, а за нами укрывались бесконечные обозы, скорее вредные, нежели полезные для нас, да несколько слабых, малонадежных дивизий, отведенных в тыл на укомплектование. Создавалось впечатление, что лучшие добровольческие дивизии и наиболее крепкие казачьи части были умышленно оставлены на фронте на избиение. Начался ропот, появилась трещина в отношениях между офицерами и стрелками, чего не было за все время существования дивизии. Хроническое недоедание, переутомление и крайняя нервная напряженность привели к тому, что ночью части перестали принимать бой. Днем, однако, держались по-прежнему упорно, доходя иногда до рукопашного боя; так, командир 29-го Бирского полка был ранен сабельным ударом в голову»…
С отходом в район озера Чаны, когда окончательно установился санный путь, части не замедлили использовать богатый опыт предыдущей зимней кампании, когда все передвижения делались на санях. Теперь, когда численный состав полков дошел до минимума, сделать это было легче, и никто не пытался остановить реквизицию саней и конского состава, ибо силы людей окончательно истощились. Вскоре все оказались на санях, и отход пошел значительно быстрее. От Тобола до Иртыша фронт отходил со средней скоростью 10 верст в сутки, от Иртыша до Оби 12–13 верст, а от Оби до Томи 25–28 верст, причем отдельные суточные переходы доходили до 45 верст. Последний период совпал, однако, с коренным изменением планов командования армиями и оценки им обстановки. Необходимо сказать об этом несколько слов.
В начале ноября 1919 года главное командование армиями перешло в руки генерала Сахарова. Большой оптимист по характеру, генерал Сахаров всегда расценивал обстановку в розовых тонах и ставил армиям и корпусам явно непосильные задачи. Таким он был на посту командующего 3-й армией и таким же остался в роли главнокомандующего. Не отрезвила его и позорная оборона Омска, коей он обязался перед Верховным Правителем. Полагая, очевидно, возможным восстановить боеспособность армий простым приказом, генерал Сахаров, перед лицом катастрофического их состояния, продолжал носиться с идеями «решительных ударов» и достижения «конечных успехов». Конкретно, план генерала Сахарова к началу декабря сводился к тому, чтобы сосредоточить сильную ударную группу в районе Томск – Колывань – Ново-Николаевск и нанести сокрушающий удар по преследующим красным частям, отбрасывая их к югу от железной дороги; начало наступления приурочивалось к середине декабря. В ударную группу предполагалось включить всю 1-ю армию и еще несколько дивизий, заблаговременно отводимых в район сосредоточения. Одновременно намечался ряд мер по очистке и оздоровлению глубокого тыла, а также по усилению строевых частей путем привлечения в строй всех здоровых и боеспособных офицеров и солдат. Разумеется, план этот не имел ни малейших шансов на выполнение. Не располагая железной дорогой, генерал Сахаров не мог бы доставить в район сосредоточения не только 1-ю армию, растянутую на восток от Канска, но вообще ни одного стрелка и ни одного вагона груза. Не смог бы он также снять заблаговременно ни одной дивизии с фронта, втянутого в непрерывные и изнурительные арьергардные бои. Фактически, к этому не пытались даже приступить.
По непонятным причинам оптимизм главнокомандующего разделялся в значительной мере командующим 2-й армией генералом Войцеховским, коему со второй половины ноября был подчинен 2-й Уфимский корпус. Исполняя определенные указания главнокомандующего, генерал Войцеховский в начале декабря отдал приказ о реорганизации армии, сущность коей сводилась к свертыванию всех корпусов в дивизии, дивизий в полки и т. д. Предполагалось таким образом уничтожить большую часть обозов и расформировать массу штабов. Проект этот, выдвигавшийся и раньше, имел в основе разумные мысли, но в обстановке беспрерывного и спешного отхода армии был совершенно невыполним. Кроме того, приказ оставлял в рядах армии совершенно разложившиеся, небоеспособные части, расценивая их наравне с крепкими добровольческими полками, в то время как обстановка ясно подсказывала необходимость опереться на немногие уцелевшие части, собирая около них все здоровые элементы. Позднее именно к этому привела сама жизнь. Необходимо было также сосредоточить внимание на полном расформировании многочисленных мелких отрядов и обозов уже исчезавших частей, армейских учреждений и штабов без войск. В этом духе мною был представлен подробный доклад, с коим командующий 2-м корпусом согласился и поручил мне изложить его основные пункты лично командующему 2-й армией.
Утром 4 декабря я оставил дивизию в районе деревни Ярки и к вечеру 8-го добрался до Ново-Николаевска, где в это время находился штаб 2-й армии. Здесь я нашел обстановку, в корне измененную событиями последних дней. Накануне штаб 2-й армии и генерал Войцеховский были арестованы взбунтовавшимся гарнизоном Ново-Николаевска, состоявшим из трех полков 1-й Сибирской дивизии. Это было первое из серии выступлений частей 1-й армии, шедших под лозунгом «война Гражданской войне». Благодаря своевременному вмешательству Польской дивизии восстание было быстро ликвидировано, командующий 1-й дивизией полковник Ивакин арестован и на другой день был убит при попытке бежать. 9 декабря на ст. Тайга командующий 1-й армией генерал Пепеляев арестовал генерала Сахарова и предъявил адмиралу Колчаку требование о смещении его с поста главнокомандующего.
Адмирал настоял на немедленном освобождении генерала Сахарова, но вынужден был согласиться на отрешение его от должности. Главное командование было вручено генералу Каппелю, после того как генерал Войцеховский отказался принять это назначение.
Мой доклад генералу Войцеховскому значительно поколебал его оптимизм в оценке состояния частей армии и связанных с этим возможностей. Генерал Войцеховский в конце уже склонен был согласиться, что невозможны никакие наступательные операции с расстроенными частями, без огнеприпасов и налаженного снабжения, что необходим спешный отвод в глубокий тыл большинства частей и полная реорганизация их в спокойной обстановке, при условии успешного задержания красных на каком-либо удобном рубеже. Что же касается переформирования частей, генерал Войцеховский согласился отложить выполнение его приказа до более удобного момента. Признавая, что переформирование на ходу – чрезвычайно сложная операция, генерал Войцеховский привел для иллюстрации любопытный факт: чтобы облегчить тяжелую задачу расформирования мелких отрядов и бесконечных обозов несуществующих частей и учреждений, был отдан приказ о спешном отводе в тыл 1-й кавалерийской дивизии, коей поручалось, заняв пути отхода, задерживать и силой расформировывать всех, к этому предназначенных. Однако кавалерийская дивизия оказалась не в силах выполнить поставленную ей задачу, так как не смогла отделиться от фронта и выиграть необходимое пространство: отходящая на санях пехота не отставала от своей кавалерии, шедшей на переутомленных лошадях.