Как и в воевавших странах, в которых налоги и расходы остались высокими и после прекращения боевых действий, этот процесс в конечном итоге был связан с войной. О перераспределительных мерах и социально-экономическом выравнивании давно говорили некоторые политические партии и профсоюзы. Массовая мобилизационная война послужила катализатором воплощения этих идей в реальности. Пример Швеции показателен в том отношении, что даже относительно умеренного выравнивающего эффекта военной мобилизации может быть достаточно, чтобы создать фискальную инфраструктуру, а также обрести политическую волю и заручиться поддержкой электората, необходимыми для реализации прогрессивной политики[220].
Еще более верно это в отношении стран, воевавших в мировых войнах. Общая цепь событий снижала неравенство и впоследствии поддерживала, а в некоторых случаях и усиливала военное выравнивание: это и потери капитала из-за разрушений, и экспроприация или инфляция; снижение оборота с капитала из-за интервенций, таких как налоговая политика и контроль над рентой, ценами, зарплатами и дивидендами; а также послевоенная решимость поддерживать высокое и прогрессивное налогообложение. В зависимости от политических, военных и экономических особенностей, специфических для отдельных стран, выравнивание могло быть резким или более постепенным, сосредоточенным только в военные годы или отложенным до послевоенных кризисов, а также рассредоточенным на протяжении более долгого периода. При этом результат всегда был одним и тем же, независимо от того, выиграла ли страна или проиграла, перенесла оккупацию во время или после войны и была ли она демократичной или с авторитарным правлением. Массовая мобилизация ради военного насилия служила двигателем транснациональной трансформации распределения доходов и богатства.
Можно поблагодарить Пикетти за простой и элегантный ответ на вопрос, почему неравенство после 1945 года не вернулось быстро к прежнему уровню. Накопление капитала – процесс, занимающий какое-то время, и условия XIX столетия, по большей части мирного во многих западных странах, благоприятствовали ему. Но после широкомасштабного разрушения капитала во время мировых войн оказалось гораздо труднее восстановить его в условиях таких сохраняемых мер военного времени, как прогрессивные налоги на доход и наследство. А они оставались по мере того, как усилившее свое влияние государство, ориентированное на войну, превращалось в послевоенное социальное государство, использующее ради поддержания социального благосостояния фискальные инструменты, изначально созданные для массовой мобилизации людей и промышленных ресурсов[221].
Военная мобилизация также способствовала и юнионизации. Это важно, потому что высокое членство в профсоюзах, поддерживающих коллективные сделки и защищающих права рабочих, обычно рассматривается как выравнивающая сила, и оно в самом деле в долгой перспективе находится в обратном соответствии с неравенством доходов. Но даже при этом, поскольку расширение профсоюзов было по большей части следствием войны с массовой мобилизацией, его вряд ли можно рассматривать как независимый фактор компрессии доходов. Значимость военной мобилизации ясно видна на примере Великобритании, в которой членство в профсоюзах увеличилось почти в четыре раза сразу же после Первой мировой войны, после чего на протяжении лет постепенно падало, а потом вернулось к прежнему пику только во время Второй мировой. В Соединенных Штатах, где во время Первой мировой войны членство в профсоюзах ненадолго увеличилось, а затем упало, оно значительно выросло в ответ на два потрясения. Первым была Великая депрессия, породившая «Новый курс» и Закон о национальных трудовых отношениях, принятый в июле 1935 года и гарантировавший рабочим права на создание союзов и коллективные переговоры. Спустя несколько лет, когда импульс первого толчка ослаб, война стала вторым мощным толчком, приведшим к тому, что членство в профсоюзах достигло исторического пика в 1945 году, за чем последовал относительно ровный спад. Ключевые элементы этой схемы повторялись в других развитых странах: очень низкое членство в профсоюзах до Первой мировой, значительное увеличение на последних стадиях и непосредственно после войны, частичный упадок и сильное восстановление, затем новые пики во время Второй мировой. Значительные вариации наблюдаются только в послевоенный период: в некоторых странах членство вскоре пошло на спад, но в других удерживалось на стабильном уровне и стало уменьшаться лишь в относительно недавнее время. И только несколько стран, наиболее показательные из которых Дания и Швеция, испытали значительный и продолжительный рост от уровня Второй мировой войны. Средний показатель стран ОЭСР (Организации экономического сотрудничества и развития) на рис. 5.13 наглядно показывает общую тенденцию[222].
Рис. 5.13. Плотность профсоюзов в десяти странах ОЭСР, 1880–2008 (в процентах)
Членство в профсоюзах, расширившееся во время мировых войн, служило противовесом возвращению неравенства вместе с прогрессивными фискальными мерами и другими формами государственного регулирования. Как мы увидим в главе 12, демократия, в отличие от юнионизации, не находится в прямой корреляции с неравенством. Но даже при этом следует отметить, что мировые войны тесно ассоциируются с расширением представительства различных слоев населения. Уже Макс Вебер указывал на лежащую в основе динамику:
Основа демократизации повсюду является по своей природе чисто военной… Военная дисциплина подразумевает триумф демократии, потому что общество желает и вынуждено обеспечивать совместную деятельность неаристократических масс, и потому вкладывает в их руки оружие вместе с орудиями политической власти[223].
С тех пор современная научная мысль неоднократно связывала массовую войну с расширением политических прав. Поскольку армии, растущие во время массовой войны, требуют какой-то социальной поддержки, расширение представительства может рассматриваться как логическое продолжение обширной массовой мобилизации. Как я утверждаю в следующей главе, этот принцип уже проявлялся в Древней Греции. В относительно более недавнем прошлом, во время Французской революции, все мужчины в возрасте от двадцати пяти лет были наделены правом выбирать членов собраний. Универсальное избирательное право для мужчин было введено в Швейцарии в 1848 году после гражданской войны между кантонами за год до того; в Соединенных Штатах – в 1868 году (и в 1870 году – для чернокожих), тоже после гражданской войны; в Германии – в 1871 году после войны с Францией; в Финляндии – в 1906 году в ходе реформ, вызванных Русско-японской войной. Более ограниченные расширения избирательного права в XIX и начале XX века можно объяснить реакцией на волнения и возможные революции. Случаи, не связанные с войной или угрозой насилия, напротив, редки. Говоря в целом, мирный характер развития Европы после 1815 года сдерживал политические реформы. Все радикально изменилось с беспрецедентной массивной мобилизацией в ходе двух мировых войн. Всеобщее избирательное право для мужчин в 1917 году было введено в Нидерландах, а в 1918 году – в Бельгии, Ирландии, Италии и Великобритании. Всеобщее избирательное право стало реальностью в Дании в 1915 году; в Австрии, Эстонии, Венгрии, Латвии, Польше и (формально) в России – в 1918-м; в Германии, Люксембурге, Нидерландах и Швеции – в 1919-м; в англоязычной Канаде, США и Чехословакии – в 1920-м; в Ирландии и Литве – в 1921-м. В Великобритании женщины в возрасте от тридцати лет получили избирательное право также в 1918 году, но ограничения были сняты десять лет спустя. Вторая мировая послужила очередным толчком, и универсальное избирательное право было введено в Квебеке в 1940 году, во Франции – в 1944-м, в Италии – в 1945-м, в Японии – в 1946-м, в Китайской Республике (вскоре ограниченной пределами Тайваня) и на Мальте – в 1947-м, в Бельгии и Северной Корее – в 1948-м. Причем связь между войнами и расширением массового представительства не только была глубинной, но и явно подразумевалась. Приведем только два примера. Вудро Вильсон рассматривал избирательное право для женщин как «военную меру»,
необходимую для того, чтобы успешно вести войну во имя человечества – войну, в которую мы вовлечены… Женщины в этой войне стали для нас партнерами. Позволим ли мы им разделить с нами только жертвы и страдания, но не привилегии и права?
Судебный запрет, разрешавший участвовать в праймериз только белым гражданам, был снят в США в 1944 году, и это тоже можно объяснить изменением общественных настроений и распространением в обществе мнения о том, что меньшинства «разделили с нами жертвы и тяготы военного времени»[224].
Это наблюдение хорошо согласуется с замедлением реформ в межвоенный период, когда всеобщее право было введено в Турции (1930), Португалии (постепенно в 1931–1936 годах) и Испании (1931), вместе со снятием возрастного ценза в Ирландии и Великобритании (1928). Также отмечен общий медленный темп демократизации в странах, удаленных от великих войн и не вынужденных идти на уступки или предоставлять награду в связи с массовой мобилизацией. Тотальная война послужила уникальным импульсом для формальной демократизации[225].
Массивные насильственные потрясения современной войны с массовой мобилизацией сокращали неравенство разными способами. Эти же уникальные потрясения определили и характер послевоенного развития. Универсальным и мощным средством считаются всеобщая воинская обязанность и распределение продуктов; во многих участвовавших в войнах странах эвакуация и бомбардировки гражданского населения также усилили социальную составляющую конфликта, особенно в первой половине 1940-х. Широко рассредо