Вечером 25 декабря деревня Дмитриевка была оставлена. Отсюда прикрытие отхода армии пало исключительно на Ижевскую дивизию. Ряд принятых мер несколько ускорил движение обозов, но задача арьергарда не стала легче. Весь день 26-го в прикрытии дрались посменно 2-й стрелковый и Конный полки Ижевской дивизии; это был уже третий день марша по тайге, без сна, отдыха и пищи. Истомленные люди шли и дрались из последних сил. Свои патроны давно уже были израсходованы, пополнение их брали по дороге в брошенных санях. К ночи на 27-е арьергард подошел к котловине у поселка Успенское. К этому времени все дно котловины, напоминавшей преисподнюю, оказалось совершенно заваленным санями, орудиями, всяким имуществом и не менее чем тысячью брошенных истомленных коней. Образовалась пробка, над пробитием которой ижевцы работали несколько часов. С помощью случайно найденного керосина сожгли около трех тысяч саней; одновременно горело всякое, долго спасаемое армейское и гражданское имущество, горели замерзшие и еще теплые трупы больных, женщин и детей. С невероятным усилием и буквально чудом ижевцы вытянули из этого ада четыре орудия, остальные были брошены в общем кладбище. Все убогие хаты поселка были забиты тифозными, оставленными на милость неба и произвол красных. Сотни совершенно обессиленных коней неподвижно стояли вдоль дороги, другие, еще способные передвигаться, бродили по поселку в поисках корма и, привлекаемые светом, стучались мордами в окна хат…
Устроив из саней два завала, арьергард сумел удержать красных до полуночи, пока все способное двигаться не ушло из котловины. Всю ночь и первую половину дня 27-го арьергард вел бой, обороняя каждый поворот дороги и устраивая завалы из саней. После полудня 27-го арьергард вышел к деревне Золотая Горка. Прикрывающие части вошли в тайгу вечером 23-го и вышли из нее после полудня 27-го, пройдя, таким образом, 60-верстное расстояние за четверо суток.
Один из красных летописцев назвал Щегловскую тайгу кладбищем 3-й армии. Преследуя армию, красные, по его словам, ехали по трупам сотен павших коней и даже замерзших людей, полузанесенных снегом. Тысячи истомленных, неспособных двигаться коней были брошены вдоль дороги. У деревни Кедровки красные подобрали около десяти тысяч повозок; две саперные роты работали сутки безостановочно, чтобы очистить от них дорогу для проезда.
Страшная тайга осталась позади, и если она не оказалась в действительности кладбищем для личного состава отходивших белых армий, то, вне всякого сомнения, похоронила все надежды на будущее. Погибла почти вся материальная часть, включая артиллерию. Как выяснилось впоследствии, по южному пути прошли каким-то чудом четыре орудия 8-й артиллерийской бригады и четыре – Ижевской, вдоль железной дороги – одиннадцать орудий Воткинской дивизии. Нужно сказать, что артиллерия подошла к тайге на совершенно истомленных конях и тягостный безостановочный переход через тайгу оказался ей не по силам. Кроме того, на ухабистой, разбитой дороге не выдерживали тяжелого груза ни одни сани: даже наиболее прочные, нагруженные разобранными орудиями, разбивались вдребезги на протяжении нескольких верст. Воткинцы спасли свои орудия, распределив их между пехотными частями и вывезя их буквально на плечах людей; артиллерия 8-й дивизии шла отдельно и не могла прибегнуть к спасительной помощи пехоты.
В той обстановке, в какой пришлось впоследствии совершить марш до Забайкалья, артиллерия и пулеметы, также в большинстве брошенные в тайге, оказались бы только обременяющим грузом, но в момент выхода из тайги потеря их казалась непоправимым несчастьем: армия стала фактически почти безоружной, без всяких перспектив на быстрое восстановление ее боеспособности и даже со слабой надеждой на самое спасение ее. Вместе с тем перед участниками похода воочию встали те грозные тяготы, кои таились, быть может, на каждом шагу их к цели, пока еще никому не ведомой. Зарождались сомнения, что высшее командование сумеет эти грядущие препятствия предусмотреть и вовремя устранить. Однако в первые дни размеры катастрофы оставались еще неясными; была еще надежда, что 1-я и 3-я армии сохранили хотя бы некоторую боеспособность и что они смогут задержаться у выходов из тайги и дать столь необходимый теперь выигрыш времени. Но события последующих дней рассеяли и эти надежды.
Утром 26 декабря 8-я дивизия выступила из деревни Красный Яр в общем направлении на северо-восток, стремясь выйти поскорее из района 3-й армии и сблизиться со 2-м корпусом, связь с коим была утеряна. Хотя движение и ночлеги производились с мерами охранения, но мы оставались в спокойной уверенности, что движемся в безопасном от красных районе, под прикрытием 1-й армии, занимающей северные проходы через тайгу. Но уже на втором переходе, при выходе из деревни Камышевское, 29-й полк, шедший в конце колонны, был атакован красными, наступавшими со стороны железной дороги, и понес небольшие потери. Донесение командира полка определенно указывало на присутствие регулярных красных частей. Стало ясным, что на севере не все благополучно. Вскоре начали поступать донесения о встречающихся на пути движения группах безоружных солдат из состава 1-й армии; все они предъявляли документы об увольнении из рядов армии и заявляли, что расходятся по домам.
Несколько позднее стало известным, что 1-я армия перестала существовать. 17 декабря в городе Томске, где находился штаб 1-й армии, произошло вооруженное выступление левых групп интеллигенции и рабочих, к коим примкнула большая часть гарнизона. Подготовка к выступлению велась открыто и без всякого противодействия со стороны генерала Пепеляева, прекрасно осведомленного о существовании и планах революционных организаций. Не сделав никаких попыток подавить восстание, генерал Пепеляев выехал из Томска с конвоем и частью командного состава, не пожелавшего оставаться с мятежными частями. Самостоятельно ушел запасной батальон Ижевской дивизии, расквартированный в Томске.
Гарнизоны Мариинска и Ачинска были, по-видимому, распущены, Красноярский гарнизон тоже взбунтовался, и около генерала Пепеляева остались только его конвой и небольшая группа офицеров и верных долгу солдат, всего около 400 человек. С этим небольшим отрядом генерал Пепеляев вел наблюдение за красными, отходя вдоль железной дороги. Через несколько дней генерал Пепеляев заболел тифом и был положен в чешский санитарный поезд, а остатки его армии, всего в составе 500–600 человек, были присоединены для похода ко 2-й армии.
Прорыв красных вдоль железной дороги возбудил естественные опасения за участь 3-й армии, которая должна была, по приказу генерала Каппеля, удерживать южные выходы из тайги. Уже к полудню 27-го, когда последние части 3-й армии подходили из тайги к деревне Золотая Горка, авангарды красных находились значительно восточнее. Если бы 3-я армия попыталась выполнить приказ № 778, то уже на следующий день она оказалась бы глубоко обойденной с севера. Но, как я отметил раньше, приказ № 778 никогда не дошел до частей 3-й армии. Кроме того, измученная четырехдневным голодным и холодным маршем по тайге армия не была способна ни к какому сопротивлению. Временно командовавший армией генерал Барышников уже утром 27-го начал движение на восток, южнее железной дороги, оставив для защиты выходов из тайги Ижевскую дивизию и 2-ю Оренбургскую казачью бригаду. Ижевцы, вышедшие из тайги последними, буквально падали от изнеможения и засыпали прямо на снегу там, где их ставили для боя. Когда поздно вечером 27-го обозначилось наступление красных частей, начальник арьергарда отдал приказание об отходе.
Таким образом, план генерала Каппеля – реорганизовать армию, удерживая линию реки Золотой Катат, – отпал, нужен был какой-то новый. Пока же для 8-й дивизии оставался в силе первый приказ – идти в район Ачинска. До ст. Итат дивизия двигалась по проселочным дорогам на 20–30 верст южнее железной дороги. Уже на первом переходе после тайги появилось много новых саней, а через два-три дня все двигались по-прежнему на санях. Части шли теперь компактно, в полном своем составе, присоединив обозы второго разряда. Соприкосновение с красными было утрачено, и только по отрывочным сведениям из отряда генерала Пепеляева можно было приблизительно установить линию их продвижения. На третьем переходе от Красного Яра догнали 8-ю артиллерийскую бригаду и только здесь окончательно выяснили судьбу орудий: с бригадой шли только четыре орудия 4-й батареи.
Двигалась бригада очень медленно; тяжело загруженные сани везли и ценное артиллерийское имущество, и ненужный хозяйственный хлам, необходимый, по мнению артиллеристов, при новом формировании батарей. Я приказал выбросить все ненужное на первом же ночлеге, однако на следующем переходе все оказалось почти по-старому. Приказываю вторично разгрузиться на большом привале, для чего разрешаю задержаться на полчаса. На ночлег бригада не прибыла, и мы никогда не узнали, какая судьба ее постигла. Не подлежит сомнению, что добровольно остаться у красных бригада не могла: личный состав ее, в большинстве добровольческий, с прекрасным командным составом, не оставлял желать лучшего. Остается предположить, что бригада была полностью захвачена какой-нибудь красной частью, спустившейся к югу со стороны железной дороги.
Еще до подхода 8-й дивизии к Ачинску выяснилось, что общая обстановка резко изменилась к худшему: помимо потери выходов из тайги и развала 1-й армии, начался ряд крупных восстаний в тылу.
Ближайший к армии гарнизон города Красноярска, состоявший в большинстве из частей 1-го Сибирского корпуса, занял явно враждебное к армии положение. Начальник гарнизона, командующий корпусом генерал Зиневич, выбросил лозунг, общий для всех взбунтовавшихся частей, – «война Гражданской войне» – и обратился к генералу Каппелю с предложением разоружиться. К генералу Зиневичу примкнуло несколько частей, слабых численно и малонадежных в боевом отношении, но их выступление развязало руки активным большевистским группам и открыло возможность выхода с юга партизанских отрядов Щетинкина и Кравченко, действовавших в районе Минусинска. Важнейший пункт армейского тыла, с огромными артиллерийскими запасами, попал во враждебные руки и ставил армию между двух огней. Слабо занятый в первое время, Красноярск в любой момент мог оказаться в руках большевиков и обратиться в труднопроходимое для армии препятствие, как это впоследствии и случилось.