Елизавета Арсеньева щедро содержала любимого внука-гусара. Она была скуповата, официально показывала доход от имения Тарханы всего пятьсот рублей в год, что, конечно, делалось для снижения налога, потому что на расходы внуку она выделила десять тысяч рублей ежегодно. Молодой корнет ни в чем не нуждался, купил великолепных лошадей и наслаждался гвардейской жизнью, как его прадед лейб-компанец и любитель кулачных боев Алексей Столыпин. Кстати, Лермонтов тоже увлекался зрелищем кулачных боев, а позже написал «Песнь про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова»:
Изловчился он, изготовился,
Собрался со всею силою
И ударил своего ненавистника
Прямо в левый висок со всего плеча.
В советское время исследователи жизни и творчества Лермонтова утверждали, что в гусарском полку вокруг поэта сложился так называемый «кружок 16-ти», имевший чуть ли не революционную программу. Судя по всему, в кружке, состоявшем из золотой молодежи, не шли дальше аристократической фронды и демонстративного пренебрежения фрунтом и субординацией. Деятельным членом этого кружка и ближайшим другом Лермонтова, с которым они делили квартиру в Царском Селе, был Алексей Аркадьевич Столыпин (1816 – 1858) по прозвищу Монго. Существует несколько версий происхождения прозвища, прочно закрепившегося за Столыпиным и чуть ли не вытеснившего его настоящее имя. Одни говорили, что прозвище было дано по французскому сочинению «Путешествие Монгопарка», которое поэт увидел на столе у своего родственника. Другие уверяли, что Столыпина прозвали так по его собаке, которая имела привычку прибегать на плац, лаять на гусар и хватать за хвост лошадь полкового командира, что приводило к досрочному завершению учения.
Лермонтов посвятил другу шутливую поэму «Монго». Поэма была основана на реальном событии. Двое молодых повес Монго и Маешка (прозвище Михаила Лермонтова) отправились в гости к танцовщице, состоявшей на содержании у богатого откупщика. В разгар свидания явился ревнивый откупщик:
В истерике младая дева…
Как защититься ей от гнева,
Куда гостей своих девать?..
Под стол, в комод иль под кровать?
Монго и Маешка выпрыгнули в окно. Дмитрий Столыпин, младший брат Монго, поведал продолжение этой истории. На обратном пути в полк, квартировавшийся в Царском Селе, гусары наткнулись на великого князя Михаила Павловича, командующего гвардией. Встречи с ним все офицеры боялись как огня. Великий князь погнался за загулявшими корнетами. Его коляска была запряжена великолепной четверкой коней, но у Лермонтова и Столыпина скакуны оказались резвее, и они умчались от разъяренного великого князя.
Благодаря рисункам Лермонтова мы имеем представление о внешности Монго. Наиболее известны два акварельных портрета: Монго в наряде курда с обнаженным плечом и более строгий – в сюртуке и с шарфом. По свидетельству современников, Монго Столыпин «был совершеннейший красавец: красота его, мужественная и вместе с тем отличавшаяся какою-то нежностью, была бы названа у французов «proverbiale» («вошедшей в поговорку»). Он был одинаково хорош и в лихом гусарском ментике, и под барашковым кивером нижегородского драгуна, и, наконец, в одеянии современного льва, которым был вполне, но в самом лучшем значении этого слова»[57]. Высокий красавец Монго пользовался большим успехом у женщин, чем коренастый Маешка. Александр Столыпин, младший брат П.А. Столыпина, передавал семейную легенду: «При всей дружбе, соединявшей Монго с Маешкой, между ними бывали размолвки. Уже будучи офицерами, они сильно поссорились из-за того, что Лермонтов проболтался о связи своей с одной дамой. На замечание Столыпина, что порядочные люди так не поступают, Лермонтов возразил, что его товарищам это не в диковинку и потому легко молчать, а для него, при его некрасивой наружности, это «все равно, что получить Андреевскую ленту… не скрывать же»[58].
В высшем свете сплетничали, что Лермонтов «прицепился ко льву гостиных и на хвосте его проникает в высший круг». Модный беллетрист граф Владимир Соллогуб написал повесть «Большой свет», в которой вывел неловкого армейского офицера Леонина. Он ходит по пятам за светским львом Сафьевым, но сам слишком «ничтожен, чтобы обратить на себя внимание высшего света». В героях повести все сразу опознали Лермонтова и Столыпина. Впрочем, повесть «Большой свет» представляет собой пасквиль, написанный по признанию автора по заказу великой княгини Марии Николаевны, имевшей личную неприязнь к поэту. В свою очередь Монго пользовался стойкой неприязнью самого императора. Современники уверяли, что Николай I, бывший весьма выгодного мнения о своей наружности, негодовал, когда Монго называли самым красивым мужчиной в России.
Гвардейские офицеры были неистощимы на выдумки. Однажды, спеша из Царского Села в столицу, они назвали на заставе вымышленные фамилии, назвав себя французом маркизом де Глупине, испанцем доном Скотилло, румынским боярином Болванешти, греком Мавроглупато, английским лордом Дураксоном, немецким бароном Думшвейном, итальянцем сеньором Глупини, поляком паном Глупчинским, малороссом Дураленко и, наконец, русским дворянином Скот-Чурбановым, за которого расписался Лермонтов. Разумеется, было бы нелепо описывать жизнь Лермонтова как череду гусарских приключений. Скорее это было характерно для Монго Столыпина, человека способного, но очень ленивого. Лермонтов, ведя рассеянную жизнь светского человека, напряженно работал. Один за другим появлялись его стихи. Одно из его стихотворений привело к серьезным последствиям.
В январе 1837 г. на дуэли погиб Александр Пушкин. Поклонники его гения были потрясены безвременной смертью поэта. Страшно горевал и Лермонтов. Однако в высшем свете нашлись люди, оправдывавшие убийцу поэта. Одним из них был родственник Лермонтова камер-юнкер Николай Столыпин. Он служил в Министерстве иностранных дел, которое возглавлял австрийский выходец Нессельроде, и вполне разделял сочувственный взгляд на поступок иностранца Жоржа Дантеса. Свидетельство о стычке между Лермонтовым и его кузеном имеется в показаниях Святослава Раевского: «К Лермонтову при-ехал его брат камер-юнкер Столыпин. Он отзывался о Пушкине весьма невыгодно, говорил как вел он себя в виду большого света, что он себя неприлично вел среди людей большого света, что Дантес обязан был поступить так, как поступил, и т. п.»… Лермонтов вознегодовал, дело чуть не кончилось вызовом, и сразу же после отъезда родственника он принялся за стихи «Смерть поэта»:
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? веселитесь… Он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
Обвинение, брошенное в лицо высшему свету, вызвало негодование властей. Шеф жандармов А.Х. Бенкендорф докладывал императору: «Вступление к этому сочинению дерзко, а конец – бесстыдное вольнодумство, более чем преступное». Николай I разделял это мнение: «Приятные стихи, нечего сказать… Пока что я велел старшему медику гвардейского корпуса посетить этого господина и удостовериться, не помешан ли он; а затем мы поступим с ним согласно закону»[59]. Угроза объявить поэта помешанным была вполне реальной, за три месяца до этого был признан сумасшедшим Петр Чаадаев. В итоге Михаила Лермонтова отправили служить на Кавказ. Добровольцем, или «охотником», как тогда говорили, вызвался ехать вместе с ним Монго Столыпин.
Первая поездка Лермонтова и Столыпина на театр военных действий, где было временное затишье, походила на увеселительную прогулку. Поездка дала новый импульс творчеству поэта. Но Столыпину эта поездка, видимо, показалась пресной и лишенной военной романтики. Он разочаровался в службе и в 1839 г. подал в отставку. Зиму 1840 г. друзья провели в Петербурге. В феврале Столыпин был секундантом на дуэли Лермонтова с сыном французского посланника Эрнестом де Барантом. Первая дуэль Лермонтова была отчасти похожа на последнюю дуэль Пушкина. Его противником был француз, сын дипломата, как и Дантес. Более того, по одной из версий, поводом для дуэли стал давний спор о гибели поэта, который Лермонтов вел с высшим светом. До французского посланника дошли сплетни, будто Лермонтов в «Смерти поэта» оскорбил всю французскую нацию. Лермонтов послал свои запрещенные стихи посланнику, и тот убедился, что сплетни были безосновательными. Однако сын французского посланника придерживался иного мнения. На балу между молодыми людьми произошло резкое объяснение, за которым последовал вызов со стороны француза. Монго Столыпин заверял, что принял все возможные меры для примирения противников, но Барант настаивал на поединке. Биограф Лермонтова сообщает: «Когда же Столыпин приехал к де Баранту поговорить об условиях, то молодой француз объявил, что будет драться на шпагах. Это удивило Столыпина. «Но Лермонтов, может быть, не дерется на шпагах», – заметил он. «Как же это, офицер не умеет владеть своим оружием?» – возразил де Барант. «Его оружие – сабля, как кавалерийского офицера, и если вы уже того хотите, то Лермонтову следует драться на саблях. У нас в России не привыкли, впрочем, употреблять это оружие на дуэлях, а дерутся на пистолетах, которые вернее и решительнее кончают дело»[60]. Условились драться на шпагах до первой крови, а потом на пистолетах.
Дуэль состоялась на Черной речке неподалеку от места дуэли Пушкина с Дантесом. Лермонтов был легко ранен в бок, после первой крови противники, как было условлено, взялись за пистолеты. По словам самого поэта, «…мы должны были стрелять вместе, но я немного опоздал. Он дал промах, а я выстрелил уже в сторону. После сего он подал мне руку, и мы разошлись