Внезапно он садится очень прямо и бросает вокруг взгляд украдкой, словно заподозрил, что над ним собрались подшутить, и не хочет остаться в дураках.
— Как ты узнал, что у меня было на ленч?
— Так же, как узнал, что ты с налогами жульничаешь.
— Что?!
— В прошлом году ты поставил у себя в офисе новую необлагаемую налогом кушетку. Но она была раскладная, а это не допускается.
— Хакеры, — выдыхает он. — Вы влезли в мои записи, ага?
— Ты выиграл «стратолаунжер».
— Я думал, оно под защитой.
— В файлы труднее пролезть. Но каждый раз, когда информация пересылается по проводам — например, когда Энн просит Растера помочь ей с налоговыми вычетами, — ее можно перехватить и расшифровать. Ибо, брат мой, ты купил приставку, защищенную стандартным соглашением о безопасности передачи данных, а стандартное соглашение соснуло хуйца.
— Ты к чему клонишь?
— К тому, — говорю я, — что надо бы нам подыскать местечко, которое не прослушивается.
— Прослушка?! Какая может быть... — начинает он. Но я киваю на телевизор в углу офиса и бисеринку фронтальной камеры в приставке.
В итоге мы идем гулять по берегу озера: для январского Чикаго полное безумие. Но мы ребята из славной Северной Дакоты и к морозам устойчивы. Я рассказываю про кабельщиков и Растера.
— Господи! — говорит он. — Хочешь сказать, что эти числа не секретны?
— И близко не. Они уже попали к двадцати семи правительственным подсадным уткам. Те уже переслали свои заявки с верными ответами «ФедЭксом». И на данный момент все твои симолеоны, эквивалент двадцати семи миллионов, обречены угодить прямо в лапы этих подсадных уток, в воскресенье на Супербоуле. Ты заимеешь полный пиарский кошмар. Твои симолеоны станут вкладывать в комиксы и бейсбольные карточки, заявляя, что так надежнее. Они примутся целеустремленно банкротиться и винить в этом тебя. Они будут показываться на безвкусных ток-шоу парами и тройками, рассказывая, что их симолеоны-де таинственным образом испарились в ходе транзакций через Метавселенную. Короче, они уничтожат твой бизнес и имидж. Результат: победа правительства, которое ненавидит частные валютыи боится их. Банкротство для тебя, мамы и папы.
— Почем тебе знать?
— Это ж твое агентство обосралось с тотализатором. Как только грянет катастрофа, твои акции обвалятся. Мама с папой потеряют миллионы виртуальных прибылей, которых так и не успели почувствовать. Потом крупные держатели акций засудят твою задницу, брат мой, и ты проиграешь. Ты поставил на кон безопасность компании против глючного чипа в приставке, и это ты, как член правления корпорации, несешь ответственность за потери.
В этот момент мой большой братец Джо оседает на парковую скамейку: надо полагать, все равно что на блок сухого льда сесть. Но ему начхать. Он не чувствует физической боли. Мне бы злорадно восторжествовать, но я не стану.
Я снимаю его с крючка.
— Я только что вернулся от твоих аудиторов, — говорю я. — Я им сказал, что в расчетах обнаружилась ошибка — что чип моей приставки глюканул. Я им выдал двадцать семь новых чисел, которые рассчитал от руки, с бумагой и карандашом, в их конференц-зале, подальше от бдительного ока кабельщиков. Я лично запечатал их в конверт и положил в сейф.
— Значит, тотализатор пройдет как надо, — выдыхает он. — Слава Богу!
— Да, и скажи спасибо нам с панархистами, — огрызаюсь я. — Я позвонил маме с папой, сказал, что лучше бы им продать свои акции — просто на случай, если правительство найдет новые способы саботажа твоего розыгрыша.
— Это, вероятно, разумное решение, — кисло говорит он, — но с них же налоги сдерут. Сорок процентов правительству уйдет, и всё.
— Нет, не сдерут, — отвечаю я. — Никаких налогов.
— Ну и что? — Он впервые за долгое время поднимает подбородок с варежек, воодушевленный возможностью поставить меня на место. — У них всего десять тысяч — думаешь, налоговое управление не заметит прироста капитала на двадцать миллионов?
— Налоговое управление мы не задействуем, — говорю я ему. — Это не его собачье дело.
— У них есть методы настоять на своем собачьем деле.
— Больше нет. Мама с папой продают акции не за доллары, Джо.
— За симолеоны? С симолеонами та же шняга: обо всем докладывают правительству.
— Забудь про симолеоны. Подумай о криптокредитах.
— Криптокредиты? Какие, в жопу, криптокредиты? — Он вскакивает и принимается расхаживать туда-сюда. Теперь он убежден, что я продал семейную курицу, несущую золотые яйца, за волшебную чечевичную похлебку.
— Такими и должны были быть симолеоны: е-деньги, полностью закрытые от правительственного наблюдения.
— Откуда вам знать? Невзламываемых кодов ведь не существует.
— Любые е-деньги состоят из чисел, пересылаемых по проводам, — говорю я. — Если знаешь, как держать их в тайне, валюта в безопасности. Если не знаешь, то нет. Держать числа в тайне — задача криптографии, это такой раздел математики. Ну и, Джо, криптоанархисты показали мне свою математику. Это хорошая математика. Лучше правительственной. И лучше симолеонской. Никто не хакнет криптокредиты.
Он испускает тяжелый вздох.
— Окей, окей — ждешь, чтоб я это сказал? Скажу. Ты был прав. Я ошибался. Ты таки правильные курсы в колледже выбрал.
— Я не бездарь?
— Ты не бездарь. Ну и? Чего хотят твои криптоанархисты?
Я почему-то не умею врать родокам, а Джо — запросто.
— Ничего, — говорю я. — Просто хотели нам помочь, оказать нам услугу, гудвилл с нами замутить.
— В обмен на поддержку правого дела Всемирной Панархической Революции?
— Ну, типа того.
И вот, значит, воскресный Супербоул. Сидим мы в скайбоксе высоко над Супердоумом, полный комплект: бар с напитками, кухня, официанты и огромные телеэкраны, на которых мгновенно прокручивается в повторе только что виденное жалким невооруженным нецифровым глазом.
Совет директоров «Симолеон Корпорейшн» тут как тут в полном сборе. Я начинаю расспрашивать их про криптографические протоколы и выясняю, что эти ребята пробег от одной заправки бензобака без помощи Растера не посчитают, а что уж говорить про навигацию на узких и опасных течениях передовой криптографии.
На пороге переминается с ноги на ногу офицер охраны Супердоума.
— Тут, э-э, к вам какие-то господа, — сообщает он. — Их билеты по виду настоящие.
Их трое. Первый весит фунтов триста, волосы до пояса, бороду отпустил до пупка. Наверное, фан «Медведей», потому что лицо и голый торс у него размалеваны в синие и оранжевые оттенки. Второй не такой интроверт, как первый, а третий не такой глухо застегнутый на все пуговицы конформист, как двое его спутников. У здоровяка старый молочный бидон. Внутри что-то тяжелое: кажется, руки вот-вот вывернутся из плечевых суставов.
— Мистер и миссис де Гроот? — уточняет он, вваливаясь в комнату. Головы разворачиваются к маме с папой, но те, встревоженные вторжением, мешкают подтвердить свои личности. Парень их охотно прощает и бухает на пол перед папой бидон.
— Я тот, кого вы знаете под именем Кодекса, — говорит он. — Спасибо, что назначили меня своим брокером.
Не будь Джо выжат досуха, у него бы щас аневризмы в обоих полушариях полопались.
— Твой брокер — полуодетый криптоанархист, размалеванный в синее и оранжевое?
Папа уделяет примерно тридцать секунд розжигу трубки. Внизу, на поле стадиона, звучит двухминутная сирена. Папа испускает клуб дыма и говорит:
— Он показался нам добропорядочным ленивцем.
— На всякий случай, — сообщает мама, — мы продали вторую половину акций через своего бисмаркского брокера. Он говорит, придется по ним налоги уплатить.
— Вторую половину слили в оффшорку, присутствующему здесь мистеру Кодексу, — добавляет папа, — а он перевел ее в тамошнюю валюту — без налоговых вычетов.
— В оффшорку? — спрашивает Джо. — И куда? Багамы?
— Первая Распределенная Республика, — молвит здоровяк-панархист. — Это виртуальное государство. Я министр информационной безопасности. Наша официальная валюта — криптокредиты.
— Какого хрена все это значит? — уточняет Джо.
— Я тоже задался этим вопросом, — говорит папа, — и, просто эксперимента ради, конвертировал свои криптокредиты в кое-что более весомое.
Папа лезет в молочный бидон и выуживает оттуда прямоугольный слиток желтого металла. Мама вытаскивает второй. Они начинают раскладывать слитки на стойке, точно король и королева мультяшной страны Мидасии.
Джо лишь через несколько секунд понимает смысл происходящего. Хватает один из золотых слитков и рассматривает. Симолеонские топ-менеджеры, столпившись кругом, изучают добычу.
— Теперь понимаете, почему правительство стремится нас растоптать? — произносит здоровяк. — Мы умеем все то же, что они, только дешевле и лучше.
Лица симолеонских топ-менеджеров впервые за вечер светлеют.
— Так, погоди секундочку, — говорит исполнительный директор и прикладывает ладони к вискам. — Ты намекаешь, что пользователи е-валюты не платят налогов правительству? Никакому правительству, в принципе?
— Точно, — отвечает здоровенный панархист. Звучит сигнал об окончании первой половины матча.
— Смотаюсь-ка я вниз и сброшу немножко симолеонов, — говорит исполнительный директор, — но потом надо нам будет с тобой поболтать.
Исполнительный директор спускается в лифте с моим братом, увозя коробку с двадцатью семью смарткартами, на каждой из которых записано секретное число стоимостью в миллион симолеонов. Я отхожу к панорамному окну скайбокса: двадцать семь американцев собираются на пятидесятиярдовой линии, ожидая математической манны с небес. Демографический срез надежд моего брата. Ни в жисть не узнаешь в них первых тайных граждан Первой Распределенной Республики.
Криптоанархисты запасаются колой «Джолт» из бара и сваливают, а остаемся в скайбоксе только мы с родоками. Папа тычет в поле стадиона своей рубкой.
— Там внизу двадцать семь человек, — говорит он. — Ты ведь им никак не помогал?